Именование ордынских правителей «царями» впервые встречается под 1266 годом. «Рогожский летописец» отмечает: «Того же лета умре царь Татарскыи Беркаи»[36]. И далее, под 1275 годом, отмечено: «…поеха велики князь въ Татары къ цареви»[37]. В Симеоновской летописи читаем под 1277 годом: «…поехаша на воину съ царемъ Менгутемеромъ… царь же почтивъ добре»[38]; под 1282 годом: «Князь же Дмитрии… отъеха въ орду къ царю Татарскому Ногою»[39]. Наиболее концентрированно в Лаврентьевской и Симеоновской летописях титулование ордынских правителей «царями» прослеживается при описании событий в Курском княжестве, о которых уже упоминалось. В Лаврентьевской летописи говорится: «Со мною еси ко цесарю не бежал», «ти не идешь ни к своему цесарю ни к Ногою на исправу… и оуби Святослава по цесареву слову»[40].
В «Повести о житии Александра Невского», первоначальная редакция которой связывается с монастырем Рождества Богородицы во Владимире и, по аргументированному мнению В. А. Кучкина, написана в период с конца 1263-го по 1265 год, то есть сразу же после смерти Александра, Батый уже фигурирует с царским титулом: «В то время бе царь силен в Восточной стране…»; «По сем разгневася царь Батый на брата меншаго Андрея»[41].
Неоднократно привлекали внимание исследователей «Сказание об убиении в Орде князя Михаила Черниговского и его боярина Феодора» и тексты, относящиеся к смерти Михаила в Орде[42]. Составлено «Сказание…» было в Ростове (в одной из редакций автором назван отец Андрей, в другой — отец Иоанн). Однако идейным вдохновителем создания памятника была дочь Михаила Всеволодовича Марья, что дает возможность предполагать влияние южнорусской письменной традиции (это тем более вероятно, если учитывать, что ростовское летописание для второй половины XIII века традиционно лояльно по отношению к Орде).
В «Сказании…» говорится, что «не подобает житии на земли канови и Батыеве не поклонившеся има»; «обычай же имяше кань и Батый»[43]. Однако, как отметил В. А. Кучкин, непосредственно перед именем Батыя титул «цесарь» не употребляется. Таким образом, свидетельства «Сказания…» отразили переходный момент — перенесения царского титула с монгольских правителей на ордынского хана.
Для последнего десятилетия XIII века также характерно упоминание ханов с титулом «царь» — Лаврентьевская под 1294 годом: «Цесарь Тотарскыи приде въ Тверь, имя ему Токтомерь»[44]; Симеоновская под тем же 1294 годом: «…царьТохта седе на царство въ орде»[45].
Галицко-Волынская летопись в своих завершающих частях под 1274 годом указывает, что князь Лев Галицкий «…посла в татары ко великому цареви Меньгутимереви»[46]. Показательно, что далее ни один ордынский правитель персонифицированно «царем» не назван. Такого титула не удостоились ни хан Тула-Буга, ни глава второго политического центра, с которым у галицких и Волынских князей были тесные бвязи, Ногай. Лишь при описании под 1287 годом распределения наследства князя Владимира Васильковича неоднократно встречается царский титул, который в конце XIII века приобрел безличный характер, отражая тем самым лишь место русских князей и ордынского правителя в международной политической иерархии. При этом один раз ордынский правитель (Менгу-Тимур) назван «великим царем», что должно соответствовать титулу «великий хан».
Таким образом, надо полагать, что изменение титулований монголо-татарских правителей в русской письменной традиции в XIII веке тесно связано с внутриполитической ситуацией в Монгольской империи. Подчиняясь изначально главе империи каану, именно его русские книжники зовут «царем»/«цесарем». Ордынские правители обычно упоминаются без титулов. Правда, по косвенному свидетельству можно предполагать, что ханы, в частности Батый, могли именоваться «великими князьями»/«князьями». Только после того, как хан Берке оказался в оппозиции к центральному правительству, что сделало Джучиев Улус фактически независимым, титул верховного правителя «царь» переносится на него. Прочно ордынские правители именуются «царями», начиная с Менгу-Тимура, который однажды назван даже «великим царем», что обусловлено значительными суверенными прерогативами фактически и юридически первого независимого главы Орды.
Для ХIV века — времени наивысшего могущества Орды — в летописных и публицистических памятниках характерно упоминание ордынских правителей исключительно с царским титулом. В Новгородской I летописи (старший извод которой представлен пергаменным Синодальным списком XIII–ХIV веков) на протяжении всего повествования до обрыва в 1330-х годах авторы и составители именуют ордынских правителей «цесарями» и присваивают царский титул и тем ордынским правителям, которые таковой в XIII веке не носили (например, Батыю). Памятники тверской письменной традиции, отразившиеся в «Рогожском летописце» и Тверской летописи, фиксируют царский титул ордынского правителя с почетным определением «господине царю»[47] (под 1338 годом).
С последней трети ХIV века появляется возможность проследить систему титулований в официальных документах. Показательно, что если в духовной грамоте Ивана Калиты (ок. 1339 года) фигурируют безликие «татарове»[48], а в духовной его сына князя Ивана (ок. 1358 года) — Орда[49], то в более поздних грамотах появляются столь же безликие, но «цари». Например, в договоре московского князя Дмитрия с Ольгердом (1372 год) говорится: «А что пошли в Орду ко царю люди жаловатися на князя на Михаила, а то есмы въ божьей воли и во Цареве…»[50]. Договор Дмитрия Ивановича с Олегом Ивановичем Рязанским (1381 год) содержит отсылку: «как было при царице при Таидуле»[51]. В соглашении великого князя Василия Московского с великим князем Михаилом Тверским (1399 год) сказано: «…пойдет на нас царь ратию»; «а что есмя воевал со царем…» и т. д.[52]
Таким образом, к рубежу XIV–XV веков в русской письменной традиции, в том числе в официальной документации, за ордынскими правителями прочно закрепился титул «царь».
Изменение места ордынских правителей на ментальной карте мира в представлениях русских книжников того времени можно наглядно проследить, на наш взгляд, по двум летописным записям (1378 и 1410 годов) и «Житию Стефана Пермского» (около 1396 года).
При упоминании о смерти княгини Василисы (1378 год), жены князя Андрея Нижегородского, выстраиваются представления о месте Руси в иерархии государств к 1378 году. Высшей властью признана духовная власть византийского императора и константинопольского патриарха; верховной светской властью признана власть ордынского хана (Узбека); следующую ступень в иерархии занимает великий князь Иван Калита; на последнем месте поставлен митрополит Феогност[53].
Подобную формулу мы дважды встречаем в «Житии Стефана Пермского». Здесь главной духовной властью на Руси признаны император византийский и патриарх Константинопольский. Власть светскую разделили князья Московский, Литовский, Тверской и Рязанский[54]. Царская власть Орды признана, но она занимает в иерархии последнее место — видимо, в силу ослабления после походов Тимура (1391, 1395 годы) и фактического раскола. Встречается данная формула в летописях и при описании событий начала XV века (1410 год). Упоминая о возвращении из Константинополя митрополита Фотия[55], летописец признает на Руси высшей властью (духовной) византийского императора и константинопольского патриарха; светская власть представлена великими князьями Московским и Тверским; власть Орды признана высшей (царской) властью, но по отношению к Руси это власть второго (если не третьего) порядка; замыкает список князь Рязанский.
В официальных документах позиция русских князей и духовенства сохраняет незыблемость. В частности, в договорной грамоте Василия II с Дмитрием Шемякой (1441–1442 годы) при описании расклада ордынского выхода отмечается посылка киличеев «ко царемъ к Кичи-Махметю и к Сиди-Ахметю»[56]. А в послании духовенства Дмитрию Шемяки (29 декабря 1447 года) отмечается: «…отъ царя Седи-яхмата пришли къ брату твоему старейшему Великому Князю его послы…»[57].
Вполне закономерно, что с распадом Орды круг лиц получающих право именоваться «царями», расширяется за счет независимых правителей Джучидов — глав отдельных ханств и орд — ханов Казанского, Крымского и Большой Орды[58]. Но при этом для 1480-х годов становится характерным применение к царскому титулу ордынских правителей нелицеприятных с точки зрения православного христианина эпитетов. Если в «Повести о стоянии на Угре» ордынский хан фигурирует с нейтральным титулом: «царь Ахмат идеть… хотя разорити християнство», то в послании митрополита Геронтия Ивану III на Угру отмечается: «…на ню же сверепует гордый он змий вселукавый, враг диавол, и въздвизаеть на ню лютую брань поганым царем…»[59]