13 лет жила я за ним, и хорошо было жить; он меня любил, да и я его уважала; моего слова не изменил, была воля идти, куды хочешь. Помер он в самое рождество. Все жалел меня, покойная головушка. "Не пожить тебе так, выйдешь замуж, — говорил он, — набьешься ты, нашатаешься".
Вдовой жила от рождества до Филиппова заговенья. Была копейченка моя и его — в одно место клали... Сначала жила и в умах не было закон переступать. Тут стали звать за Якова Ивановича с Кузаранды. "Пойду ли, — говорила, — что вы? Жених ли Федосов?"
Пришел его брат сватать — отперлась. Затем старушка дядина ко мне-кова по вечеру, стали беседовать. "Поди, — говорит, — за Якова".
Подумала-подумала и согласилась. В тот же вечер жених с братом ко мне: кофеем напоила, посоветовала, слово дала. На другой день я состаю с постели — а он с зятем уж тут; на стол закуску, водку, самовар поставила, по рукам ударила, жениху подарила рубашку, зятю полотенце. Животы прибрала, а потом и к венцу. Немного причитала; от венца встретили родные, провели в горницу, отстоловали порядком. Дядина да деверь бранить стали, всю зиму бранили, повидала всего; Яков мой такой нехлопотной, а они базыковаты, обижали меня всячески. По весны Яков отправился к Соловкам, а я все плакала да тосковала. Все крестьянство у их вела; весной скотину пасти отпущали, и я сойду, бывало, сяду в лесе на деревинку или на камышок и начну плакать:
Не кокошица в сыром бору кокует,
Это я, бедна кручинная, тоскую:
На катучем да сижу я синем камышке,
Проливаю горьки слезы во бистру реку...
Плачу, плачу, затем и песню спою с горя:
Во тумане красно солнышко,
Оно во тумане:
Во печали красна девушка,
Во большой заботе.
Взвещевало мое сердце,
Взвещевало зло-ретиво,
Мне-ка не сказало:
Сердце слышало велику над собой невзгоду,
Что вконец моя головушка,
Верно, погибает...
Плач о старосте
Вопит Старостиха
Спаси, господи, спорядныих суседушек!
Благодарствую крестьянам православным,
Не жалели что рабочей поры-времени,
Хоронить пришли надежную головушку —
Уж вы старосту-судью да поставленную!
Он не плут был до вас, не лиходейничек,
Соболезновал об обчестве собраном,
Он стоял по вам стеной да городовой
От этих мировых да злых посредников.
Теперь все прошло у вас, миновалося!
Нет заступушки у вас, нет заборонушки!
Как наи́дет мировой когда посредничек,
Как заглянет во избу да он во земскую, —
Не творит да тут Исусовой молитовки,
Не кладет да он креста-то по-писаному;
Не до того это начальство добирается,
До судов этот посредник доступает;
Вопота́й у недоростков он выведывает,
Уже нет ли где корыстного делишечка.
Да он так же над крестьянством надрыгается,
Быдто вроде человек как некрещеной.
Он затопает ногами во дубовой пол,
Он захлопает руками о кленовой стул,
Он в похо́дню по покоям запохаживает,
Точно вехорь во чистом поле полётывает,
Быдто зверь да во темном лесу покрикивает;
Тут на старосту скрозь зубы он срыгается,
Он без разуму рукой ему приграживает,
Сговорит ему посредник таково слово:
"Что на ям да вы теперь не собираетесь?
Неподсудны мировому, знать, посреднику?
Непокорны вы властям да поставленным?
Чтобы все были сейчас яке на ям согнаны!"
Как у этих мировых да у посредников
Нету душеньки у их да во белых грудях,
Нету совести у их да во ясных очах,
Нет креста-то ведь у их да на белой груди!
Уж не бросить же участков деревенскиих,
Не покинуть же крестьянской этой жирувдки
Всёдля этыих властей да страховитыих,
Назад староста бежит да не оглядывает,
Под окошечко скоре́нько постучается
Он у этих суседей спорядовых,
Чтобы справились на ям да суровешенько:
"Как наехала судья неправосудная,
Мировой да на яму́ стоит посредничек,
Горячится он теперь да такову беду!
Сами сходите, крестьяна, приузнаете,
Со каким да он приехал со известьицем,
Он для податей приехал ли казенных,
Аль казна его бессчетна придержалася,
Али цветно его платье притаскалося,
Аль Козловы сапоги да притопталися?"
Тут на скоп да все крестьяна собираются,
При кручинушке идут да при великой;
Тут посреднику в глаза да поклоняются,
Позаочь его бранят да проклинают.
Возгорчится как судья ведь страховитая,
В темном лесе быдто бор да разгоряется,
Во все стороны быв пламень как кидается,
Быдто Свирь-река посредничек свирепой,
Быдто Ладожско великое, сердитое!
Тут он скочит из-за этого стола из-за дубового,
Да он зглянет тут на старосту немилым зглядом,
Тут спроговорит ему да таково слово:
"Вы даете всё повольку мужикам-глупцам,
Как бездельникам ведь вы да потакаете!
Хоть своей казной теперь да долагайте-тко,
Да вы подати казенные сполняйте-тко".
Мужичоночки дробят да все поглядают —
Ужель морюшко синё да приутихнет,
Мировой скоро ль посредничек уходится,
За дубовыим столом да приусядется?
Буде взыщется один мужик смелугище,
О делах сказать ведь он да всё о праведных,
Уже так на мужика станет срыгатися,
Быдто зверь да во темном лесе кидается;
Да он резвыми ногами призатопает,
Как на стойлы конь копытом призастукает,
Станет староста судью тут уговаривать:
"Не давай спеси во младую головушку,
Суровства ты во ретивое сердечушко,
Да ты чином-то своим не возвышайся-тко:
Едины да все у бога люди созданы;
На крестьян ты с кулаками не наскакивай,
Знай сиди да ты за столиком дубовым,
Удержи да свои белы эти рученьки,
Не ломай-ко ты перстни свои злаченые;
Не честь-хвала тебе да молодецкая
Наступать да на крестьян ведь православных!
Не на то да ведь вы, судьи, выбираетесь!
Хотя ж рьян да ты, посредничек, — уходишься,
Хоть спесив да ты, начальник, — приусядешься!
Окол ночи мужики да поисправятся,
Наживут да золоту казну бессчетную!"
Сговорит да тут посредник таково слово:
"Да вы счастливы, крестьяна деревенские,
Что ведь староста у вас да преразумной!"
Как уедет тут судья да страховитая,
Сговорят да тут крестьяна таково слово:
"Мироеды мировы эти посредники,
Разорители крестьянам православным;
В темном лесе быдто звери-то съедучие,
В чистом поле быдто змеи-то клевучие;
Как наедут ведь холодные-голодные,
Они рады мужичонка во котле варить,
Они рады ведь живого во землю вкопать,
Они так-то ведь нам ими изъезжаются,
До подошвы они всех да разоряют!
Слава богу-то теперь да слава господу!
Буря-падара теперь да уходилася,
Сине морюшко теперь да приутихло —
Нонь уехала судья неправосудная,
Укатилася съедуба мироедная!
Мы пойдемте, мужики, да разгуляемтесь,
Ноньку с радости теперь да со весельица,
Настоялися ведь мы да надрожалися,
Без креста-то мы ему да всё накланялись,
Без Исусовой молитвы намолилися!.."
Как сберутся в божью церковь посвященную
О владычном они да этом праздничке,
И прослужат там обеденку воскресную,
И как выйдут на крылечико церковное,
И как сглянут во подлётную сторонушку,
Тут защемит их ретливое сердечушко,
Сговорят они ведь есть да таково слово:
"Где ведь жалобно-то солнце пропекает,
Там ведь прежняя родима наша сто́рона,
Наша славна сторона́ Новогородская!
Когда Новгород ведь был не разореной
И ко суду были крестьяна не приведены,
Были людушки тогды да не штукавые,
Не штукавы они были — запростейшие;
Как судьи да в тую пору не моло́дые,
Пожиты да мужики были почетные,
Настойливы они да правосудливы,
Были добры у них кони иноходные,
Были славны корабли да мореходные.
Буде что да в прежни вре́мена случалося,
Соберется три крестьянина хоть стоющих —
Промеж; ду́-другом они да рассоветуют,
Как спасти да человека-то помиловать,
По суду ли-то теперечко по-божьему,
По этим ли законам праведливыим.
Тыи времечка прошли да не видаюча,
Тыи годы скоротались не слыхаюча!
Наступили бусурманы превеликие,
Разорили они славный Новгород!
Все тут придались в подсиверну сторонушку
На званы острова да эти Кижские,
Во славное во обчество во Толвую...
Послыхайте словеса наши старинные,
Заприметьте того, малы недоросточки!
Уж как это сине морюшко сбушуется,
На синем море волна да порасходится,
Будут земские все избы испражнятися,
Скрозекозные судьи да присылатися;
Все изменятся пустыни богомольные,
Разорятся все часовенки спасенные!"
Кругом-около ребята обстолпилися,
Как на этих стариков да оглядилися,
Ихних речей недоростки приослухались;
Кои умны недоросточки, приметные,
Они этыи слова тут принимали "
Об досюльныих законах постояльных,
Об досюльноем житье новогородскоем.
Сволновалось сине славное Онегушко,
Как вода с песком помутилася!
Тут воспомнят-то ведь малы недоросточки:
"Теперь-нонь да времена-то те сбываются,
Как у старых стариков было рассказано!"
Тут мы думали с надежноей головушкой:
"Как пропитывать сердечных малых детушек?
Накопилася станичушка детиная!"
Говорила я надежноей головушке:
"Да ты съезди-ко на малой этой лодочке,
Хоть во город да ты съезди Повенецкой,
Наживи да ты, надежа, золотой казны,
Да мы купим-то довольных этих хлебушков,
Мы прокормим-то сердечных малых детушек!"
Как во ту пору теперь да в тое времечко,