дотоле на его руках. О. Иннокентий рассчитывал, по своим прежним отношениям к о. Макарию и о. Иерониму, привлечь на свою сторону в данном случае и их сочувствие.
Но расчеты его не оправдались почти во всех отношениях. Со смертью о. Паисия и после пережитых волнений в скиту пред избранием в настоятеля о. Гервасия и после значение о. Иннокентия и его влияние на ход дел в скиту сильно пошатнулось, к тому же и действия его в данном случае не отличались последовательностию и смелостию[234], тогда как ловкий и умный о. Андрей, опираясь на большинство, решительным образом своих распоряжений и поступков успел завоевать в скиту прочное положение. Неудивительно поэтому, что, несмотря на старания о. Иннокентия отыскать себе единомышленников и сторонников в среде «лучших из братии» и «более привязанных к нему», он выслушал с их стороны относительно задуманного им переворота уклончивый ответ, что они «хотя сердечно желают, но на это подать голос или подписаться никак не посмеют»[235]. Медлил и выжидал обстоятельств осторожный о. Филарет, чтобы принять ту или другую сторону. Открыто и энергично высказался против установившегося порядка вещей лишь гордый и своенравный эпитроп скита М. Р. Гладков, 14 лет привыкши вмешиваться в дела скита и безапелляционно распоряжаться ими, опираясь всегда на свою материальную силу, которая заключалась в больших суммах пожертвований, проходивших через его руки. «С помощию Божиею, – извещает Гладков о. Иннокентия, – начал действовать об избавлении святой обители от невежих и дурных людей, как то: удалить Андрея от игуменства и его товарищей… и поставить игуменом человека, который может сделать обители пользу и поставить ее на такую степень, на которой она обитала; а именно я назначаю (!?) быть игуменом отцу Антонию серайскому благочинному»[236] и т. д. В письме к старцам Руссика Гладков просит «содействовать» ему в этом или же во вторичном избрании на должность дикея о. Гервасия[237]. Доверенным же монастыря, явившимся к Гладкову с письмом нового дикея о. Андрея, требовавшего скитские деньги, он прямо объявил: «пока настоятелем о. Андрей, я денег из банка не дозволю брать» и тут же пригрозил, что если братство не уважит его желание низвергнуть о. Андрея, то «я буду действовать чрез посланника нашего в Константинополе и Святейший Синод и не допущу монастырь до разорения»[238].
О. Макарий и о. Иероним, доселе уклонявшиеся от какого бы то ни было вмешательства в дела Ильинского скита и решительно избегавшие переписки[239] с о. Иннокентием, советовали последнему всякого рода корреспонденции с ними предпочитать личную беседу «усты ко устам». Теперь, когда ими было получено от Гладкова письмо о содействии, то они решились дать обстоятельный и продуманный совет как самому г. Гладкову, так и о. Иннокентию. «Желание ваше, – писали отцы Гладкову, – относительно перемены нынешнего настоятеля оного – вещь неосуществимая, с какой бы стороны мы ни стали рассматривать этот предмет. С чего и с какого повода начать это дело? И кто будет начинать оное? Братия скита перемены своего настоятеля не желает, настоятель сам о сем не думает, монастырь, заведующий скитом, сам делать в нем какие-нибудь перемены никакой причины, никакого повода не находит. Итак, кто же и по каким причинам будет устранять нынешнего настоятеля Ильинского скита от занимаемого им места? Если двое или трое из скитской братии и желают перемены настоятеля, то их голос в этом случае не может иметь значительного веса; все дела избирательные решаются по большинству голосов, и большинство голосов всегда имеет перевес пред меньшинством, как и вам известно. Да и сами указываемые вами лица в настоятели скита Ильинского вместо нынешнего, т. е. отцы Гервасий и Антоний никоим образом не решатся взойти на шаткий этот трон. О. Гервасий еще не забыл и хорошо помнит испытанные им, в бытность его в ските, замешательства и тревоги и уж, конечно, не пожелает подвергаться снова этим треволнениям. Он и держался в ските решительно только из уважения к нашим его о сем упрашиваниям. О. Антоний не пойдет, ибо ведь они поддерживали карьеру о. Андрея, да и просто по неохоте заниматься подобного рода делами. Да и то нужно сказать, что малороссы с великороссом не уживутся. Нет, если теперь водворился там хоть какой-нибудь мир, то пусть уж он и пребывает; если теперь улеглись там треволнения, то и поднимать их уж не нужно. Таков наш взгляд на занимающий вас предмет относительно перемены нынешнего настоятеля Ильинского скита. Таково наше мнение о сем предмете. Знаем и понимаем и мы очень хорошо, что дело это действительно требует изменения в своем составе. Но опасно приступить к этому изменению, ибо вместо простого изменения пожалуй все перепутаем, переломаем и сокрушим. Вот что!»[240].
Это правдивое и откровенное письмо старцев Пантелеимоновского монастыря весьма не понравилось М. Р. Гладкову, который прямо назвал его «неприятным». Не обращая никакого внимания на вполне резонные доводы старцев и не желая успокоиться на их благоразумном совете, но вместо этого проникнутый страстным желанием заставить старцев действовать согласно с его планами и желаниями, г. Гладков позволил себе написать старцам Руссика довольно резкое и исполненное угроз письмо. «Если судьба столкнула меня, – писал он старцам в ответ на предыдущее письмо, – быть участником при святой Ильинской обители, около 14 лет трудиться, то я не оставлю, чтобы люди, не имевшие вовсе понятия, что значит монах без веры христианской, разными мошенническими средствами и подкупом монастырскими деньгами сделались ради своего диавольского честолюбия властителями и разорителями скита, – я допустить не могу и прошу вас, так как вы на Святой Афонской Горе считаетесь первым русским монастырем и имеете влияние на другие монастыри, то потому вы можете и даже должны взять на себя труд по долгу христианства и спасти святую церковь от разорения. В противном случае я вынужден буду русскому правительству и Св. Синоду описать все дрязги и все, что делается с пожертвованиями бедных вдов и сирот, которые посылают из России на Афон, и вынужден буду этот письменный сбор денег раскрыть, какой делают афонские монахи в России, и выйдет тогда плохо для всех»[241].
На эти весьма резкие слова и даже угрозы оскорбленного, но бессильного самолюбия отцы Макарий и Иероним отвечают пространно и в примирительном тоне с подробным объяснением, почему они не вмешиваются в дела Ильинского скита. «Мы, – пишут старцы, – опять повторяем тоже, что начинать в настоящее время что-либо против установившегося какого ни на есть порядка в Ильинском скиту теперь несвоевременно. Вам ведь известно, что здесь на Святой Горе каждый из монастырей настолько пользуется самостоятельностью, что вмешательство во внутренние распоряжения и управление какого-нибудь другого монастыря и даже самого Протота немыслимо и не допускается на практике. Следовательно, участие в этом деле нашим влиянием на скит не принесет никаких результатов. Ильинский скит состоит в ведении монастыря Пандократора, на который мы влиять решительно не можем, по известному нерасположению греков к русским вообще, а в частности потому, что они не станут действовать по чьим-либо указаниям. Кроме того, сохранение настоящего порядка вещей для Пандократора желательно уже потому одному, что вы упоминаете в письме вашем, т. е. что в этом их вещественный интерес. Из этого следует, что, как только узнают о. Андрей и братия, его приверженцы о наших стараниях в смысле перемены у них игумена, то непременно обратятся к своему монастырю, т. е. в Пандократор, и засвидетельствуют своими подписями, что как игумен братиею, так и братия им довольны (они уже это сделали). Без сомнения, монастырь представить это обоюдное засвидетельствование в Протат и тогда с этой главной стороны они будут обеспечены, а всякое подобное начинание непременно пронесут они по Афону, как коварные происки Руссика и о. Иннокентия. Нет, боголюбивейший Михаил Романович, не потому мы не хотим принимать в этом деле деятельного участия, что безучастно взираем на бедственное положение скита, или равнодушно относится к его начальственным беспорядкам и жалким смущениям, нет, но опытное сознание настоящего положения здешних дел заставляет нас так поступать, при всем нашем душевном сочувствии вашим благим намерениям и ревности о славе Божией, Его св. церкви и св. обители, для которой вы столько потрудились. Повторяем, что мы душевно во всем этом вам сочувствуем и сожалеем с прискорбием, что благие намерения ваши касательно перемены игумена не могут быть приведены теперь в исполнение. В духовное утешение ваше скажем, что Господь, изрекший, что и за поданную чашу воды будет дарована мзда, тем более не презрит ваших усердных четырнадцатилетних трудов на пользу святой обители и во славу Его святого имени, разумеется, награда не вещественная, а духовная соблюдается вам на небесах.
Касательно же заявления вашего правительству афонских письменных сношений вы хорошо знаете, что и Св. Синоду и правительству известно о наших письменных сношениях с родными и благодетелями нашими, а также и то, что единственный способ существования и выполнения жизненных потребностей афонским обитателям есть боголюбезные дары России. Всякий человек, и менее вас обладающий нравственными силами, может легко нанести искушение, но что же затем? Сделанное добро похваляется всеми. Если скитские отцы сделали не хорошо, то чем же причиною другие сотни людей, могущих потерпеть неприятность и потому скорбеть и лишиться насущного хлеба? Аще благоугодно вам, приимите наш совет такой, что вам необходимо ближе ознакомиться с настоящим положением наших дел, а для сего, если Господь восхощет и живы будем, вам нужно прибыть сюда. Итак, с Божиею помощию, проведши зиму, после Пасхи или к Пасхе пожалуйте к нам на Святую Гору. Разумеется, при этом вы заручитесь чем-либо от нашего посольства в Константинополе и тогда, может быть, что-либо и можно будет устроить. Не отрицаем, что все приверженцы покойного старца с радостию согласятся на перемену, но, если поступить безвременно, то вся тягость и ответственность в этом деле падет на них, а они уже и так перенесли много скорбей, а пущенный слух и разговор о перемене о. Андрея много уже наделали им вновь скорбей, о коих, вероятно, уже сообщил вам о. Иннокентий. Считаем не лишним заметить, что с мнением нашим вполне согласен и о. Иннокентий. Кроме того, малейшая попытка к поколебанию установившегося покоя скита отзовется неблагоприятно и на вещественном его достоянии, ибо со стороны о. Андрея и прочих это будет признано как бы покушением на их власть, и они станут ее защищать и отстаивать, разумеется, платя за поддержку оной кому следует»