Вот они промеж; себя и начали разговаривать: "Как же у нас были все дела хорошо скомандованы, а вышло не так? Да не был ли кто под челном, нет ли кого и теперь?" Подняли челн, нашли Кривду, взяли его, да дули-дули железным прутьем, да в озеро и вкинули!
Знаю я, Ерофей, что теперь Кривду жалуют. А пред останочным концом правда воскресётся, на небеса вознесётся, а Кривда погинет на веки вечные. А у того правды-швеца, что был под челном да умывался росой, как разбогател он, был в гостях Ерёха Плутанский. Я там был, пиво пил, по усам текло, да во рту духу не было. Вот мне дали пирог, я и торк за порог. Вот мне дали конец, я и шмыг под крылец. Дали мне синь кафтан, я оделся, думал: булынька. Иду лесом, а ворона кричит: "Хорош пирог, хорош пирог!" Я думал: положь пирог, положь пирог. Взял да и положил. Ворона кричит: "Синь кафтан, синь кафтан!" Я думал: скинь кафтан, скинь кафтан. Я взял да и скинул. И ничего за труды не досталось: та же серая свита осталась.
Сказка
Тридцать три года спасённик в пустыне спасался. "Господи!- говорит. — Есть ли такой кто праведник на свете, как я?" А господь бог прогласил: "В этакой деревне праведник праведнее тебя, и знает он всю божью планиду, и ведает, когда на небесах обедня и утреня, и про свою смерть знает. Сходи ты к нему на благословение и спроси, как он богу молится. Коли он тебя благословит, через трое суток ты спасешься".
Ну вот он и пошел к этому мужичку. Приходит, а мужик землю пашет. "Бог помочь, старичок! А что я к тебе пришел. Тридцать три года богу молился, да пред богом сказал: "Господи, есть ли где такой праведник и трудник, как я?" А господь прогласил, что ты праведник лучше меня, всю божью планиду знаешь и ведаешь, когда на небесах обедня и утреня". — "Ведаю". — "И про свою смерть знаешь?" — "Знаю". — "Так как ты богу молишься, поучи меня". — "А я богу мало молюсь: инший день раза три поклонюсь, инший день — два поклона, а инший и ни разу не поклонюсь". — "Так чем ты богу угодил, что всю божью планиду знаешь и про свою смерть знаешь?" — "А мне от роду полтораста лет, как стал жить. И ни с кем я не бранивался, и кажному норовил паче себя, и людям лучшее, а себе оставляю худшее. И у нас деревня большая: пойду я в поле и вижу в поле, чьи разъедены кладки или помяты бабки, — и не мой скот разъел, и не мои кладки, не мои бабки. И вижу, что будут чрез эти объедеши хлопоты. И я эти объедеши обберу и в гумно ввезу в свое, а своих столько ж цельныих постановлю — вот и хлопот нет! И пойду коло сгороды, вижу: чья изгорода повалилась, и никому не скажу, а взямши сам огорожу. Опять хлопот нет. А мое дело не справно, так я найму, дойму, а свое дело выправлю. И я всякого христианина кормлю, и себе оставляю худшее, а людям лучшее. Нищих, убогих, голых да босых одеваю, обуваю. На худой поры — лошадей запрягаю, нищих провожаю, эти богу угождаю, через это всю божью планиду знаю". (А теперь кто босых да голых одевают — и нет тех людей!)
"Благослови ты меня", — стал просить спасённик. Вот мужик его благословил. Пришел спасённик к себе в келью, три дня помолился, преставился и спасся. А мужик и никуда не ходил. Жил себе дома — и спасся.
Сказители Рябинины
В русской фольклористике, пожалуй, нет другого имени, которое было бы окружено таким почетом и уважением, как Рябинины. Несколько поколений этой славной династии стали гордостью отечественной культуры.
Экскурсанты, побывавшие в знаменитых на весь мир Кижах, наверняка помнят скромную деревянную мемориальную доску около Преображенской церкви, надпись на которой гласит, что на Кижском погосте был похоронен русский былинщик Т. Г. Рябинин. Увы, время оказалось безжалостно: оно сровняло могильный холмик с землей. И мы не можем сейчас положить цветы на последнее место успокоения того, кто сам являлся редкостным цветком среди хранителей устно-поэтического слова нашего народа.
В мае 1860 года, путешествуя по Олонецкому краю по казенной надобности, петрозаводский чиновник, ссыльный студент П. Н. Рыбников впервые от старика Леонтия Богданова услышал былину. На вопрос о том, кто в округе считается лучшим певцом, Леонтий указал на Трофима Григорьевича Рябинина (1791-1885). Произошло знакомство собирателя со сказителем. Т. Г. Рябинин, "старик среднего роста, крепкого сложения, с небольшой седою бородой и желтыми волосами. В его суровом взгляде, осанке, поклоне, поступи, во всей его наружности с первого взгляда были заметны спокойная сила и сдержанность", — так описывал П. Н. Рыбников свое впечатление от сказителя.
Т. Г. Рябинин родился в 1791 году в деревне Гарницы близ Кижей. Он рано остался круглым сиротой и кормился за счет общины родной деревни. Подростком пошел в дом к бедному одинокому старику Илье Елустафьеву, который славился как большой знаток былин. Илья и был первым учителем Т. Г. Рябинина на былинном поприще. В 1812 году Трофим поступил в работники к своему дяде И. И. Андрееву, также любившему старины. Слушал и перенимал былины Рябинин и от других любителей народного эпоса. После женитьбы Трофим перешел в дом тестя примаком в кижскую деревню Серёдка.
Трудно и долго он становился на ноги, обзаводился своим собственным крепким хозяйством. Занимался хлебопашеством. "Раз сорок" приходилось для заработка ходить на Ладогу на рыбный промысел. В конце концов он стал исправным домохозяином. И сознание того, что он сам всего добился в жизни, наложило на его характер свой отпечаток. П. Н. Рыбников отметил его спокойствие, неторопливость, достоинство, "уважение к самому себе и другим".
В 1860 году П. Н. Рыбников записал от Т. Г. Рябинина свыше двух десятков старин — произведений, ставших классикой русского фольклора: "Илья Муромец и Соловей-разбойник", "Ссора с князем Владимиром", "Илья и Калин-царь", "Вольга и Микула" и другие.
Летом 1871 года по следам П. Н. Рыбникова проехал известный славист А. Ф. Гильфердинг. Он сделал повторные записи. И ему же принадлежит идея пригласить Трофима Григорьевича в Петербург для выступления в Русском географическом обществе (РГО), бывшим одним из этнографических центров страны.
Т. Г. Рябинин прибыл в столицу в конце ноября 1871 года. Это не было первым его знакомством с Петербургом. До 1871 года по крайней мере дважды сказителю приходилось здесь бывать с ладожской рыбой. Олонецкий край вопреки распространенному мнению в XIX веке отнюдь не был глухим уголком земли, оторванным от всего мира. Олончане не раз по своим делам наведывались не только в Петрозаводск, но и в обе столицы империи.
3 декабря состоялось публичное выступление былинщика в РГО. Заседание было обставлено торжественно. Т. Г. Рябинина слушали президент Академии наук мореплаватель Ф. П. Литке, известный критик В. В. Стасов, видный фольклорист и литературовед О. Ф. Миллер, президент РГО великий князь Константин Николаевич. Тогда же, вероятно, М. П. Мусоргский записал мелодии двух былин Т. Г. Рябинина ("Вольга и Микула" и "Добрыня и Василий Казимирович"). "Нет сомнения, — писала петербургская газета "Русский мир", — что слушание былин из уст самого сказителя — случай редкий и весьма интересный, который, вероятно, и привлек в заседание громадную публику, большая часть которой за неимением мест стояла". Выступление Т. Г. Рябинина в РГО и Славянском благотворительном обществе заложило основу хорошей традиции приглашать выдающихся сказителей в города и знакомить образованную публику с их творчеством.
У Т. Г. Рябинина было четверо сыновей, двое из которых "умерли на службе" в армии. Двое других — Иван и Гаврила — жили вместе с отцом. Отцовский талант и любовь к былинам перенял Иван Трофимович (1844-1908). До 1886 года имя И. Т. Рябинина не было известно интеллигентной России. Первые, кто записывал его старины, были экспедиционеры РГО филолог Ф. М. Истомин и Г. О. Дютш. Тексты И. Т. Рябинина вошли в их сборник "Песни русского народа" (Спб., 1894).
В 1893 году о Иване Трофимовиче, как когда-то о его отце, заговорили петербургские газеты. Петрозаводский учитель П. Т. Виноградов разыскал его и по согласованию с Русским географическим обществом привез в столицу. В январе 1893 года состоялось не менее десяти выступлений сказителя перед различными аудиториями: в РГО, на заседании Русского литературного общества, на квартире у академика Я. К. Грота, у председателя песенной комиссии РГО Т. И. Филиппова, в учебных заведениях и т. д. Зимой 1894 года столь же успешно прошли "гастроли" сказителя в Москве. Е. Ляцкий так описывает И. Т. Рябинина: "Небольшого роста, одетый в поддевку старинного покроя.., с тихой вдумчивой речью и неторопливыми движениями, он производит впечатление спокойного и рассудительного человека. Принадлежа к приверженцам "старой веры", Иван Трофимович ревниво оберегает ее догматы: он вина не пьет, не курит, строго блюдет все посты, во время которых питается только капустой да квасом, и является в дом, куда его приглашают петь, не иначе, как со своим стаканом в кармане. Если прибавить к этому, что дома наш певец счастливый семьянин, а в поле и на рыбном промысле — неутомимый работник, то станет понятной та умилительная простота и душевная уравновешенность, которые сказываются сразу, при первом знакомстве с ним, и невольно вызывают симпатию и внимание к его невзрачной, худощавой фигуре".
В Москве фрагменты былин И. Т. Рябинина были записаны на фонограф — звукозаписывающий аппарат, прообраз современного магнитофона. Это была первая фонозапись русского фольклора. На основе нотных расшифровок былинных напевов композитор А. С. Аренский впоследствии создал свой знаменитый фортепианный концерт "Фантазия на темы былин Рябинина".
Пение былин перед образованной публикой было для И. Т. Рябинина довольно выгодным в материальном отношении делом: организаторы его концертов постарались дать ему хороший заработок. И все-таки вскоре, оторванный от обычной крестьянской обстановки, он стал томиться: "А уеду я домой от вас, — больно скучно ужо, вот соберусь и уеду! Прах их побери — деньги!"
И уехал. И до 1902 года образованная Россия опять ничего не слышала о былинщике И. Т. Рябинине. А в 1902 году опять-таки по инициативе П