рит Герасим, духовник Иероним и духовник Макарий»[281].
Патриарх на это прошение ответил в обитель 18 сентября того же года особою грамотою за № 3890 (2716) следующим образом: «Преподобнейшие о. игумен и прочие отцы на Святой Горе Афонской находящегося священного и честного нашего патриаршего и ставропигиального монастыря Руссика, чада о Господе возлюбленная! Благодать и мир вам от Бога. Из сыновней вашей грамоты от 7 числа истекшего августа месяца мы узнали, что вы доносите, повергая на обсуждение Церкви желание ваше относительно учреждения в вашей священной обители славянской типографии, под непосредственным наблюдением относительно печатания церковных и прочих душеполезных славянских книг, для удобнейшего удовлетворения нужд и душевной пользы православных славян.
В ответ на сие извещаем ваше преподобие, что эту просьбу вашу мы внесли для всестороннего рассмотрения святому и священному нашему синоду, по обсуждении которым каждого пункта настоящего прошения и по представлении нам его соображений мы известим вас немедленно о церковном нашем решении. Благодать Божия и неизреченная милость да будут с вами. Патриарх Константинопольский во Христе молитвенник».
Но решения по сему предмету не дождалась Пантелеимоновская обитель и до сего дня. Дело в том, что начавшиеся еще с 1859 года несогласия между греческою и болгарскою церквями в данном времени приняли довольно обостренный характер и разрешились потом в 1872 году объявлением со стороны Великой Церкви так называемой «болгарской схизмы». Все это весьма естественно сделало ходатайство русского Пантелеимоновского монастыря об открытии типографии с целью печатания церковно-богослужебных книг для болгар несвоевременным.
Вместе с вышеприведенным прошением относительно открытия типографии в стенах обители к Вселенскому Патриарху было отправлено подобное же ходатайство и к турецкому правительству, которое немедленно высказалось в том смысле, что, не встречая никаких препятствий к открытию упомянутой типографии на Афоне, оно считает необходимым, согласно с существующими в Турции узаконениями касательно печати, назначить на Афон особого цензора и подчинить его контролю все тамошние издания. Такой ответ со стороны турецких властей равнялся положительному отказу, так как принять на Афон отдельного цензора значило бы для русского Пантелеимоновского монастыря отдать себя добровольно под контроль, далеко не всегда беспристрастный, турецкого чиновника и ведаться потом со всеми теми последствиями, какие могли произойти отсюда для обители в будущем. С получением такого ответа стало небезопасно для обители существовать в стенах ее типографии и в тех небольших размерах, с теми скромными задачами и целями, какие она начала было выполнять уже без официального признания за нею права на свое бытие. Чтобы избежать могущих возникнуть отсюда неприятностей и столкновений с турецкими властями, старцы обители решились добровольно закрыть свою типографию. К тому, нужно сознаться, были побуждения и чисто, так сказать, домашнего характера. В типографии постоянно чувствовался недостаток в опытных и хорошо знающих типографское дело людях, найти которых среди своих иноков было дело трудное или вовсе невозможное, а мастера-миряне соглашались жить на Афоне не иначе, как за дорогое вознаграждение. Удешевить, таким образом, издания, с какою целью заводилась типография на Афоне, не удавалось, и самое существование типографии в стенах обители сделалось лишним и во многих отношениях небезопасным, по вышеуказанным причинам обузой для нее. Итак, первый и, быть может, последний печатный станок на высотах Святой Афонской Горы умолк навсегда и обречен был на забвение и разрушение в обширных монастырских складах. Только литографский станок, заведенный почти одновременно с типографским, продолжал неустанно работать и снабжать наше отечество через паломников картинами своего производства почти до конца семидесятых годов, когда решено было, наконец, и эти работы передать в более искусные руки частных лиц в Москве и в Одессе.
Затруднения, какие встретил русский Пантелеимоновский монастырь на Востоке, в деле святого и совершенно бескорыстного служения нравственно-религиозному просвещению своих соотечественников и единоверцев-славян Балканского полуострова, направили просветительно-издательскую деятельность обители неожиданно для нее внутрь своего отечества и указали ей самую благотворную почву, на которой она и могла только развиться так широко и плодотворно, как она стоит в настоящее время. Исторические и бытовые условия жизни нашего отечества сложились к данному времени благоприятно для сего.
В 1862 году 28 августа, как мы говорили выше, выехал с Афона весьма даровитый и симпатичный иеромонах о. Арсений (Минин), на которого русский Пантелеимоновский монастырь возложил нелегкое поручение объехать наше обширное отечество с афонскою святынею и сделать сбор пожертвований, крайне необходимых обители для платы тяготевших над нею в ту пору больших долгов и приведения ее из запустения и ветхости в благолепный и приличный вид, среди русского народа. Приезд в Россию о. Арсения с афонскою святынею счастливо совпал с моментом замечательного религиозного энтузиазма и пробуждения чувства народного самосознания в среде русского народа, последовавших непосредственно после великодушного акта милости к своим подданным со стороны покойного Царя-Освободителя, т. е. после освобождения крестьян от тяжелой крепостной зависимости. Стряхнув с себя это иго, русский народ спешил излить перед Богом свою слезно-радостную благодарственную молитву за акт гуманной и беспримерной царской милости, собирался с силами, чтобы взять в свои могучие, хотя и неопытные еще руки бразды дарованного ему Царем-Освободителем самоуправления и восчувствовал если когда, то особенно в это время, насущную потребность в грамоте, в просвещении. Неудивительно поэтому, что приезд о. Арсения в Россию с афонскою святынею был приветствован со стороны русского народа весьма сочувственно и даже восторженно. Его путешествие по России, продлившееся почти до 1867 года, можно назвать триумфальным шествием, великим общенародным праздником, восторженными описаниями которого были переполнены столбцы наших больших газет обеих столиц, как например, «Северной Почты» (орган Министерства Внутренних Дел), «Московских Ведомостей», «Сына Отечества» и др. «Всюду на поклонение святыне, – описывает очевидец этого путешествия по Могилевской и Витебской губерниям, – собиралось множество народа: в местах ночлегов от 1 000 до 2 000 человек; там же, где назначались дневки, стекалось до 5 000, а в некоторых местах, как, например, в Гомеле, до 20 000… Поклониться святым мощам приходили даже жители соседних губерний: Смоленской, Черниговской, Минской, Витебской, а по Могилевской губернии едва ли найдется одна, даже самая маленькая, деревенька, из которой не было бы кого-нибудь на богомолье. Ни ненастье, ни рабочая пора, при установившейся с 10 августа сухой и ясной погоде, ничто не удерживало православных отправляться на поклонение святыне афонской. Также усердно ей поклонялись почти все немногочисленные по Могилевской губернии поселяне-католики… Крестные ходы с народом ожидали святыню иногда за версту пред селом, городом или местечком… Крестьянские дети открывали шествие хода к церкви за ними перед хоругвями, по белорусскому обычаю, четыре девушки несли на носилках в киоте икону Божией Матери, с изображением на другой ее стороне какого-либо святого: за хоругвями шло духовенство, за духовенством старшины и старосты с значками своего служебного значения… Во время следования крестного хода дети, взрослые… сыпали пред святынею цветы по дороге… Всюду при встрече святыни вносили ее прямо в церковь, обходили с нею престол в алтаре и через царские врата тут же выносили к народу на церковную площадь. Во избежание тесноты, при стечении множества богомольцев, молебствие с водосвятием совершалось большею частию перед церковью, на открытом воздухе, причем, кроме причтов, были и хоры певчих, составленные в последние два-три года из крестьянских девочек и мальчиков, обучающихся в сельских училищах… Многие из прибывших к святыне желали особенно, чтобы сам афонский иеромонах служил им молебен, читал над ними евангелие, благословил их, чтобы сам дал освященной воды, воску, масла для исцеления, и о. иеромонах исполнял желание каждого… Такие торжественные встречи совершались как при сиянии теплого дня, так и при глубоком мраке ночи, представляя картину не только полную христианского благочестия, но и восхитительную для постороннего зрителя. Еще умилительнее, хотя гораздо смиреннее, совершалось ночное моление в малолюдных деревеньках, на чистом поле, на перекрестке или на дороге между высокими березами при слабом освещении десятка мелких восковых свеч, иногда пылающего в стороне костра, где кучка народа в 300 человек, столпившись около святыни, благоговейно слушала тихие возгласы афонского иеромонаха, смиренное пение братии его, шепотом повторяя вместе с ними молитвы и песнопения…
Пока совершалось поклонение, священные предметы, находившиеся при святыне, как то: иконы, изображения святых на бумаге и холсте, крестики, образки, четки и книжки охотно приобретались усердными богомольцами на память, посетившей их святыне. Книги все были духовного содержания: жития святых, краткие поучения, акафисты целителю Пантелеймону и Божией Матери и проч.». Бедным богомольцам и детям все это «в благословение Святой Афонской Горы» и «на память» о посещении святыни раздавал в большом количестве о. Арсений даром. «В течение сорокадневного пребывания и следования афонской святыни по Могилевской губернии разобрано и роздано в дар икон, крестиков, книг и прочих вещей более ста тысяч экземпляров… Приобретенные иконы, изображения и печатные листы тут же с любопытством рассматривались на улицах или даже читались кем-нибудь грамотным в кучке народа»… Таким образом, «не говоря уже о благотворном с религиозно-нравственной стороны влиянии посещения края святынею, она принесла стране огромную пользу и успешным распространением между могилевскими белорусами православных икон и книг русской печати духовно-нравственного содержания. Советы народных училищ в течение двухлетнего существования своего сделали в этом отношении едва ли пятую долю того, что сделала святыня в 40 дней! Теперь и в курной темной хате поселянина красуется в переднем углу благолепная икона или раскрашенное изображение святого, вместо прежних лубочных икон, полинявших и закоптелых от времени»