Летописи отмечают молитву при отъезде ко двору хана Улуг-Мухаммеда в 1431 г. Василия II Васильевича Московского: «Князь великы по отпущении литургиа повелѣ молебенъ пети пресветѣи богородици и великому чюдотворцю Петру и слезы излиа и многу милостыню раздати повелѣ на вся церкви града Москвы и монастыри и нищим всѣм, тако же повелѣ и по всѣм градом сътворити, и поиде к Ордѣ того же дне»[1238]. Кроме того, в данном отрывке отмечена раздача милостыни, которая рассматривается как христианская добродетель.
Соперник Василия, его дядя Юрий Дмитриевич Звенигородский также «бывъ на литургиа у Пречитые на Сторожех, поиде за великим княземъ ко Орде же»[1239].
Вероятно, с сакральной составляющей православного календаря был связан выбор дня отъезда[1240]. К сожалению, источники фиксируют не каждую дату отбытия русских князей ко двору ордынского хана.
Выезд в Орду князя Даниила Романовича Галицкого отмечается 26 октября: «Изииде же на празник святаго Дмитрѣя»[1241]. Показательно, что великомученик Дмитрий занимал высокий пост проконсула при дворе императора-язычника Максимилиана Галерия. Не зная, что Дмитрий тайный христианин, император назначил его наместником в город Солунь, чтобы защищать вверенные ему земли от внешних врагов и очистить город и всю Фессалонику от христиан. Однако Дмитрий, прибыв на место службы, сам начал распространять христианство и искоренять язычество, за что принял мученическую смерть[1242]. Возможно, судьба Дмитрия Солунского находила переклички с поездкой князя Даниила ко двору Батыя — ему удалось избежать языческого обряда прохождения мимо костров и поклонения кусту, он получил ярлык на княжество: «поручена бысть земля его ему»[1243], взяв на себя обязательство править ею от имени языческого хана, однако сохранил православное благочестие и мог быть казнен за свою твердость как Михаил Черниговский в Орде и Дмитрий Солунский в Риме.
Дважды отмечен отъезд в степь великого князя Симеона Ивановича (Гордого) Московского 2 мая — в 1340 и 1342 г. В обеих записях особо подчеркнуто, что это — память святых мучеников Бориса и Глеба[1244]: православная церковь в этот день вспоминает перенесение мощей святых князей. Надо полагать, что в период ордынского владычества такой выбор дня отъезда был связан с представлением о смиренном подвиге князей Бориса и Глеба: подвиг непротивления, предпочтение смерти неповиновению старшему был осмыслен Русской Православной церковью как проявление высшей святости[1245]. По словам Г.П. Федотова, этот «самый парадоксальный чин русских святых», означает, что «Русская Церковь не делала различия между смертью за веру во Христа и смертью в последовании Христу, с особым почитанием относясь ко второму подвигу»[1246]. Применительно к данному времени показательно, что выбор дня отъезда князя Симеона в степь демонстрирует, в таком случае, смирение московского князя перед ордынской властью и готовность принять от него смерть, рассматриваемую, как следование пути Христа. Любопытно в этой связи, что за князем Симеоном Ивановичем закрепилось прозвище — Гордый. Гордыня, как противопоставление смирению в данном контексте приобретает особый смысл.
В 1371 г. в ставку Мамая выехал князь Дмитрий Иванович Московский. Летописец особо подчеркнул, что 15 июня «на память святого пророка Амоса въ недѣлю превезеся чересъ рѣку Оку»[1247]. Амос — один из двенадцати «малых» пророков Ветхого Завета. Пророчества Амоса связаны с обличением греховности древних израильтян и иудеев, результатом которой станет тот факт, что «Израиль непременно отведен будет пленным из земли своей». Немаловажной частью пророчеств Амоса является его утверждение о том, что когда умрут все грешники, то народ будет избавлен от плена и возвращен на прежнее место жительства «и застроят опустевшие города и поселятся в них, насадят виноградники и будут пить вино из них, разведут сады и станут есть плоды из них… и не будут более исторгаемы из земли своей» (Ам. 1: 115, 2: 1–16, 7: 11, 8: 4, 9: 10–15)[1248].
Символический смысл связи поездки московского князя в Орду с памятью пророка Амоса, вероятно, состоит в событиях жизни и деятельности князя Дмитрия Ивановича. Победа в Куликовской битве 8 сентября 1380 г., которую одержал князь, по всей видимости, вызвало в общественной мысли ожидания избавления от «ордынского плена», который вызывал в русской письменной традиции параллели с библейским «вавилонским пленом»[1249]. Показательно, что именно в завещании Дмитрия Донского впервые появляется формула, подразумевающая именно избавление от «плена»: «А переменит Бог Орду, дети мои не имут давати выхода в Орду, и который сын мой возмет дань на своем уделе, то тому и есть»[1250]. Данная формулировка встречается в духовных и договорных грамотах князей московского дома до конца XV столетия[1251].
Не исключено, что числовое обозначение дня отъезда Дмитрия Ивановича в Рогожском летописце и Симеоновской летописи появилось одновременно с включением в их протограф краткого рассказа о «Мамаевом побоище», в котором князь Дмитрий выступает как защитник веры против безбожного Мамая[1252]. Это тем более вероятно, что в Тверском сборнике числа отъезда князя в ставку Мамая нет[1253], а в Никоновском своде форсирование Оки Дмитрием отнесено к 15 июлю, без каких-либо обозначений памятности даты[1254]. Вероятно, такое символическое определение даты поездки князя Дмитрия Ивановича в ставку Мамая было актуально именно в связи с событиями Куликовской битвы. Когда актуальность произошедшего исчезла, датировки и их значение стали наделяться иными смыслами.
Под 1407 г. источники фиксируют отъезд князя Ивана Михайловича Тверского в ставку хана Шадибека 20 июля[1255]. На этот день выпадает память пророка Илии. Илья-пророк — святой грозный, суровый, карающий, но одновременно щедрый, наделяющий. Надо полагать, что выбор данного дня для отъезда был связан с тем фактом, что поездка была связана со спором между великим князем Иваном Михайловичем и удельным князем Юрием Всеволодовичем Холмским. Иван Михайлович выехал из Орды победителем. Показательно в этом плане, что отъезд князя Ивана в Орду в Тверском сборнике относится к четвергу 21 июля — память пророка Иезекииля[1256]. Обращает на себя внимания тот факт, что книга пророка Иезекииля делится на четыре хронологические и смысловые части. В первых 24-х главах соответствуют периоду от пятого года пленения иудейского царя Иехонии (и самого Иезекииля) до начала осады Иерусалима — они полны упреков и жестоких предсказаний — пророк, не жалея красок, клеймит иудейскую знать за идолопоклонство, ростовщичество, притеснение бедноты и пришельцев-неевреев, осуждает её за проегипетскую ориентацию во внешней политике. Следующие 25–32 главы посвящены периоду осады Иерусалима. В главах 3339 приводятся пророчества, относящиеся к первым, самым тяжелым годам «Вавилонского плена», они полны утешений и чаяний светлого будущего. Последняя, четвертая часть — своего рода религиозно-политическая утопия, в которой пророк показывает восстановленный Иерусалим и в его центре величественный храм[1257].
Таким образом, если учитывать, что даты событий в летописных памятниках не могли появляться случайно, мы можем предполагать, что отсылка к библейским сюжетом в форме обращения к памяти святых (даты в календаре) могла быть представлением своеобразной (скрытой) концепции ордынского владычества и освобождения от него. Во всяком случае, смысловое наделение числа отбытия князя в степь произошло после события, что можно предполагать и в отношении даты — 20 июля. Вернувшись из ставки хана победителем, Иван Михайлович мог рассматриваться как человек, получивший божественную поддержку, которая выразилась в его отъезде в Орду в Ильин-день — день щедро наделяющего (Иван Тверской) и справедливо карающего (Юрий Холмский) пророка.
В 1412 г. в Орду отбыл Василий I Дмитриевич. Его отъезд отмечен в летописях 1 августа[1258] — празднество Всемилостивому Спасу и Пресвятой Богородице[1259]. А Никоновский свод особо подчеркнул, что князь выехал «на память святыхъ Еліозара и Соломоніи и 7 сыновъ ея». Вероятно, выезд князя в Орду в этот день был связан с надеждой на защиту и покровительство Христа и Богородицы.
«На память Успенія святыа Богородица»[1260] — 15 августа 1412 г. — отправился в ставку Джелаль-ад-Дина Иван Михайлович Тверской. А почти 20 лет спустя, 15 августа 1431 г., «на праздникъ же пречистыа успеньа» выехал в ставку Улуг-Мухаммеда Василий II Васильевич Московский[1261]. В том 1431 г. 8 сентября «на праздникъ рожества пречистыа богородици… поиде за великим княземъ ко Орде же» Юрий Дмитриевич Звенигородский и Галицкий[1262]