Прошедшею зимою он, по словам того же очевидца событий, вспомнил свое обещание. Он прислал игумену Феодориту крест, архимандричью мантию и грамоту, в которой объявлял Андреевский скит ставропигиальным или патриаршим скитом. Отец Феодорит назван был в этой грамоте не дикеем, как обыкновенно на Афоне называют настоятелей зависимых скитов, а игуменом (титул, присвоенный здесь лишь начальникам двадцати независимых монастырей).
Все эти знаки патриаршего благоволения к отцу Феодориту и его обители не освобождали, однако, Андреевский скит от его зависимости от Ватопеда. Ватопедское духовное начальство пред этим само незадолго сделало отца Феодорита архимандритом»[172].
Г) Наконец, в малороссийском скиту св. Пророка Илии, находящемся на земле греческого Пандократорского монастыря, происходила в это время оживленная борьба из-за чести быть дикеем скита, после смерти отца Паисия. К этой борьбе мы вернемся еще потом, а теперь заметим лишь, что в этой борьбе все малороссы поделились на две партии: во главе большей стоял о. Андрей, избранный в дикея и признанный в этом звании Пандократорским монастырем, а партией меньшинства руководил умный о. Иннокентий, бывший 26 лет экономом в ските при покойном игумене. Борьба эта приняла чудовищные размеры и производила страшный соблазн на Афоне, так что гостивший в ту пору на Афоне солунский консул К. Леонтьев должен был вмешаться, впрочем, не без просьбы пандократорских греков и положить конец этой скандалезной распре.
Из событий внеафонских на первом месте необходимо поставить так называемую «болгарскую схизму». Начавшиеся с 1859 года несогласия между болгарами и Константинопольскою Патриархиею, вызванные преобразованиями в организации последней, в конце концов разрешились тем, что Великая Константинопольская Церковь 16 сентября 1872 года объявила болгар схизматиками и отлучила их от Церкви. На этот весьма решительный, но не чуждый политически-церковного пристрастия поступок Церковь Константинопольская искала согласия и одобрения у Святейшего Синода Русской Церкви, который, хотя и не защищал открыто болгар, но своего согласия на отлучение их от церкви не дал и «послание Вселенского Патриарха и членов константинопольского собора на имя Святейшего Синода по греко-болгарскому церковному вопросу» оставил без ответа[173].
Уже этого одного поступка было довольно, чтобы задеть самолюбие греков, у которых много лет идут споры с болгарами далеко не церковного характера, и возбудить ненависть к русскому имени вообще. Тогда же раздавались на Востоке горячие голоса за то, чтобы объявить схизматиками и русских, но от этого неблагоразумного поступка представители Восточной Церкви воздержались. Однако же, именно с этого времени в обществе и особенно в печати на Востоке установили полную солидарность русских с болгарами и даже отождествили тех и других. Возникает, таким образом, обвинение России в панславизме, сущность и значение которого ясно никто не представляет и не понимает хорошо, но который, к удивлению, сделался страшным пугалом не только для политиков Востока[174], но даже и просвещенного запада и таковым остается и доселе.
После «болгарской схизмы» в ряду названных событий оказал большое влияние факт удаления из русской части Бессарабии, в начале семидесятых годов истекающего столетия, афонских греческих монахов, заведовавших тамошними угодьями – лесами и землями, принадлежавшими греческим афонским монастырям. Русское правительство в это время нашло неудобным, ввиду разных злоупотреблений и беспорядков, замеченных им в управлении этими землями и лесами, оставлять их долее в руках афонских иноков и решилось взять управление ими на себя, обязавшись, однако, уплачивать монастырям, за вычетом сумм потребных на народное образование жителей местного края и на расходы по управлению монастырскими землями, три пятых всех доходов, получаемых с этих угодий. Изгнанные силою из этих метохов афонские эпитропы, во главе с известным богачом ватопедским эпитропом Ананиею, явившись на Афон в страшном озлоблении против русского правительства и русских вообще, искали удобного случая, чтобы излить свою злобу на неповинных ни в чем перед ними русских иноков, живущих на Святой Горе. Таким удобным случаем им показался факт объявления о. Макария «нареченным преемником» старца игумена Герасима в русском Пантелеимоновском монастыре и недовольство им в среде некоторых братий его греческого происхождения. Явившись в среде последних, эпитроп Анания с товарищами открыто и горячо внушали недовольным патриотам такие мысли: «Что вы смотрите на русских? Теперь время и потеснить их. Они у Церкви отняли болгар, а у монахов метохии. Я первый бы, – прибавлял беспощадный о. Анания, – дал миллион пиастров, если бы хорошенько потеснить русских и, при удобном случае, удалить их с Афона». В факте избрания о. Макария в преемники о. игумену Герасиму они видели захват русского Пантелеимоновского монастыря в руки русских монахов, которые, по их словам, вне всякого сомнения, выгонят из него монахов-греков и сделают его русским достоянием. Для более сильного убеждения своих соплеменников они указывали в пример на себя самих и на те вышеупомянутые, совершенно случайные факты, которые имели место в жизни Святой Горы описываемого времени и которые для людей спокойных и трезво относящихся к переживаемым событиям, нисколько не были убедительны. Но возмутители знали, с кем имеют дело, и действовали смело и настойчиво. Поэтому, пока еще не ушло время, они советовали своим соплеменникам всячески воспрепятствовать избранию о. Макария в преемники игумену Герасиму и тем помешать пагубному панславистическому движению, и без того едва ли не охватившему, как казалось подстрекателям, на основании указанных фактов, всей Афонской Горы. Напуганным умам они рисовали ужасные картины панславистических махинаций и коварных замыслов с целью стереть с лица афонской земли греческий элемент. Лишение монастыря и даже куска насущного хлеба – вот что указывали в перспективе своим якобы недальновидным патриотам подстрекатели. Одним словом, злоба и настойчивость подстрекателей сделали свое дело, и волнение в среде греческой братии русского Пантелеимоновского монастыря началось, которое потом, осложняясь и перепутываясь новыми фактами и явлениями в жизни Святой Горы и вне ее, перешло в открытое, можно сказать, поголовное гонение на русских иноков, охватившее всю Афонскую Гору.
В связи с неразумными речами озлобленных подстрекателей крайне недобросовестное и в высшей степени страстное и запальчивое отношение константинопольской печати к событиям, происходившим на Святой Горе, является новым малозначительным фактором, способствовавшим усилению вражды греков к русским. В самом деле, что же из себя представляла в данное время константинопольская периодическая печать? Каковы ее принципы и направление и каково ее моральное значение в обществе? На эти крайне любопытные вопросы дает нам весьма обстоятельный ответ корреспондент «Московских Ведомостей», хорошо знакомый с константинопольскою жизнию вообще и с нравами публицистики ее в частности.
«В числе курьезных предметов в Турции, – пишет он, – находится, бесспорно, и периодическая печать. В настоящее время как в столице, так и в провинции издаются многие газеты. Газеты, издающиеся в провинции, служат, за небольшим исключением, органами генерал-губернаторов и ограничиваются, кроме официальных сообщений, лишь похвалами распоряжениям и действиям властей. В Константинополе, кроме турецких, армянских, греческих и болгарских газет, выходят также французские. Последние издаются иностранцами, прибывшими сюда с единственною целию найти себе средства к жизни. В другом месте одного этого обстоятельства достаточно было бы, дабы лишить эти газеты всякого значения и важности, но, вследствие общей аномалии дел в Турции, они играют здесь самую важную роль. Издатели их, пользуясь предоставленными иностранцам в Турции привилегиями и правами, весьма мало стесняются при выборе известий и при обсуждении действий правительства[175]. Так как, с другой стороны, они читаются всеми пребывающими в Турции иностранцами, расходятся в Европу, то турецкие государственные люди, дорожащие в известной степени общественным мнением европейских наций, по необходимости стали интересоваться их направлением и отзывами. Не имея возможности препятствовать им в проведении неблагоприятных себе отзывов, они стараются располагать их к себе щедрыми пособиями и подарками. Эти пособия и подарки составляют главный доход издателей. Последние, имея в виду лишь нажить себе состояние, охотно продают свои услуги всем, кто хочет купить их, вследствие чего они часто меняют взгляды и направления. Напрасно кто стал бы искать в этих газетах добросовестного раскрытия убеждений и взглядов пишущих в них лиц. Все, что в них печатается, пишется по заказу. Следуя примеру иностранцев, или, справедливее, вступая на журнальное поприще по одинаковым с ними побуждениям, издатели греческих газет также мало заботятся о честном служении истине, вследствие чего здешние газеты должно читать лишь как курьез, относясь с крайнею недоверчивостью ко всем их уверениям о беспристрастии и добросовестности. Дабы подействовать на читателя в желаемом ими смысле, упомянутые газеты считают позволенными все средства»[176].
На основании этой нелестной, но совершенно беспристрастной и верной характеристики, как это мы можем судить из непосредственного нашего знакомства с периодическою печатью Константинополя в описываемое нами время, можно безошибочно умозаключать, что печать эта стояла не на высоте своего призвания и мы напрасно будем искать в ней беспристрастия, спокойного и трезвого отношения к переживаемым событиям и «честного служения истине». Узкий национализм, дух партиозности и преклонение пред тяжестью кошелька – вот что двигало пером константинопольских публицистов. Поэтому нисколько неудивительно, если в их горячих статьях по вопросам политики и церковным делам мы постоянно наталкиваемся на крайне односторонние и прямо даже неверные суждения, на игнорирование всем и каждо