Несколько иначе принимали Плано Карпини «…Мы же, высказав свое дело, сели слева, так именно поступают все послы при езде туда; а при возвращении от императора нас всегда сажали справа…»[1383].
Здесь необходимо отметить, что по свидетельству китайского путешественника Сюй Тина, посетившего степь в 1235–1236 гг., кочевники и, в частности, монголы «помещают в середину самых почитаемых людей, следующих по почитаемости — справа от них, а левая сторона — для ниже их сидящих»[1384].
Более детально свой прием у Батыя описал Рубрук. Во-первых, он указал, что его предупредили «…чтобы мы ничего не говорили, пока не прикажет Бату, а тогда говорили бы кратко…». Во-вторых, посланник французского короля указал, что «…нас провели до середины палатки и не просили оказать какое-либо уважение преклонением колен, как обычно делают послы…». Когда же ему было позволено изложить суть своего послания, «…Тогда наш проводник приказал нам приклонить колена и говорить. Я преклонил одно колено, как перед человеком. Тогда Бату сделал мне знак преклонить оба, что я и сделал, не желая спорить из-за этого…». Выслушав посланника, Батый «…приказал мне встать и спросил об имени вашем (французского короля — Ю.С.), моем, моего товарища и толмача и приказал все записать…». Побеседовав с Рубруком, Батый распорядился, чтобы он и его сопровождающие сели «и дать выпить молока; это они считают очень важным, когда кто-нибудь пьет с ним кумыс в его доме…»[1385]. Решение по сути дела было отложено на более позднее время, а послы были отпущены.
Вероятно, подобную картину при посещении ставки ордынского хана наблюдали и русские князья. Надо полагать, что такую же последовательность действий необходимо было предпринимать при посещении хана и им. К примеру, князь Даниил Галицкий, по словам летописца, войдя к Батыю «поклонися по обычаю ихъ» и «ньнѣ сѣдить на колѣну и холопомъ называеться…»[1386]. По всей видимости, представить суть своего посещения Даниилу предстояло выйдя на середину шатра и преклонив колени перед ханом. Не исключено, что, не будучи послами, но, являясь владетельными правителями, русские князья не должны были преклонять колени перед входом в шатер. Во всяком случае, никаких прямых указаний на подобную необходимость в источниках не сохранилось. Более того, Рубрук упоминает, что монголы «не просили оказать какое-либо уважение преклонением колен, как обычно делают послы»[1387], разделяя тем самым статус и положения посла и других категорий посетителей хана.
Далее летописец передает суть беседы князя с ханом: Батый «Рекше ему: «Данило, чему еси давно не пришелъ? А нынѣ оже еси пришелъ — а то добро же. Пьеши ли черное молоко, наше питье, кобылий кумузъ?». Оному же рекшу: «Доселѣ есмь не пилъ. Нынѣ же ты велишь — пью». Он же рче: «Ты уже нашь же тотаринъ. Пий наше питье». Он же испивъ поклонися по обычаю ихъ, изъмолвя слова своя…»[1388]. Таким образом, Даниил и, вероятно, все русские князья на приеме должны были испить кумыса, что как отметил Рубрук было оказанием чести, а отказ от разделения питья с ханом мог нанести серьезное оскорбление. Затем Даниил заявил Батыю: «Иду поклониться великой княгини Баракъчинови». Рече: «Иди». Шедъ поклонися по обычаю. И присла вина чюмъ и рече: «Не обыкли питии молока, Пий вино»…»[1389]. Надо полагать, что старшая жена Батыя Боракчин находилось в том же шатре слева от хана. По отношению же к посещавшему правителя она оказывалась на правой стороне. Таким образом, Даниил перешел с левой от себя стороны на правую, почтил вниманием жену Батыя и был поощрен ковшом вина из рук хана.
Особо необходимо подчеркнуть, что русские князья, испившие кумыс, считали себя серьёзно согрешившими. По свидетельству Рубрука, «…находящиеся среди них (монголо-татар — Ю.С.) христиане, Русские, Греки и Аланы, которые хотят крепко хранить свой закон, не пьют его (кумыс — Ю.С.) и даже не считают себя христианами, когда выпьют, и их священники примиряют их тогда [со Христом], как будто они отказались от христианской веры»[1390]. Таким образом, после посещения хана русские князья оказывались в состоянии наложенной епитимьи и проводили время, по всей вероятности, в молитвах[1391].
По свидетельствам арабских и западноевропейских источников при аудиенции у хана в шатре находились знатные нойоны или эмиры. Ал-Муфадаль отметил, что «…в шатре сидело 50 эмиров на скамейках…»[1392]. Плано Карпини, описав расположение Батыя и его жены указал, что «…другие же, как братья и сыновья, так и иные младшие, сидят ниже посредине на скамейке, прочие же люди сзади их на земле, причем мужчины сидят направо, женщины налево»[1393]. Рубрук при описании присутствующих на приеме лиц не наблюдает какого-либо порядка: «…Мужчины же сидели там и сям направо и налево от госпожи. То, чего женщины не могли заполнить на своей стороне, так как там были только жены Бату, заполняли мужчины»[1394].
Как отмечалось выше, решение по сути вопроса ханом не принималось сразу при первом посещении. В течение месяца князьям предстояло ещё как минимум один раз посетить хана. В сложных и спорных вопросах количество приёмов могло увеличиваться.
Обычный день русского князя в ставке хана, если не был заполнен посещением хана и знатных лиц состоял из молитв и передвижения по столице или ставке хана с целью извлечения информации. Вероятно, князья передвигались верхом на лошади. Во всяком случае, единственное упоминание о времяпрепровождении князей в ставе хана относится к князю Александру Михайловичу Тверскому, который «Кончавше заутрьню, онъ же всѣдь на конь, и нача издити, вѣсть переимаа»[1395]. В данном случае необходимо отметить, что китайский путешественник Сюй Тун особо подчеркнул, что ему «за время поездок в степь о обратно, на разу не пришлось увидеть кого-нибудь, кто бы путешествовал пешком»[1396].
Для оказания почета хану и правящей элите Джучева Улуса, а также для обеспечения положительного решения вопроса князья должны были посетить жен хана и его эмиров, в первую очередь, из ближайшего окружения хана. Так, в 1371 г. «…прїида въ Орду, князь великїи Дмитреи Московьскыи многы дары и велики посулы подавалъ Мамаю и царицамъ и княземъ, чтобы княженїа не отъняли»[1397]. В 1431 г. решение судьбы великого княжества в споре между Василием Васильевичем и Юрием Дмитриевичем оказалась в зависимости от позиции ордынских эмиров. По словам летописца, «Боарин же бѣ тогда с великым князем Иванъ Дмитриевич (Всеволжский — Ю.С.), тои здума великому князю начат бити челом великым княземъ Ординьскым, Алдару и Миньбулату, и прочим князем Татарьским за своего государя великого князя Васильа… яко же стрѣлою уязви сердца их, и таков си они князи Ординьстии начаша царю бити челом за великого князя»[1398].
По данным «Жития Михаила Тверского», князь в 1318 г., пребыв в ставку хана, сначала «одари вси князи и царицю», и лишь затем («последи же») «и самого царя»[1399].
Посещение жены хана описал Ибн Батута. На следующий день после посещения хана Узбека он отправился к Тайдуле, его старшей жене. По словам арабского путешественника «…Она сидела среди десятка старых женщин, как бы её прислужниц; перед ней находилось около 50 маленьких девушек, называемых дочками, перед которыми стояли золотые и серебряные блюда, наполненные вишнями, и они чистили их. Перед хатунью стояло золотое блюдо, наполненное ими же (вишнями), и она также чистила их». Ибн Батута поклонился Тайдуле и она приказала преподнести гостю кумысу. Путешественник подчеркивает, что напиток «принесли в красивых, легких деревянных чашах. Она собственноручно взяла чашу и подала мне ее. Это у них крайняя любезность. Прежде этого я никогда не пивал кумысу, но мне нельзя было иначе поступить, как взять его». Арабский путешественник и хатунь провели вполне светскую беседу: «она расспрашивала меня относительно многих обстоятельств нашего путешествия и мы отвечали ей», после чего Ибн Батута покинул шатер Тайдулы[1400].
Данное описание дает нам определенные представления об обстоятельствах смерти князя Ярослава Всеволодовича в Каракаруме осенью 1246 г. По данным Плано Карпини, находившегося в это время при дворе каана Гуюка, князь Ярослав «…был приглашен к матери императора, которая, как бы в знак почета, дала ему есть и пить из собственной руки; и он вернулся в свое помещение, тотчас же занедужил и умер спустя семь дней, и все тело его удивительным образом посинело. Поэтому все верили, что его там опоили, чтобы свободнее и окончательнее завладеть его землею»[1401].
Если действительно Ярослав Всеволодович был отравлен, а его смерть не явилось трагической случайностью и совпадением с посещением Туракины, то князь не мог отказаться от чести принять из рук столь знатной особы преподнесенного ему питья. В противном случае это явилось бы оскорблением и могло повлечь за собой серьёзные меры, в том числе казнь. Таким образом, если принимать версию Плано Карпини о смерти Ярослава с целью «свободнее и окончательнее завладеть его землею», выбора у князя не было: приняв чашу с питьем из рук хатуни, он был отравлен; отказавшись от неё и нанеся тем самым оскорбление, он был бы казнен.