[1503]. Таким образом, роскошные предметы были исключены из списка преподносимых правителю даров.
Однако в более позднее время (конец XV в.) золотое монеты и меха перечисляются в качестве подарков крымскому хану в составе поминок от князя Ивана III: в 1486 г. «послалъ князь велики съ Шемерденемъ царю Менли-Гирею соболь чорнъ; а двема женамъ царевымъ по карабелнику. А брату цареву, царевичю Ямгурчею калге, соболь чернъ. А царевымъ дѣтемъ, Ахметъ-Кирею да Махметъ-Кирею, по золотому. А князю Бурашу, что на Азикинѣ мѣстѣ, да Довлетеку, да Янкувату, да Казыю, что на Барыновѣ мѣстѣ, да Кирей-Сииту, цтю цареву, да Собакъ дувану, шестерымъ, по золотому. А хози Асану гостю золотой. Всего два соболя да два карабленика да девять золотыхъ»[1504]. Уже в 1491 г., пять лет спустя, список даров расширяется. Мегли-Гирей в своем «запросе» упоминает охотничьих птиц и моржовую кость: «Да будетъ ти ко мне съ Хозя Маахметемъ кречеты послати… да десять бы еси дополнивъ прислалъ, да 5 портищъ соболей, да три рыбьи зубы прислалъ бы еси»[1505]. Таким образом, более поздние свидетельства русских посольских записей отношений с Крымским ханством указывают, что среди статусных подарков/поминок были меха, золотые монеты, рыбий зуб или изделия из моржовой кости, охотничьи птицы. Показательно что набор подношений совпадает с подарками, упомянутыми в описании посольской миссии хана Токты к Ильхану Газану в 702 г. хиджры (26 августа 1302 — 14 августа 1303 гг.). Тогда посольство взяло с собой «соколов и другие подарки… приношения тех [джучидских] стран: соколов дальнелетных и охотничьих, разные меха — белок киргизских, ласок [фенек] карлукских, горностаев славянских и соболей булгарских, кровных коней кипчакских и другие красивые подарки…»[1506]. Как подарки для хана фигурируют охотничьи птицы и меха в «Повести о Петре, царевиче ордынском» при описании встречи посольства Узбека во главе с Ахмылом в 1322 г.: «…Игнатъ пред кресты съ гражаны и, вземъ тѣшь царьскую — кречеты, шубы и питие, край поля и езера ста на колени пред Ахмыломъ и сказася ему древняго брата царева племя…»[1507].
Как представлено в описании встречи хана Тула-Буги на галицко-волынской земле, именно так, в полном соответствии с принятыми в монгольской империи правилами: «с питьемь и з дары», встречали Тула-Бугу русские князья.
Причем встречали они хана на границах своих владений. Князь Мстислав Данилович Луцкий вышел навстречу хану к реке Горыне — пограничной в своем верхнем течении. Далее хан и его свита двинулись, оставляя в стороне Кременец, по направлению к Перемилю, где на реке Липе на границе княжеств, Тула-Бугу встретил волынский князь Владимир Василькович. Оговорка летописца, что он вышел навстречу хану с «питьем и дары», указывает на тот факт, что обязанности обеспечивать движения свиты хана и его армии перешла к нему. На реке Луге у Бужковичей свиту догнал («угони») Лев Данилович Галицкий. По его территории хан и войска ещё не двигались, но как старший в роду галицких и волынских князей он обязан был не только прислать войска, но и лично приветствовать хана. Это и подчеркнул летописец, отметив, что он также прибыл ко двору Тула-Буги с «питьем и дары».
В состав преподносимых князьями даров, по всей видимости, входили охотничьи птицы (соколы, кречеты), меха (шубы), скаковые лошади, какие-либо «красивые» подарки (золотые монеты, кость моржа).
Подобные действия по сопровождению хана Хулагу отмечает и персидский автор Джувейни. В частности, особо отмечено рвение некоего Мухаммада, сына Микдадта, который прибыл «приветствовать царя, опередив всех равных себе, и был отмечен среди мужей многими знаками благоволения и уважения»[1508].
Затем армия, во главе с Хулагу двинулась к городу Киш, где «эмир Аргун и большая часть вельмож Хоросана вышли к ним и поднесли им свои подарки». Джувейни подчеркивает, что «здесь (в Кише — Ю.С.) они провели месяц»[1509].
Однако во время следующей остановки Аргун отличился ещё больше: «эмир…разбил большую палатку из отличного сукна, украшенную превосходной вышивкой, внутри которой находились не менее прекрасная золотая и серебряная посуда, и всячески обихаживал Хулагу». Джувейни, подчеркивая услужливость Аргуна и свою роль в событиях, отметил, что «после этого по приказу царя он (Аргун — Ю.С.) отправился ко двору Менгу-каана, назначив своего сына Керей-Мелика с Ахматом-титекчи и автором этих строк (Джувейни — Ю.С.) управлять делами Хоросана и Ирака от имени царя»[1510].
Этот факт объясняет почему на следующей остановке роль угощающих выполняли жены: «в тот день жены эмира Аргуна и министра Изз ад-Дина Тахира выставили тузгу и устроили пир. На следующий день они покинули это место и некоторое время провели в лугах Рудкана. И изо всех провинций, далеких и близких, из Мерва, Язира и Дихистана доставляли вино, словно воду, и привозили бессчетное количество провизии, которую выгружали на каждой остановке [на их пути]»[1511]. Особо Джувейни отметил, что «…Хулагу провел месяц в Усту и покинул его, когда на горах и равнинах не осталось травы»[1512].
Необходимо обратить внимания на то, что Джувейни указывает и на ответные подарки со стороны правящих особ. В частности, рассказывая об одной из охот Угедея, персидский автор отмечает, что на пути каана оказался дом Махмуда Ялвача. Вполне закономерно, что сановник обязан был предоставить тузгу, а затем «Ялавачи рассказал историю о Соломоне»[1513]. Кроме того Угедею были показаны «множество представлений». Каан за такою встречу «дал каждому из своих слуг по лошади и по платью». Утром же «на следующий день он велел одарить министра Ялавачи всевозможными ценными подарками»[1514].
Слова персидского историка находят параллели у армянских авторов, которые под 1255 г. отмечают, что «Хулагу-хан отправился в страну мулхетов и захватил Аламут. На обратном пути через Грузию он с любовью почтил грузинского царя Давида и князей страны»[1515].
На традиционность обряда «одаривания» подданных, через земли которых движется глава государства, указывают слова Юань-ши: в 1258 г. «как и всегда, начальники округов, через которые проезжал [государь], были пожалованы согласно рангам»[1516].
К сожалению Джувейни весьма лаконично упоминает о возможных атрибутах внимания главы государства по отношению к своим подданным: лошади и платья, «всевозможные ценные подарки», знаки «благоволения и уважения», повышение в должности. Все они распределялись по свидетельствам Юань-ши «согласно рангам», то есть, в соответствие со статусом подданного.
Более детализированы свидетельства Рашид-ад-Дина. В первую очередь придворный историк иранских ильханов подчеркивает, что Менгу-каан, отправляя в поход своего брата, «покончив с наставлениями и завещаниями… послал Хулагу-хану и его женам и детям в отдельности богатые дары деньгами, одеждами и лошадьми и, обласкав, одарил почетными халатами всех нойонов и эмиров, которые шли с ним в поход»[1517]. То есть, в состав «всевозможных ценных подарков», знаков «благоволения и уважения» и «богатых даров», кроме одежды и лошадей, входили денежные премии и почетные, вероятно — статусные, халаты.
Точно такой же набор подарков от хана перечисляет Ибн Баттута, посетивший ставку Узбека в 1334 г. Перед поездкой марокканского путешественника в Константинополь ордынский хан подарил Ибн Баттуте «1500 динаров, халат и множество лошадей». Кроме того, каждая из жен Узбека (путешественник называет четверых) подарила «серебряные слитки», а дочь хана «одарила меня больше [всех] их, одела меня и дала мне верхового коня. Я набрал множество лошадей, одежды, да беличьих и собольих мехов»[1518].
Несколько ранее марокканский путешественник отмечает способы гостеприимства среди эмиров Орды, когда встречающий предоставляет для гостя «кушанья, [состоявшие] из конины и другого, да подали кобылье молоко, а за ним бузу…». А затем одаривают гостя примерно тем же набором, что описан выше: «принесли платье для эмира и платья для двух сыновей его, для брата его, для шейха Музаффареддина и для меня, и привели 10 лошадей для эмира, по 6 лошадей для брата его и для двух сыновей его, и по одной лошади для каждого старшего из его спутников, да одну лошадь для меня. Лошадей в этой земле чрезвычайно много и стоят они безделицу»[1519]. То есть, среди подарков для почетного гостя также фигурируют лошади и одежда.
Такой же набор вещевого пожалования сохраняется в конце XV столетия, когда хан Менгли-Гирей просит Ивана III проявить милость к его подданному: «отъ царя о Киреѣ, о Сокуръ Опасовѣ братѣ, чтобы деи его князь велики пожаловалъ отпустилъ одѣта и конна»[1520].
Отмечает Джувейни особое внимание Хулагу к городам завоеванных земель и вероятности их возрождения. В частности персидский автор не без гордости упомянул: «заметив интерес и удовольствие, с которыми царь занимался восстановлением руин, я привлек его внимание к Хабушану (разрушенный монголами город в Хоросане —