Вопрос о кризисе европейской культуры имел для него особое значение прежде всего в смысле взаимоотношений России и Запада, определения пути развития России. «Живучесть и актуальность темы об отношении России к Западу, — пишет он, — определяется одинаковой неустранимостью двух моментов: с одной стороны, здесь существенна неразрывность связи России с Западом и невозможность духовно и исторически изолировать себя от него, а с другой стороны — существенная бесспорность русского своеобразия, правда в искании своего собственного пути».
Зеньковский стремится проследить динамику и глубину восприятия европейской культуры русским обществом. Ему важно определить, чем стала и чем должна стать Россия в результате многовековых контактов с Европой.
Первое узнавание Запада произошло, с его точки зрения, после Реформации, сделавшей межконфессиональное общение более мягким, и особенно после петровских реформ. В XVIII в. русская душа попадает под сильное влияние Запада. Высказанная позже Достоевским мысль о том, что у русских две родины — Россия и Европа, уже в то время не была лишена основания.
Осмысление взаимоотношений России и Европы после Великой французской революции и войны 1812 г. Зеньковский считает главной причиной возникновения западничества и славянофильства — двух противостоящих течений русской мысли. Он пишет о едином источнике этих направлений (любовь к родине, своему народу), наличии в 30–е гг. XIX в. общей духовной среды, объединявшей и Гоголя, и славянофилов, и Герцена, о двойственном влиянии европейской культуры, приведшем в XVIII — в начале XIX в. к двум формам западничества — «просвещенству» (секулярной культуре в виде позитивизма и «полупозитивизма») и масонству, стимулировавшему новые поиски религиозной духовности.
Крымская война, поразившая, по словам Зеньковского, русское самосознание глубокой ненавистью Запада к славянству, ознаменовала собой разрыв русского духа с буржуазной Европой. После Крымской войны в русской мысли наметились, по его мнению, три основных тенденции в оценке европейского влияния на Россию: политическая (И. С. Аксаков, Н. Я. Данилевский, К. Н. Леонтьев, впоследствии к ней примкнули евразийцы), религиозно–и культурно–философская (Л. Н. Толстой, Н. Н. Страхов, Н. К. Михайловский, В. В. Розанов, В. Ф. Эрн), «синтетическая» (?. ?. Достоевский, Вл. С. Соловьев, Н. А. Бердяев).
Идейные предпосылки для объединения западников и их противников Зеньковский усматривает в философии Вл. Соловьева. Однако русские религиозные философы первой половины XX в. оказались, с его точки зрения, бессильны в решении проблемы «Россия — Запад» и завещали ее будущим поколениям. В книге «Русские мыслители и Европа» Зеньковский берет на себя смелость дать ответ на этот вопрос. Он предлагает отказаться от необоснованной критики Запада, поскольку, по
7
его словам, «Европа уже не вне нас, а внутри нас», и европейский элемент органично присущ русской религиозности.
Конечно, такого рода призывы Зеньковского к прекращению «борьбы с Западом» во многом противоречивы, остаются общими и далеко не ясными декларациями. Подчеркивая благотворное значение западных христианских ценностей для русского сознания (позиция не новая, восходящая еще к славянофилам), Зеньковский в то же время отмечает, что в последнем столетии русской истории они более всего были подвержены эрозии, ибо значительную часть культурного пространства в России стали занимать иные, секулярные, рационально–научные, социалистические идеи. Но ведь эти ценности также во многом имеют западное происхождение. Вместе с тем и эта линия в развитии нашей культуры, названная Зеньковским «просвещенством», получала в России не только западную подпитку, но и имела свою собственную логику развития. В итоге российские истоки секулярной мысли, стремившейся дать ответы на «проклятые вопросы» жизни, фактически так и остались у него мало исследованными. Автор книги «Русские мыслители и Европа» лишь констатирует, что в XVIII в. русская душа вдруг попала в «плен» Западу. Нет ответа на вопрос, почему русская душа была «пленена Западом», и в его «Истории русской философии».
Очевидно, что для ответа на поставленные вопросы необходимо было бы дать целостное, без изъятий, рассмотрение всех, как религиозных, так и нерелигиозных, ветвей отечественной философской культуры. Зеньковский же считает, что эта целостность должна пониматься как преодоление «расщепления внутри русского духа», но лишь «на началах Православия и в духе его». Этой позиции соответствует или простое неприятие, или замалчивание многих выдающихся имен и явлений в истории светской, рационалистически ориентированной русской мысли. Здесь, к сожалению, объективность изменяет автору.
В этой связи следует заметить, что, к примеру, такой неортодоксальный религиозный философ, как Н. А. Бердяев, проявлял большую готовность к освещению различных тенденций развития русской мысли. В десяти главах своей «Русской идеи» (1946) он глубоко анализирует не только наследие религиозных мыслителей, но также и основные нерелигиозные концепции (Белинского и Чернышевского, Добролюбова и Писарева, Плеханова и Кропоткина).
Объективное и целостное исследование движения русской мысли до сих пор остается актуальной, не реализованной задачей. В течение длительного времени подход к ней определялся, как правило, сугубо мировоззренческими или партийно–политическими пристрастиями. Реконструкция Зеньковским истории отечественной мысли через «схему секуляризации» также далека от совершенства.
Одним из фундаментальных произведений Зеньковского является его труд, посвященный Н. В. Гоголю, над которым он работал практически всю жизнь. Почему именно Гоголь был в центре внимания религиозного мыслителя, был поистине его страстью? Это объясняется тем, что для Зеньковского, выросшего в «культурном пограничье», Гоголь олицетворял собой своеобразный синтез двух братских культур — украинской и русской. Его привлекала «духовная раздвоенность» Гоголя как писателя — создателя «Ревизора» и «Мертвых душ» и как религиозного мыслителя — автора «Выбранных мест из переписки с друзьями». Он шаг за шагом исследует личность, жизнь и творчество Гоголя, вскрывая антиномичность его миропонимания.
К моменту создания данной книги список литературы о мировоззрении Гоголя был весьма значительным (труды Д. С. Мережковского,
8
В. В. Розанова, А. Белого, М. О. Гершензона, К. В. Мочульского и др.), тем не менее ее публикация стала заметным событием в литературной жизни русского зарубежья. В ней автор попытался раскрыть творчество Гоголя как синтетическое соединение художественных, идейных и человеческих качеств писателя, показать его роль и место в развитии русской мысли второй половины XIX — начала XX в.
Зеньковский считает Гоголя самым загадочным русским писателем, истинное значение которого стало постепенно осознаваться лишь в XX в. В личности и творчестве писателя, по его словам, прослеживается не только противопоставление светской культуры и церкви, но и намечается выход из этого трагического положения. Зеньковский называет Гоголя «пророком православной культуры», ибо именно в творчестве Гоголя, ярче, чем у других русских религиозных мыслителей, выявилось «разложение морального и эстетического гуманизма» и была обоснована идея «воцерковления культуры». Не случайно в «Истории русской философии» он рассматривает Гоголя как предтечу славянофилов, А. С. Хомякова и И. В. Киреевского, стремившихся по–своему реализовать эту идею в учении о соборности.
Как исследователь русской мысли Зеньковский продолжает традиции духовно–академической школы, у истоков которой стояли В. Н. Воскресенский (архимандрит Гавриил), С. С. Гогоцкий, А. И. Введенский и другие. Главной чертой философских исканий в России он справедливо считает антропоцентризм, акцентирование внимания на проблемах человека, общества и истории, стремление к постижению органического единства «всех сторон реальности и всех движений человеческого духа», что проявилось прежде всего в своеобразном «панморализме», в ориентации на осмысление социальных и историософских вопросов. «Русская мысль, — отмечает он, — сплошь историософична, она постоянно обращена к вопросам о «смысле» истории, конце истории и т. п.».
В «Истории русской философии», в других работах Зеньковскому одному из первых на основе анализа огромного фактического материала удалось выявить органичную взаимосвязь национальных и европейских начал в развитии русской мысли, определить степень влияния на нее философских учений Запада, показать оригинальность и глубину философствования лучших ее представителей, таких, как Г. С. Сковорода и А. Н. Радищев, А. С. Хомяков и И. В. Киреевский, В. Г. Белинский и А. И. Герцен, Ф. М. Достоевский и Л. Н. Толстой, В. Соловьев и В. В. Розанов, и других.
Философский прогноз Зеньковского таков: Россия должна понять, что период ее «горделивого мессианского сознания» закончен. Возрождение ее может мыслиться только так: сначала российское, а затем уже вселенское. Отсюда понятно, почему к концу жизни он указывал на следующую актуальную для России задачу: «Пришла пора действенной сосредоточенности на себе», ибо мы «прежде всего для самих себя ищем правды». Обретение Россией «нашего пути, нашего призвания», по Зеньковскому, это и есть главное направление будущих исканий русской философии и культуры.
В. Н. Жуков, М. А. Маслин
ИЗ ПРЕДИСЛОВИЯ К ПЕРВОМУ ИЗДАНИЮ
В 1929 году я, по инициативе сербской писательницы Исидоры Секулич, напечатал в сербском журнале «Nova Europa» ряд очерков под общим названием «Критика европейской культуры у русских мыслителей». Эти очерки писались для сербской публики, мало знакомой с различными течениями русской мысли, но, когда они появились затем в виде отдельной книжки, изданной той же редакцией «Nova Europa», мне приходилось не раз слышать пожелание, чтобы они появились и на русском языке. В русском обществе — и не только в эмиграции, но и в самой России — как–то особенно сосредоточенно и напряженно ставится ныне вопрос о смысле и ценности европейской культуры, о «путях России» и взаимоотношении России и Европы. Различные мотивы определяют напряженность этой темы, различные решения связываются с ней, но самая тема не снимается, а скорее заостряется и углубляется. Не следует, конечно, придавать особое значение различным попыткам разорвать связь России и Европы, но следует всячески приветствовать остроту в постановке самого вопроса, ибо в те решающие годы, в какие мы живем, формируется и слагается путь будущей России. Он еще закрыт для нас, — но нет для нас иного участия в определении и раскрытии его, как до конца, с полной правдивостью и со всей трезвостью анализа отдать себе отчет в том, что принесли нам годы нашей катастрофы.