Что выметывать раздолья широкия.
А бьюсь я, Иван, о велик заклад:
Не о сте рублях, не о тысячу —
О своей буйной голове!"
За князя Владимира держат поруки крепкия
Все тут князи и бо́яра,
Тута-де гости-корабельщики:
Закладу они за князя кладут на сто тысячей,
А никто-де тут за Ивана поруки не держит.
Пригодился тут владыка черниговский,
А и он-то за Ивана поруку держит,
Те он поруки крепкия,
Крепкия на сто тысячей.
Подписался молоды Иван Гостиной сын,
Он выпил чару зелена вина в полтора ведра,
Походил он на конюшну белодубову,
Ко своему доброму коню,
К бурочку-косматочку, троелеточку,
Падал ему в правое копытечко,
Плачет Иван, что река течет:
"Гой еси ты, мой доброй конь,
Бурочко-косматочко, троелеточко!
Про то ты ведь не знаешь, не ведаешь,
А пробил я, Иван, буйну голову свою
Со тобою, добры́м конем,
Бился с князем о велик заклад,
А не о сте рублях, не о тысячу, —
Бился с ним о сте тысячей,
Захвастался на три́ ста́ жеребцо́в,
А на три́ жеребца похваленыя:
Сив жеребец да кологрив жеребец,
И третей жеребец — полонян Воронко, —
Бегати-скакать на добрых на конях,
Из Киева скакать до Чернигова
Промежу обедни, заутрени,
Ускоки давать кониныя,
Что выметывать раздолья широкия".
Провещется ему доброй конь,
Бурочко-косматочко, троелеточко,
Человеческим русским языком:
"Гой еси, хозяин ласковой мой!
Ни о чем ты, Иван, не печалуйся:
Сива жеребца — того не боюсь,
Кологрива жеребца — того не блюдусь,
В задор войду — у Воронка уйду.
Только меня води по три зари́,
Медвяною сытою пои́,
И сорочинским пшеном корми.
И пройдут те дни срочныя
И те часы урочныя,
Придет от князя грозен посол
По тебя-то, Ивана Гостиного,
Чтобы бегати-скакати на добрых на конях,
Не седлай ты меня, Иван, добра́ коня,
Только берись за шелко́в поводо́к,
Поведешь по двору княженецкому,
Вздень на себя шубу соболиную,
Да котора шуба в три тысячи,
Пуговки в пять тысячей.
Поведешь по двору княженецкому,
А стану-де я, бурка, передо́м ходить,
Копытами за шубу посапывати
И по черному соболю выхватывати,
На все стороны побрасовати, —
Князи-бояра подивуются,
И ты будешь жив — шубу наживешь,
А не будешь жив — будто нашивал".
По-сказаному и по-писаному
От великого князя посол пришел,
А зовет-то Ивана на княженецкой двор.
Скоро-де Иван наряжается,
И вздевал на себя шубу соболиную,
Которой шубы цена три тысячи,
А пуговки вольящетыя в пять тысячей
И повел он коня за шелко́в поводок.
Он будет-де Иван середи двора княженецкого,
Стал его бурко передом ходить,
И копытами он за шубу посапывати,
И по черному соболю выхватывати,
Он на все стороны побрасовати, —
Князи и бояра дивуются,
Купецкия люди засмотрелися.
Зрявкает бурко по-туриному,
Он шип пустил по-змеиному,
Три́ ста́ жеребцов испужалися,
С княженецкого двора разбежалися,
Сив жеребец две ноги изломил,
Кологрив жеребец — тот и голову сломил,
Полонян Воронко в Золоту орду бежит,
Он, хвост подняв, сам всхрапывает.
А князи-то и бояра испужалися,
Все тут люди купецкия
Окорачь они по́ двору наползалися.
А Владимир-князь со княгинею печален стал,
По подполью наползалися.
Кричит сам в окошечко косящетое:
"Гой еси ты, Иван Гостиной сын,
Уведи ты уродья со двора долой —
Про́сты поруки крепкия,
Записи все изодраныя!"
Втапоры владыка черниговской
У великого князя на почестном пиру́
Велел захватить три корабля на быстро́м Непру́,
Велел похватить ка́рабли
С теми товары заморскими, —
А князи-де и бояра никуда от нас не уйдут.
Высота ли, высота поднебесная
Высока ли высота поднебесная,
Глубока глубота окиян-море,
Широко раздолье по всей земле,
Глубоки омуты Непровския,
Чуден крест Леванидовской,
Долги плеса Чевылецкия,
Высокия горы Сорочинския,
Темны леса Брынския,
Черны грязи Смоленския,
А и быстрыя реки понизовския.
При царе Давыде Евсеевиче,
При старце Макарье Захарьевиче,
Было беззаконство великое:
Старицы по кельям — родильницы,
Чернецы по дорогам — разбойницы,
Сын с отцом на суд идет,
Брат на брата с боем идет,
Брат сестру за себя емлет.
Из далеча чиста поля
Выскакал тут, выбегал
Суровец-богатырь Суздалец,
Богатого гостя, заморе́нин сын.
Он бегает-скачет по чисту полю,
Спрашивает себе сопротивника,
Себе сильна-могуча богатыря
Побиться, подраться, поратиться,
Силы богатырски протведати,
А могучи плечи приоправити.
Он бегал-скакал по чисту полю,
Хоботы метал по темным лесам —
Не нашел он в поле сопротивника.
И поехал ко городу Покидошу,
И приезжал ко городу Покидошу.
Во славном городе Покидоше,
У князя Михаила Ефимонтьевича,
У него князя почестной пир.
А и тут молодцу пригодилося,
Приходил на княженецкой двор,
Походил во гридню во светлую,
Спасову образу молится,
Великому князю поклоняются.
А князь Михаила Ефимонтьевич
Наливал чару зелена вина в полтора ведра,
Подает ему, доброму молодцу,
А и сам говорил таково слово:
"Как, молодец, именем зовут,
Как величать по изотчеству?"
Стал молодец он рассказовати:
"Князь де Михаила Ефимонтьевич,
А меня зовут, добра молодца,
Суровец-богатырь Суздалец,
Богатого гостя, заморёнин сын".
А и тут князю то слово полюбилося,
Посадил его за столы убраныя,
В ту скамью богатырскую
Хлеба с солью кушати
И довольно пити, прохлаждатися.
Щелкан Дудентевич
А и деялося в орде,
Передеялось в Большой:
На стуле золоте,
На рытом бархоте,
На червчатой камке
Сидит тут царь Азвяк,
Азвяк Таврулович;
Суды рассуживает
И ряды разряживает,
Костылем размахивает
По бритым тем усам,
По татарским тем головам,
По синим плешам.
Шурьев царь дарил,
Азвяк Таврулович,
Городами стольными:
Василья на Плесу,
Гордея к Вологде,
Ахрамея к Костроме,
Одного не пожаловал —
Любимого шурина
Щелкана Дюдентевича.
За что не пожаловал?
И за то он не пожаловал, —
Его дома не случилося.
Уезжал-то млад Щелкан
В дальную землю Литовскую,
За моря синея.
Брал он, млад Щелкан,
Дани-невыходы,
Царски невыплаты.
С князей брал по сту рублев,
С бояр по пятидесят,
С крестьян по пяти рублев;
У которого денег нет,
У того дитя возьмет;
У которого дитя нет,
У того жену возьмет;
У которого жены-то нет,
Того самого головой возьмет.
Вывез млад Щелкан
Дани-выходы,
Царския невыплаты;
Вывел млад Щелкан
Коня во сто рублев,
Седло во тысячу.
Узде цены ей нет:
Не тем узда дорога,
Что вся узда золота,
Она тем, узда, дорога —
Царское жалованье,
Государево величество,
А нельзя, дескать, тое узды
Ни продать, ни променять
И друга дарить,
Щелкана Дюдентевича.
Проговорит млад Щелкан,
Млад Дюдентевич:
"Гой еси, царь Азвяк,
Азвяк Таврулович!
Пожаловал ты молодцов,
Любимых шуринов,
Двух удалых Борисвичев,
Василья на Плесу,
Гордея! к Вологде,
Ахрамея к Костроме,
Пожалуй ты, царь Азвяк,
Пожалуй ты меня
Тверью старою,
Тверью богатою,
Двумя братцами родимыми,
Дву удалыми Борисовичи".
Проговорит царь Азвяк,
Азвяк Таврулович:
"Гой еси, шурин мой
Щелкан Дюдентевич,
Заколи-тка ты сына своего,
Сына любимого,
Крови ты чашу нацеди,
Выпей ты крови тоя,
Крови горячия,
И тогда я тебя пожалую
Тверью старою,
Тверью богатою,
Двумя братцами родимыми,
Дву удалыми Борисовичи!"
Втапоры млад Щелкан
Сына своего заколол,
Чашу крови нацедил,
Крови горячия,
Выпил чашу тоя крови горячия.
А втапоры царь Азвяк
За то его пожаловал
Тверью старою,
Тверью богатою,
Двумя братцы родимыми,
Два удалыми Борисовичи,
И втепоры млад Щелкан
Он судьею насел
В Тверь-ту старую,
В Тверь-ту богатую.
А немного он судьею сидел:
И вдовы-то бесчестити,
Красны девицы позорити,
Надо всеми наругатися,
Над домами насмехатися.
Мужики-то старыя,
Мужики-то богатыя,
Мужики посадския
Они жалобу приносили
Двум братцам родимыем,
Двум удалым Борисовичам.
От народа они с поклонами пошли,
С честными подарками,
И понесли они честныя подарки
Злата-серебра и скатного земчуга.
Изошли его в доме у себя,
Щелкана Дюдентевича, —
Подарки принял от них,
Чести не воздал им.
Втепоры млад Щелкан
Зачванился он, загорденился,
И они с ним раздорили.
Один ухватил за волосы,
А другой за ноги,
И тут его разорвали.
Тут смерть ему случилася,
Ни на ком не сыскалося.
Михайла Скопин
Как бы во сто двадцать седьмом году,
В седьмом году восьмой тысячи
А и деялось-учинилося,
Кругом сильна царства Московского
Литва облегла со все четыре стороны,
А и с нею сила сорочина долгополая,