И она бьет круто во кру́той этот бе́режок,
И по камешкам волна да рассыпается —
И уже тут моя кручина не уходится,
И уже тут мое сердечко не утешится.
И у меня тоска-кручина порасходится,
И на моем да на победноем сердечушке,
И на бессчастноей на зяблоей утробушке.
И постою, бедна, у си́ня славна морюшка,
И тут раздумаюсь бессчастным своим разумом:
И на роду́ мне-ка, горюше, знать, уписано,
И на делу́ мне-ка, горюше, доставалося
Уж как это зло великое бессчастьице —
И сиротать бедной кручинной мне головушке,
И унывать ходить ко синю славну морюшку.
И тут я спомню тепло-красно тебя солнышко,
И как волна да в синем море расшаталася,
И также ты, может, надёжная головушка,
И ты на ка́рабле в синем море шатаешься,
И бури-па́дары, надёженька, пугаешься.
И тут сердечушко мое да разгорается,
Уж как сто́ячи на кру́том красном бе́режку,
Уж как гля́дячи на си́не славно морюшко,
И на этую погоду непомерную,
И на этую волну да страховитую.
И тут раздумаюсь победным своим разумом:
Уж как бедныим солдатам мореходныим
И плотно каменно ретливо наб сердечушко
Да им ездить в синем славном этом морюшке,
И как на этыих на черных больших ка́раблях.
И как в тую пору, горюша, в тое времечко
И стану господа владыку я упрашивать,
И все святителю Миколе я молитися:
И укротись, да сине славно это морюшко,
И успокойся-тко, ретливое сердечушко!
Ой, тошным да мне, горюшице, тошнёшенько!
И мне куды с горя, горюше, подеватися?
И впереди меня кручина не укатится,
И позади меня обида не останется,
И посторонь она, злодийна, не отша́тнется.
К народу: утром, на другой день:
И послушайте, народ да люди добрые,
И вы приближние суседы спорядовые!
И как сегодняшним господним божиим де́нечком,
И было утрось с позаранному по утрышку,
И все до раннеей зари да спорыданьица,
И до уныла соловьина воспеваньица,
И у меня, да у печальной у головушки,
И не приклонена в сон буйна была го́лова,
И во всю тёмну ночь сердце не успокоилось.
И как на этой на тесовой на кроваточке,
И на унылой на пуховоей на перинушке,
И на печальноем на складноем сголовьице,
И хоть я со́ своей надежноей сдержавушкой,
И всю мы темну ночь, победные, подумали,
И всю осенну ночь, бессчастные, проплакали.
И у меня, да у кокоши горегорькоей,
И не спокоилось победно ретливо́ сердце́,
И разгорелась моя зяблая утробушка,
И говорило тепло-красно мне-ка солнышко
И моя умная надежная сдержавушка:
"Уже слушай-ко, бессчастна молода жена!
И не давай тоски ретливому сердечушку.
И, может, господи владыко-свет помилует
И как меня, да златокрыла ясна сокола,
И от проклятой этой службы государевой,
И от злодийныих полков да новобраныих".
И отвечаю я, победная горюшица:
"И не жалей меня кручинной ты головушки,
И не ласкай меня прелестными словечушкам,
И не надиюся победна я головушка,
Что воротишься от города Петровского
И ты на́ свою родимую сторонушку,
И ты во свой да дом, крестьянскую во жирушку,
И большаком да ведь по дому настоятелем,
И управителем крестьянской да ты жирушки.
И мне-ко жаль, тошно, сдовольной белой светушко,
И мое чувствует победно ретливо́ сердце́,
Как злодийную великую незгодушку,
Что разлука с тобой, красное мое на́ золоте".
И спомятую я, кручинна все головушка,
И как жила да я с законноей державушкой,
И как ходила с ним к владычным божиим праздничкам,
И завсегда была, горюша, веселёшенька,
И за стеной жила, горюша, городо́вою.
И было честь-место ведь нам да во большом углу,
И была хлеб-соль да ведь нам за дубовы́м столом,
И на нас добрые-то люди любовалися,
И как глядели на нас род-полемя любимое,
И примечали-то судьи́ да правосудные,
И с нами сдияли ведь доброе здоровьице.
И черны вороны с чиста поля не граяли,
И лиходеи про горюшицу не баяли.
И как поели своей любимоей семеюшки,
И своей милоей скаченоей жемчужинки,
И отменю, бедна, владычны божий празднички,
И я заброшу-то бессчастно цветно платьице
И бессчастную любимую покрутушку.
И как что сдиется над красным моим солнышком,
Я к огню придам тесовую кроваточку,
И я бессчастную пуховую перинушку.
И кабы знали многи добры про то людушки:
И у меня, да у печальной у головушки,
И как огнем горит ретливое сердечушко
И как смолой кипит бессчастная утробушка.
И жаль тошнёшенько свечи да нетоплёноей,
И дорогой своей вербы́ да золоченоей,
И мни сахарной жаль изюмной ягодиночки,
И я бы век да с ним, горюша, не рассталася,
И я с своим да то великиим желаньицем
И со своим да то великиим доброумьицем.
И кабы не было сердечных у мня детушек, —
И той бы не было великоей заботушки.
И я пойду да нонь, печальная головушка,
И я будить свою надёжную сдержавушку:
"Ты повыстань-ко, любимая семеюшка,
Ты со этой со те́совоей кроваточки,
И ты с бессчастной со пуховоей перинушки".
И пораздумаюсь бессчастным своим разумом:
И он последнюю-то спал да теперь ноченьку
И во своем доме, крестьянскоей во жирущке,
И на моих да на бессчастных белых рученьках.
И, знать, не в крепкой сон головушка приклонена,
И нынь по раннему теперечко по утрышку
И буйной го́ловы мой свет да не подымет
И от великоей кручины непомерноей.
И ушибат его тоскичушка несносная,
И жаль расстаться со родимой ему сто́роной,
И пооставить-то ему да молоду жену,
И как меня, бедну горюшицу бессчастную,
И со сиротными со малыми со детушкам.
К мужу-рекруту:
Да ты слушай, свет любимая семеюшка!
И как поели тебя, надежноей сдержавушки,
И поостанусь я, печальная головушка,
И не вдовой да буду слыть — женой не мужнеей,
И я бессчастною солдаткой горегорькою.
И сироты будут солдатски мои детушки,
И не обуты будут резвы у их ноженьки,
И не одеты их бессчастны будут плечушки,
И приотпихнут-то желанны столько дядюшки
И от стола да их, бессчастных, от дубового.
И приоткажут-то меня, бедну горюшицу,
И все от доброй от крестьянской меня жирушки.
И тут студеноей холодной этой зимушкой
И отпущу да я сердечных своих детушек.
И между дво́рами, горюша я, шататися
И по подоконью их, бедна, столыпатися.
И кладу на́ руку победным бурлаченочко
И на бессчастные на плечушки шубёночку.
И отпущу да как победна их головушка,
И удолять станет великая кручинушка.
И прогляжу, бедна, в косевчато окошечко
И на бессчастныих на малыих на детушек.
И пораздумаюсь бессчастным своим разумом,
И столько пустят ли их добрые там людушки,
И во хоромное их пустят ли строеньице,
И обогреют ли бессчастно ретливо́ сердце́
И сирот малыих моих да бесприютныих;
И хоть их, оббранят, бессчастных, обругают,
И у меня ж, да у победной у горюшицы,
И на три ряд моя утроба перетрескает.
И хоть дождусь бедна кручинна я головушка,
И со пути идут бессчастны мои детушки,
И со дороженьки они да все холодные.
И хоть там при́дут в дом, хоромное строеньице,
И они сядут-то о дверной бедной у́голок,
И растоскуются, бессчастны, порасплачутся,
И говорить станут победной мне головушке:
"Что позябли крепко резвы наши ноженьки,
Что дрожит наше ретливое сердечушко".
И так с кусочками я буду разбиратися,
И слезами я, горюша, обливатися,
И прижимать стану к бессчастноей утробушке
И я своих милых бессчастных своих детушек,
И причитать буду, горюшица, я причетью:
"Ой, бессчастные сердечны мои детушки!
И бесталанна бедна мать да горегорькая!
И как бы при́ доме родитель был бы батюшко,
И дорога́ была, надёжная сдержавушка,
И не сиро́тали б вы горькие сироточки,
И не зябли бы от снежку да ножки резвые,
И от морозушку утроба бы не трескала,
И от ветрышка лицо не подвевало бы,
И нас великая тоска не удоляла бы."
И как свезут да тебя, красно мое солнышко,
И ко злодийному ко городу Петровскому,
И, буде, во́зьмут там во службу государеву,
И обмунде́рят вас в мундеры сукон серыих —
И не в милое солдатско это платьице,
И вам повыдадут оружьица военные.
И тут схожу да я во уличку рядовую,
И там возьму да я бумаженьку гербовую,
И повзыщу да Писарев там хитромудрыих,
И тут спишу твое солдатско бело личушко,
И на портрет твою покруту нелюбимую,
Я мундер спишу, горюша, сукон серыих,
И твои ясные спишу да бедна очушки,
И тут солдатское спишу да нареченьице.
И я свезу этот портрет да все бумаженьку,
И на свою да на родиму я сторонушку,
На погляженьице сердечным своим детушкам,
И им на память-то родителя ведь батюшка.
И станут детушки по комнате похаживать
И бессчастну меня матушку выспрашивать:
"И ты послушай-ко, родитель наша матушка,
И уже где наше великое желаньице
И где родитель-от ведь наш да где е батюшко?"
И у меня ж тут, у печальной у головушки,
И тут великая обида порасходится,
И я схожу да в мелкорубленую клеточку,
И я во светлую схожу да с горя светлицу,
И отомкну с горя ларцы да окованные,
Я повыну тут портрет да бело личушко
И принесу да ко сердечным малым детушкам:
"И вы глядите, бедны дети, памятите-тко,'
И как на сво́его родителя на батюшка;
И тут великое сердечное вам желаньице,