другие знают русскую и бурятскую сказку, русскую песню и бурятский улигер.
В этой-то смешанной этнической среде и родился в селе Талое выдающийся русский сказитель Е. И. Сороковиков. Предки его по отцу были буряты, поэтому помнили в семье сказочника свое второе родовое имя — Магай. Отец сказителя был охотником, музыкантом-скрипачом, знатоком сказок. От него-то и перенял Е. И. Сороковиков свой основной репертуар.
Как сказочник Е. И. Сороковиков сформировался, еще будучи подростком. "Мы вместе с ним пасли коров несколько лет, — вспоминал один из его друзей детства, — и я хорошо помню, как он около огня, где мы варили варево, сидел с палочкой в руках, что-то всегда чертил и спокойно рассказывал о богатырях, которые одолевали моря и океаны, побарывали всех, кто стоял на дороге... Верно, в ту пору я тоже много сказок знал, но рассказывал их с пятое на десятое, а Егор, как большой, умел поведать, что деется в тридевятом царстве, в тридесятом государстве. К нам часто в поле ребята приходили специально сказки послушать".
Ценили земляки талант Магая и в зрелые годы. "Рассказывать сказки приходилось большую часть на мельнице, в какое время придет молоть, как приготовишь хлеб, — пояснял сказитель собирателям. — Приезжаешь на мельницу — даже принимают мешки мне-ка помогать. "Он седне будет рассказывать сказки!" И пускали через очередь. "Смелем тебе, только говори сказки нам!" Вот таким путем много приходилось сказок говорить. Но и на промыслу (на охоте) с товарищами приходилось говорить много. Ночь длинная осеновская. Делать нечего. Начинаешь сказки говорить, и у них настроение повышается".
Отец научил Магая грамоте. Е. И. Сороковиков был одним из немногих грамотных сказителей до революции. Сказочник очень любил читать. У него была своя довольно большая по тем временам для сельского жителя библиотека (книги по сельскому хозяйству, пчеловодству, домашние лечебники, лубочные издания). К 1925 году, когда с Магаем впервые встретились фольклористы, он знал Пушкина, Ершова, читал Владимира Соловьева и даже Фламмариона. В советское время, став уже известным сказителем, он прочел Конан Дойла, "Хижину дяди Тома" Гарриет Бичер-Стоу, "Князя Серебряного" А. К. Толстого. Прекрасно знал лубочную литературу. Не случайно в его репертуаре мы найдем традиционных для лубка "Еруслана Лазаревича" и "Бову-королевича". Знакомство с книгой наложило отпечаток и на манеру речи, стиль его сказок и лексику.
Добрую память оставил по себе сказочник в народе. "Удивляюсь, что за старик был! — вспоминал один из его земляков. — Веселый старик был, очень веселый. Что за память была! Хороший был старик шибко. Хороший охотник был, на все мастер, столяр, плотник, все-все мог делать. Охотился, через какие Саяны переходил пеший, интересовался шибко охотой". Другой его односельчанин отмечал: "Жил он умно, шибко за работой не гнался. Посеет маленько, столько, чтобы прокормиться, и сена немного покосит. А все по лесу любил бродить. Там всякие ягоды и травы собирает, ходит. Охотиться он не охотился, как его отец, а так просто какая-то страсть у него была ходить в лес. Еще он умел лечить. В травах лекарственных хорошо разбирался".
Сказителя Магая открыл для науки в 1925 году известный советский фольклорист Марк Константинович Азадовский. Затем в 1930-е годы с ним неоднократно работали А. В. Гуревич и Л. Е. Элиасов. По инициативе ученых Е. И. Сороковиков выступал со своими сказками в Улан-Удэ, Иркутске, Москве. Он был принят в члены Союза писателей СССР. Незадолго до смерти сказочнику было присвоено звание заслуженного деятеля искусств Бурятской АССР.
Литература:Матвеева Р. П. Творчество сибирского сказителя Е. И. Сороковикова-Магая. — Новосибирск, 1976; Мадасон И. Сказочник из народа // Байкал, 1968, № 3. С. 148-149; Элиасов Л. Чародей сибирской сказки // Байкал, 1968, № 3. С. 147-148.
Любитель сказок
Жил-был один крестьянин. Конечно, много прохожих разного люду бывало у него. Конечно, он так никого, никого не пропускал, чтобы кто-нибудь не рассказал сказку. Однажды приходит прохожий, просится ночевать. Он спрашивает его: "Умеешь сказки сказывать?" — "Что же, уметь не уметь, а ночевать-то ведь надо", — думает на уме прохожий да и говорит: "Умею, очень могу хорошо сказки сказывать".
"Ну, теперь, — думает крестьянин. — ну ладно, значит, все-таки нашелся сказочник".
Невестка ему наказывает: "Накорми сказочника хорошенько". — "Конечно-де, постараюсь накормить". Теперь старик его беспокоит: "Ну ладно, покушал довольно, теперь сказывай сказки". — "Ах нет, дедушка, людьми-то я не буду говорить, а расскажу только одному вам". — "Да где же будешь говорить?" — "Да вот у вас высокие полати, мы двое залезем — я буду рассказывать, а вы будете слушать".
Старик и правду думает, что им хорошо — я буду лежать, он будет рассказывать, — кончено, так и сделаем, полезем на полати оба.
Теперь старик, конечно, постелил себе помягче и уложился поудобнее. Теперь сказочник начинает рассказывать ему. Рассказал про Еруслана Лазаревича, про Бову-королевича — старик прямо изумился: наяву ли я, во сне такие сказки слышу.
До того он увлекся слушанием этим, глядит, перед ним что-то нечеловеческое: смотрит, медвежья морда торчит перед ним.
"Что же это такое, — думает, — в тайге я, нет ли, вижу медведя перед собою. Теперь, — думает, — не об сказках, а об спасении своем". Да стал себя осматривать, оглядывать, видит — лапы у него такие же вот медвежьи. Посмотрел лицо свое — тоже самое в шерсти. Смотрит на себя — тоже одежды нет, торчит медвежья шерсть на нем. Теперь он спрашивает своего товарища: "И все-таки раньше я считал себя человеком, а теперь смотрю на тебя, а ты медведь, я медведь — ясно, что мы медведи с тобой — звери, зиму пролежали, теперь приходится уж из берлоги выходить, а как выходить, прежде всего надо осмотреться".
Когда старик стал смотреть, оглядывать все это — видит двух охотников вооруженных. И просто это не охотники, а две его невестки, конечно, у печки стряпают. Одна с клюкой, а другая с ухватом.
Тогда он спрашивает своего товарища-сказочника, — и уж считает его тоже зверем, — стал толковать, как спасаться от охотников. "Давай выскакивать из берлоги, — сказочник говорит ему, — я буду прежде выскакивать". А старик говорит: "Нет, я буду прежь выскакивать". Тогда старику сказочник говорит: "Давай лучше будем скорей вылезать, а то, гляди, убьют, коли сзади останешься".
А как хотел он выскочить из берлоги — да из полатев-то, — и бух на пол. Две невестки, сыновья прибежали, заревели: "Что ты, что ты? Что с тобой случилось?"
А сказочник сидит на полатях, хохочет. Старик схватился: "Убирайся ты к черту! Таких сказочников век не буду пущать ночевать!"
А сказочнику только это и надо было. Давай бог ноги, лишь бы более сказок не рассказывать. С тех пор старик не стал пускать ночевать. Конец.
Сказка
Были хозяйка и дворник. Хозяйка любила сказки слушать. Однажды приходит солдат николаевский. "Солдат, а ты умеешь сказки сказывать?" — "Да, — говорит, — могу. Я только с тем уговором, кто меня перебьет, тот сам досказывает".
Ладно, когда разделся, она стала его просить рассказывать. "Ты прежде напой, тогда сказки сказывать". Напоила, накормила. "Ну, начинай!" — "Ты прежде всего постель постели, чтобы было ловче рассказывать".
Теперь сказочник лег, легла хозяйка, а у дверей лег дворник, ее работник. "Ну, теперь начинай говорить!" Он ей и говорит: "Только не перебивай! Если перебьешь, будешь сама уже рассказывать".
И вот он начал рассказывать: "Не дай бог заходить к такой хозяйке ночевать, которая заставляет все сказки сказывать. Не дай бог заходить к такой хозяйке ночевать, которая заставляет все сказки сказывать..."
И начал это рассказывать. И говорил, и говорил. Хозяйка видит, что это не сказка, — ей надоело: "Что ты! Я тебя запустила сказки сказывать, а ты что это рассказываешь?" Он говорит: "А-а! Перебила! Сама и досказывай!" Она и принялась: "Кто пускает таких прохожих, да они надоедают со своею сказкою..."
Начала эти слова говорить. Работник говорит: "Ты докудова будешь ворчать своими разговорами? Мне спать не дашь!" Вот она и говорит: "Раз ты перебил, вот теперь ты и досказывай!" А сама завернулась в одеяло и давай спать.
А он, работник, говорил до самого утра, а тот уснул.
Буй-волк
Не в котором было царстве, не в котором было государстве, именно в том, в котором мы живем, жил-был царь по прозванью Степанов. У него было два сына, старшего звали Федор, а младшего величали Иван-царевич. Федор стремился к царской жизни, а Иван стремился, наблюдал всю природную жизнь. Недолго пришлось отцу с ними жить, и скончался. Не оставив по себе как подготовленного к царской жизни. И пришлось старшему сыну занять царский престол.
Но не пришлось ему так жить, как холостому. Собрались все князья и бояре, стали ему подыскивать невесту. Нашли в известном государстве прекрасную царевну Феодору. И которая в жизни была ему совсем не по плечу. Об свадьбе мы не будем говорить, станем продолжать ихнюю жизнь, которой стала управлять сама царевна, всемя́ царскими делами.
А Иван-царевич находился всегда в уединении. Никогда он не участвовал в разных пиршествах и уклонялся от всех собраний. Поэтому царевне казалось это подозрительным, и она стала исход искать, как бы погубить его.
Стала предлагать ему невесты. Где-то есть за морями, за реками и за горами, есть там терем, есть находится царевна одинокая. Ни слуг и ни рабов. Никому не известна ее странная жизнь. "Вот бы, Ваня, вам по сердцу". Народный слух ходил, что будто она занималась, эта царевна, людоедством. И она думала, что она его съест. И стала мужа своего, царя, как чтоб непременно снарядил он флот, направил своего брата за невестой.
Вот снарядили флот. Поехал Иван-царевич по синему мо-рю-окияну. Ехал он месяц, и ехал он другой, и ехал он третий, и в четвертый прибыл он на незнакомый остров, где была страшная трущоба непроходимая, где с трудом можно было пробираться даже зверю. Взял он трех приближенных солдат и пошел в туё страшную трущобу.