»[1284]. Выбор более сложного, непривычного обходного маршрута был связан с событиями внутриполитической борьбы, когда по дороге в степь князя могли перехватить противники, ограбить, взять под стражу или убить.
Дорога от крайней точки прощания родных и близких князя описывается в русских источниках крайне скудно. В «Житие Михаила Черниговского», к примеру, отмечено лишь, что «многи же земли преѣхавшю ему и доха Батыя».
Известно, что князь Даниил Романович Галицкий отправился из Видубицкого монастыря по направлению к Переяславлю по реке — «въ лодьи»[1285]. У Переяславля Южного его уже встретили татары, сопроводившие его к Куремсе — ордынскому военачальнику на западной границе Орды[1286]. Дорожные впечатления, вероятно, в первую очередь составителя повествования представляют собой размышления о неправедности поведения жителей степей: «Оттуду же нача болми скорботи душею, видя бо обладаемы дьявольомъ: скверная ихъ кудѣшьская бляденья, и Чигизаконова мечтанья, сквѣныя его кровопролитья, многыя его волъжбы»[1287]. Вероятно, данные свидетельства — результат наблюдения за поведением сопровождавших князя и его свиту татар.
Дорожные впечатления в прямом смысле данного слова отложились в «Хождении Пиминово въ Царьградъ», помещенного в Никоновском своде под 6897 (1389) г.[1288]. Караван митрополита двигался по Донскому речному пути и, благословив на устье реки Воронеж Елецкого князя Юрия, двинулся на юг: «…Оттуду же приплыхомъ къ Тихой Соснѣ и видѣхомъ столпы камены бѣлы, дивно же и красно стоятъ рядомъ. Яко стози малы, бѣлы же и свѣтли зэло, надъ рѣкою надъ Сосною. Таже минухомъ и Черленый Яръ рѣку, и Бетюкъ рѣку, и Похорь рѣку, и Бѣлый Яръ рѣку. Въ понедѣлникъ же пловуще минухомъ горы каменыа Красныа, въ сторникъ же Терклію градъ минухомъ пловуще, не градъ же убо, но точію городище». Миновав место переправы через Дон — Перевоз — участники путешествия впервые увидели на берегу ордынцев: «и тамо обрѣтохомъ первіе Татаръ много зѣло, якоже листъ и якоже песокъ. Въ среду же пловуще минухомъ великую Луку и царевъ Сырыхозинъ улусъ; и тако оттуду начя насъ страхъ обдержати, яко внидохомъ въ землю Татарьскую, ихъже множество обаполъ Дона рѣки, аки песокъ. Въ четвертокъ же пловуще минухомъ Бекъ-Булатовъ улусъ, стада же Татрскіа видѣхоиъ толико множество, якоже умъ превосходящь: овцы, козы, волы, верблюды, кони. Таже въ пятокъ минухомъ Червленые горы; въ нѣделю шестую, Слѣпаго, пловуще минухомъ Акъ-Бугинъ улусъ, и ту многое множество Татаръ, и всякихъ скотъ стады безъ числа много. Отъ Татаръ же никтоже насъ пообидѣ, точію возпросиша ны вездѣ, мы же отвѣщахомъ, и они, слышавшее, ничтоже намъ пакости творяху, и млеко намъ даяху, и сице съ миромъ въ Тишинѣ плавахомъ. Въ понедѣлникъ же проидохомъ Бузукъ рѣку. Канунъ Възнесешева дни приспѣхомъ пловуще до моря, града Азова…»[1289].
Таким образом, даже в период нестабильной ситуации в Орде, которая наблюдалась на рубеже 1380–1390-х гг., степные кочевники старались не причинять вреда путешественникам и даже оказывали им помощь — например, угощали молоком. При этом быт степного населения вызывал удивление у жителей городов — множество людей по обеим сторонам реки вызывали опасение и страх, а количество пасущегося скота (овец, коз, волов, верблюдов, лошадей) выглядело непривычно и привлекало внимание. Рубрук, к примеру, встретив в степи ордынское кочевье, отметил большое удивление по этому поводу: «повозки Скатая, нагруженные домами, и мне казалось, что навстречу мне двигается большой город. Я также изумился количеству стад быков и лошадей и отар овец»[1290].
При этом автор Хождения Игнатий Смолятич демонстрирует осведомленность о принадлежности земель, называя владельцев улусов — Сары-Ходжу, Бек-Булата, Ак-Бугу. Не исключено, что Игнатий был свидетелем того, как митрополит Пимен и ордынские улусбеки обменивались подарками и знаками внимания. Однако в памятнике этот факт не отложился.
Князя в его поездке к ордынскому хану должна была сопровождать значительная свита. Однако источники донесли до нас лишь обрывочную информацию о сопровождающих князя лицах.
Как правило, князья старались ездить в степь совместной делегацией. Под 1244 г. Летописи сохранили известие о поездке в степь князей ростовского дома: «княз[и] Владимиръ Коятянтинович[ь], Борисъ Василькович[ь], Васили Всеволодовичь, идоша въ Ордоу къ Батыеви про свою отчину»[1291]. В 1328 тверской «князь Костянтинъ съ княземъ съ Иваномъ съ Даниловичемъ поидоша вкупѣ во Орду»[1292]. В 1371 г. великого князя Дмитрия Ивановича Владимирского и Московского в поездке в ставку Мамая сопровождал князь Андрей Федорович Ростовский[1293]. В 1412 г. «князь великій Василей Дмитріевичь поиде въ Орду, а с нимъ князь Иванъ Василіевичь Ярославский»[1294].
Когда по каким-либо причинам, путевые и походные альянсы были не возможны, князья отправлялись в степь в сопровождении своих ближайших родственников, как правило, братьев, сыновей и племянников. К примеру, в 1245 г. «Великии князь Ярославъ съ своею братьею и со сыновци и поиде в Орду к Батыеви»[1295], в 1339 г. «князь Иванъ Данилович[ь] поиде во Орду, а съ нимъ сынове его князь Семенъ да князь Иванъ». По возвращении из ставки хана Узбека, «…тое же осѣни князь великїи Иванъ Данилович[ь] отпустилъ сыновъ своихъ въ Орду, князя Семена, Ивана, Андрея»[1296]. В 1382 г. «князь великїи Михаило Александровичь Тфѣрскыи поиде въ Орду съ своимъ сыномъ со князем Александромъ…»[1297].
В летописных памятниках дважды зафиксировано сопровождения князя в его поездке в степь его супругой: в 1276 г. «поидоша в Орду, князь Борис Ростовски съ княгинею и со детьми»[1298], а в 1295 г. «князь велики Андрѣи Александрович иде в Орду и со княгинею»[1299]. Князь Борис Ростовский в ставке хана Менгу-Тимура скончался. Поэтому сопровождение князя женой могло быть связано с тяжелым положением со здоровьем у князя.
Но нередки были случаи, когда и близкие родственники находились в политическом противоречии и могли быть опасны друг для друга. Именно потому они совершали поездки не вместе. Примером тому служит запись под 1357 г. в Никоновском своде, когда «поидоша вси князи во Орду къ новому царю Бердибѣку, Чянибѣкову сыну». Особо летописец отметил, что «…князь Василей Михаиловичь Тверскій з братаничемъ своимъ со[1300] княземъ Всеволодомъ Александровичемъ Холмскимъ въ разнствѣ и въ роздорѣ быша, и не вмѣстѣ поидоша». Причем племянник князя Василия «князь Всеволодъ убо Александровичь Холмскій поиде во Орду на Переславль, и тамо великого князя Ивана Ивановича намѣстници не даша ему пути, и онъ поиде въ Литву»[1301].
В Лаврентьевской летописи и Рогожском летописце под 1246 г. отмечена поездка в ставку хана князя Михаила «съ внукомъ своимъ Борисомъ и съ Феодоромъ Боляриномъ своимъ»[1302].
Известно, что первого августа 1412 г. в Орду отправился великий князь Московский и Владимирский Василий I «со множеством богатства и со всеми своими велможами, да с ним князь Иван Васильевич Ярославстий»[1303].
Сопровождение князей в их поездке к ордынскому двору боярами и дружиной вполне закономерный процесс. Бояре отмечаются при поездке в степь князя Дмитрия Московского в 1371 г.: митрополит Алексий благословил перед трудной дорогой кроме князя «его бояръ, и его воя, и всѣхъ…»[1304].
В 1412 г. в Орду выехал князь Иван Михайлович Тверской «а съ нимъ бояръ и слугъ множество»[1305]. Двумя неделями ранее, 1 августа 1412 г., в ставку хана Джелаль-ад-Дина «со всѣми велможами» отправился Василий Дмитриевич Московский[1306].
Нередко в спорных ситуациях бояре предпочитали сопроводить не своего князя, так в 1343 г. «князь великїи Семенъ Иванович[ь] сперъся съ княземъ Костянтиномъ Василїевичемъ Суждальскымъ о княжени Новагорода Нижняго и поидоша во Орду и яшася бояре за князя Семена Ивановича, да съ нимъ и въ Орду поидоша»[1307]. Однако спор в Орде выиграл князь Константин и хан «выдаша ему бояръ, и приведении быша въ Новгородъ въ хомолъстѣхъ и имѣнїе ихъ взя, а самѣхъ повелѣ казнити по торгу водя»[1308].
В 1354 г. усобица в Муромском княжестве привела к разделению сообщества княжества — князь Федор Глебович отправился на суд в ставку хана «а муромци яшася за него и поидоша с нимъ во Орду»; князь же Юрий Ярославич «събравъ остаточные Муромци и поиде за ним въ Орду»[1309]. К сожалению, летописец не обозначает социальный статус сопровождавших князей лиц. Можно только предполагать, что это были влиятельные люди, значимые для княжества и потенциально имевшие возможность представлять свою позицию перед верховным правителем — ордынским «царем». Скорее всего, это бояре и дружина — аристократия Муромского княжества.