. Богородичный культ на Руси и в Московском княжестве был чрезвычайно распространен. Для русских праздник Успения Богоматери — свидетельство Её предстательства за мир и Церковь Христову: Она умерла и, телесно оставив мир, не перестает ходатайствовать за нас перед Своим Сыном[1263] и покровительствовать Руси и Московскому княжеству.
Особенно благоприятным днем для начала различных дел считался праздник Рождества Богородицы[1264] (8 сентября — ср. Куликовская битва).
Таким образом, вполне очевидно, что сохранившиеся даты отъезда князей ко двору ордынского хана не являются случайными. Выбор даты был обусловлен, по всей видимости, основными целями поездки князя: соответственно им выбирался святой покровитель начала поездки. Сохранившиеся в письменных памятниках числовые обозначения отъезда князей свидетельствуют, в первую очередь, о смирении князей перед Богом и освещенной Им верховной властью Орды («ордынским пленом»), готовность пострадать за веру, подобно первым христианским мученикам (мотив Дмитрия Солунского) и упование на защиту и покровительства Божественных сил (в частности, Богородицы) в столь опасном и непредсказуемом предприятии. Однако не исключено, что многие числовые обозначения были включены в летописи уже после поездок князей, после осмысления результатов и символичности различных «знаков», к примеру, дней отъезда.
Особо летописи фиксируют лиц, провожающих князей в дальний и опасный путь.
Михаила Ярославича Тверского до реки Нерль, откуда князь отправился во Владимир, провожала жена и младший сын: «Еже до егоже мѣста проводити его благородная его княгини Анна и сынъ его Василий, возвратишася от него со многим рыданиемъ, испущающе от очию слезы, яко рѣку, не могущи разлучитися от вълюбленнаго своего князя»[1265]. Драматизм разлуки автор рассказа подчеркивает указанием на плачь и рыдание провожающих.
Во Владимире князь попрощался со своими старшими сыновьями Дмитрием и Александром: «Егда разлучастася слезни и уныли, отпусти ихъ во отчество свое, давъ имъ дары, написавъ имъ грамоту, раздели имъ отчину свою, ти тако отпусти ихъ»[1266].
Сына Михаила Александровича Тверского Александра в его последнюю поездку в Орду в 1339 г. провожали супруга с детьми, епископ, настоятели монастырей («Епископь же, игуменъ и съ попы, и княгины его съ дѣтми своими проводиша его обону страну усть Кашины до святого Спаса; и служивъ службу у святаго спаса, молитву сътворивъ за князя и за другы его, и тако отпустиша и съ многымъ плачемъ и стенашемъ, абіе престаша отъ тугы»). После традиционной молитвы князь отправился в степь речным путем («А князь поиде въ насадъ…»). Его младший брат Василий «съ бояры и со слугами проводиша и до Святославля поля»[1267].
Московского князя Дмитрия Ивановича до южного рубежа княжества, до реки Оки, в 1371 г. провожал митрополит всея Руси: «Алексїи митрополитъ проводилъ его, молитву сътворилъ, отъпусти его», а «…самъ възратися въспят[ь], и прїехавъ градъ Москву»[1268].
Ивана Михайловича Тверского в 1412 г. «проводиша его сынове его и все многое множество народа со слезами». Кроме того, «иніи бояре и слуги множество проводиша его до Нижняго Новагорода; и тако отпустивъ ихъ назадъ, а самъ поиде въ Орду»[1269]. Такие массовые проводы своего князя летописец упоминает единственный раз.
Проводы и прощание с родными и близкими Даниила Галицкого в летописи не отмечены. Правда, упомянуто, что накануне поездки князь «…думавъ с братомъ своимъ (Васильком Романовичем Волынским — Ю.С.) и поѣха ко Батыеви»[1270].
Таким образом, отъезд князя в степь в первое время ордынской зависимости нередко сопровождался вызовом хана. Позже, когда система устоялась, князья сами отправлялись в ставку хана в соответствии со сложившейся ситуацией (смерть хана или великого князя) или исходя из своих личных политических интересов (жалоба на соперника, приобретение ярлыков на соседние княжества и т. д.)
Сохранившиеся даты отъезда соотносятся, по всей вероятности, с главными целями поездки князя — исходя из них выбирался святой покровитель начала поездки. Нельзя не учитывать и того факта, что многие числовые обозначения могли быть включены в летописные памятники «задним числом» уже после поездок князей, после осмысления результатов и символичности различных «знаков».
Вполне закономерно, что в дальнюю и опасную поездку князя провожали его родные и близкие. Провожали они его до границы княжества. Однако, к примеру, Михаила Ярославича Тверского его старшие сыновья сопроводили до столицы не удельного, а великого княжества — г. Владимира. Это может быть объяснено не только нахождением города по дороге в степь, но и тем фактом, что князь Михаил являлся до описываемых событий великим владимирским князем.
Часто также до границ княжества князя провожали высшие церковные иерархи — митрополит или епископ.
§ 2. Дорога в Орду
Добраться до ставки хана из русских княжеств можно было двумя способами — речным путем и сухопутным. Летописные памятники, как правило, фиксируют комбинации способов поездки: часть пути проходит по сухопутной дороге, затем князья и свита пересаживаются на речные суда и движутся вниз по течению реки до столицы Орды города Сарай. Оттуда, вероятно, если хан кочевал в степи, князьям предстояло добраться до кочевой ставки ордынского правителя, что также требовало пересадки на гужевой транспорт. Находки княжеских печатей в городах вдоль волжского речного пути (князя Дмитрия на территории Самарской излучины, князя Михаила в Увеке, князя Константина на Царевском городище)[1271] должны также свидетельствовать в пользу совмещения сухопутного и речного способа движения к ставке хана.
Два этих способа упоминают русские летописи, описывая поездки в 1379 г. в Константинополь претендентов на русскую митрополичью кафедру — духовника князя Дмитрия Митяя и нижегородского епископа Дионисия: «Митяи поиде по суху къ Ордѣ, а Дионисии Влъгою въ судѣхъ къ Сараю»[1272].
О наличии сухопутных дорог в степь ярко свидетельствует микротопонимика Москвы. Такие улицы как Большая и Малая Ордынки, чётко локализуют выезды из средневекового города в южном степном направлении[1273].
Дорога по суше в ставку хана была сопряжена с рядом трудностей. Посланник французского короля Вильгельм Рубрук, посетивший Монгольскую империю в 1253–1254 гг., к примеру, отмечал: «С тех пор как мы выехали из Солдаии (Крым — Ю.С.) и вплоть до Сартаха, два месяца, мы никогда не лежали в доме или в палатке, но всегда под открытым небом или под нашими повозками, и мы не видели никакого селения и даже следа какого-нибудь строения, где было бы селение, кроме огромного количества могил Команов»[1274]. Плано Карпини упоминает о «сильной скудости в воде» из-за чего «люди князя Русского Ярослава, ехавшие к нему, в татарскую землю, в большом количестве умерли в этой пустыне»[1275].
Кроме того, пересекая земли ордынских владетельных эмиров — темников и тысячников — караван вынужден был одаривать их в знак уважения. Рубрука этот степной обычай особенно возмущал: «…Пока мы были в пустыне, нам было хорошо, так как я не могу выразить словами той тягости, которую я терпел, когда мы прибыли к становищам Команов. Именно наш проводник желал, чтобы я входил ко всякому начальнику с подарком, а для этого не хватало средств…»[1276].
Кроме того, тот же Рубрук отмечает, что «Русские, Венгры и Аланы, рабы их (Татар?), число которых у них весьма велико», собираются в шайки «зараз по 20 или 30 человек, выбегают ночью с колчанами и луками и убивают всякого, кого только застают ночью», а также крадут о путешественников лошадей[1277].
Вероятно, русские князья предпочитали именно речной путь, в силу его большего удобства и комфортности, возможности избежать лишних расходов, ведь застав по течению реки ордынцы выставить не могли.
Речным путем отправился в ставку хана Шадибека в 1407 г. великий князь Иван Михайлович тверской: «поиде въ Орду въ судѣхъ по Волзѣ»[1278]. Спустя пять лет, в 1412 г., тот же князь выехал уже к хану Джелаль-ад-Дину «рѣкою Волгою въ судѣх»[1279].
Надо полагать, что именно речным путем оправился в степь Михаил Ярославич Тверской в 1318 г. и его сын Александр в 1339 г. («А князь поиде въ насадъ…»[1280]).
Особо летописи отмечают не традиционные пути поездок князей в ставку хана. К примеру, в 1304 г. князь Юрий Данилович Московский «проиде во орду инемъ путемъ»[1281], а в 1324 г. тот же князь «поиде в Орду изъ Заволочья по Камѣ рецѣ»[1282], князь тверской Александр Михайлович в 1337 г. «поиде во Орду изо Опьскова и обишедши всю землю Роускую»[1283] явился в ставку хана, а осенью 1382 г. великий князь тверской Михаил Александрович к хану «пошелъ околицею, не прямицами и не путма