Те братья сустреваются и спрашивают: "Одет-то хошь хорошо, но хоть бы ты свою лягушонку в коробку принес". (На смех поднимают.)
Вот поднялся вихорь, и пыль столбом, и конный топот. Лягушонка едет в карете, все стонет да гремит. У коней ее из-под копыта огонь брызжет, из ноздрей дым валит. Карета ее в золоте убрана, сама в драгоцени вся наряжена.
Братья Иван-царевича спрашивают: "Что за такая поднялася гул?" — "Это моя лягушонка в коробочку плывет".
Подъезжает к царскому дворцу. Не ихние прислуги с нею, а свои сенные девки, кажная убрана — невозможно на нее глянуть. Все убраны — какая красота, какая чистота! Подскакивает Иван-царевич ее ссаживать, берет под руку. Ее прислуги ведут, за ней хвост несут. Он с ней под ручку к отцу подходит — отец сроду не видал такой красоты.
Пошел у них пир на весь мир. Столы этими скатертями убраны, утирки им на руки поданы.
Марья-царевна недопьет и в рукав льет. Те снохи глядят и себе так же: не допьют и в рукав льют. Мясо она недоедает и мослы в рукав складает.
По окончании всего пиру пошла у них танцыя. Махнула правым рукавом — вода в комнату полилась, море, поплыли гуси и лебеди, стали прекрасные скирды по берегам. Махнула другим рукавом — полетели птички, запели пташки. И так гости заслухались, разочаровались — добре хорошо. Марья-царевна такую беседу проводит. А Иван-царевич растет, на Марью-царевну не нарадуется- какая же она красота!
Пошла бо́льшая сноха также плясать-танцевать. Махнула правым рукавом — всего свекра щами залила, махнула другим рукавом — лоб прошибла мослом. Середняя сноха за ней поспешила и тоже ему по уху мослом ввалила.
Рассердился царь, прогнал их, Иван-царевича проводил с добрыми делами.
Этот Иван-царевич вперед убежал и взял ее шкурочку сжег, Марьи-царевны, лягушачью.
Тут же это время приехала она: "Ах, Иван-царевич, что вы сделали, вы бы немного повременили, я бы была ваша жена".
На тот грех Кощей-бессмертный и унес Марью-царевну. Заплакал Иван-царевич опять и пошел невесел, головушку повесил.
Идет старый старичок, встретился ему навстречу: "Что плачешь, Иван-царевич?" — "Вот Кощей-бессмертный унес у меня невесту". — "Я тебе дам клубочек, куда клубочек покатится, туда ты и иди", — говорит тот старичок.
Теперя идет он, клубочек катится — два черта дерутся. Подходит: "Что вы деретеся?" — "Да вот мы делим вещи". — "Какие же вещи?" — "Дубинка-самобивка, шапка-невидимка и скатерть-самобранка". — "Ну, теперя я вам их поделю".
Связал им сорокаметровую оборку. "Кто скорей до конца добежит, тот и получает вещи". Они схватились за эту оборку и перехватывались, пока Иван-царевич не ушел с теми вещами.
А клубочек все катится. Прикатился клубочек под дубочек. Под этим дубочком стоит сундучочек. Откопал он этот сундучочек, там лежит заяц. Вот он разорвал зайца — в нем утка. Он ее разорвал — в ней яйцо. В этом яйце Кощея-бессмертного смерть.
Подходит он к Кощею-бессмертному дворцу. Там стоят львы, там стоят тигры, ревом ревут и проходу Иван-царевичу не дают. Надел он шапку-невидимку, пустил дубинку-самобивку. Шапка-невидимка в дом его пустила, дубинка-самобивка зверей его покрутила.
Вошел он в дом — добре́ разукрашен хорош дом у Кощея-бессмертного. Сидит Марья-царевна во светлице. Как она царевича увидала и без памяти стала.
Кощей-бессмертный учуял: "Это кто же пришел?" Набрасывается в дверь и чуть-чуть Ивана-царевича не задавил. Иван-царевич яйцо раздавил и его душу загубил.
Тогда Иван-царевич свою царевну за руку брал, в праву щеку целовал.
Я там была, их сустрявала. А когда чай-то пила, по губам текло, а в рот не попало. Вот и сказке конец.
Иван-дурак
Жили-были старик со старухой, у них было три сына: два умных, третий дурачок. Этот все в золе лежал. Вот когда отец умирал, то приказывал: "Сынки, вы меня по ночке откараульте".
Вот они поконалися, кому вперед караулить. Досталось бо́льшему брату караулить. Он говорит: "Иван, иди покарауль за меня".
У этого нет отказу, у Иванушки. Берет дубинку на плечо и идет на могилку. Бу-ух об отцову могилу дубинкой! Спрашивает отец: "Кто пришел?" — "Батюшка, я!" Выводит он ему ко́зу-золотые рога: "Пусти, — говорит, — в поле, она тебе пригодится".
На утро середнему брату идти караулить. "Иванушка, иди за меня".
Наваливает дубинку на плечо, идет на могилку. Бух об могилку! Спрашивает отец: "Кто там?" — "Батюшка, я!" Выводит ему свинку-золотую щетинку: "Пусти, — говорит, — в поле, она тебе пригодится".
Потом идет он караулить за себя. Наваливает дубинку — бух об могилку! Отец спрашивает: "Кто там? — "Батюшка, я!" Выводит он ему коня, — золотая грива, золотой хвост у него: "Пусти, Иван, в поле, он тебе пригодится". Когда он да будет нужен, свистни, крикни своим тонким громким голосом: "Стань, конь, передо мной, как лист перед травой". В ухо влезь, в другое вылезь, станешь кровь с молоком".
Вот у царя дочь засидела. Царь сделал башню и посадил дочь туда. Объявил: "Кто достанет мою дочерю поцеловать, тот ее замуж возьмет". Пусть слепой, пусть хромой, и нищим не требует, лишь бы схитрил.
Вот братья убираются идти на эти смотры. Иванушка говорит: "Братья, возьмите меня с собой". Они говорят: "Дурак, куда тебе, тебя там задавят".
Братья его не взяли. Он свистнул, крикнул своим тонким громким голосом: "Стань, конь, передо мной, как лист перед травой!"
В ухо влез, в другое вылез, стал кровь с молоком и полетел он к этой башне. Летит, а у коня из ноздрей дым валит, из-под копыта огни брызжут, изо рта огонь пышет, под золото седло, на уздах серебро. Разлетелся, чуть-чуть не поцеловал, тыщи великие народу помял.
Пустил опять в поле. Обмотал голову утиркой и опять лег в назол. Приходят братья и рассказывают: "Ну, какой-то был королевич из иных земель. Отродя с роду не видали, какие долго прожили, этакого господина". — "То-то я-то, братья!" — "Сиди, дурак, а то тебя свяжут. Знаешь, там сколько народу подавило? А ты, вот в золе копаешься".
Другой день подходит, братья собираются опять смотреть. "Братья, возьмите меня с собой". — "Сиди, дурак, там тебя задавят".
Братья ушли. Выходит он в поле, свистнул, крикнул своим тонким громким голосом: "Стань, конь передо мной, как лист перед травой!"
В ухо влез, в другое вылез, стал кровь с молоком, полетел туда. Тут стали пространство давать, ожидают. Конь бежит, из ноздрей дым валит, изо рта огонь пышет, из-под копыта огнем брызжет. Чуть-чуть он ее не поцеловал, еще ближе.
Приходят братья оттуда и говорят: "Ну, нынче еще ближе, чуть-чуть не поцеловал". — "То-то я-то!" — "Сиди, дурак, тебя свяжут. Нешто мыслено такой убор? Где ты его возьмешь?"
Сам (Иван) в золе скрылся.
На третий день убираются опять братья идти. "Братья, возьмите меня с собой". — "Сиди, дурачок, а то тебя там задавят".
Выходит в поле, свистнул, крикнул своим тонким громким голосом: "Стань, конь, передо мной, как лист перед травой!"
В ухо влез, в другое вылез, стал кровь с молоком. Снова здорово опять полетел. Тут уж стоит народ, ожидает.
Поцеловал он ее, и перстень она ему свой отдала. До тех пор Марья-королевна рада была, из иных государств себе жениха дождала.
Ищут жениха — нигде не находится. Вот у этих братьев спрашивают: "Нет ли у вас кого, не проживает ли кто?" Эти отказываются: "Нет, у нас нет никого". Больший брат говорит: "Уж не наш ли Иван?" Посмотрели — на нем кольцо и печать на лбу.
Ну, что делать, Марья-королевну венчать надо. Перевенчали их. Там еще свояки из иных государств. Позвали его (Ивана) на охоту. Эти на быстрых конях поехали, а дурачку дали плохонькую лошаденку. Он выехал в поле, пришиб эту лошаденку, сдернул с нее шкуру: "Сороки, вороны, свежее мясо!"
Наловил галок и ворон через мешок. Принес в хоромы, распустил своих ворон.
А свояки его приехали с охоты: "Ну, — говорят, — мы там таких видели пречудных зверей: свинья-золотая щетинка и коза с золотыми рогами". --"То-то моя скотинка!" Те на него: "Сиди, — говорят, — дурак!"
На утро убираются. Ему дали плохонькую лошаденку, а те поехали опять на прежних лошадях. Сдернул он с нее шкуру и опять: "Сороки, вороны, свежее мясо!"
Наловил их целый мешок. Пустил в дом их.
На третий день убираются они опять ехать. Иван вышел в поле, свистнул, крикнул своим тонким громким голосом: "Стань, конь, передо мной, как лист перед травой!"
Собрал свою эту охоту. Эти его свояки по два дня гоняли за козою и свиньею и то не поймали. Он собрал свою охоту и ведет. "Что ж я с вас возьму? С руки по пальцу, из спины по ремню". (Коня не продал, это он только свинью да козу.)
Приехали они, собрались обедать, царь и говорит: "Что ж ты, Иванушка? Видишь, эти зятья привели с охоты, а ты что ж?" — "Батюшка, то-то я-то им продал". — "А сколько ты с них взял?" — "Из руки по пальцу, из спины по ремню".
(Они в перчатках сидят едят.)
Осерчал его тесть на тех зятьев, осерчал и их прогнал.
Вот жена его и видит, что он такой мудрый. Легли спать, она и спрашивает: "Иванушка, мне стыдно перед батюшкой, не мучай ты меня, открой мне свою мудрость".
Потом он вышел на утро в поле. Свистнул, крикнул тонким громким голосом. В ухо влез, в другое вылез, стал кровь с молоком. Выбросил он то, за что продал им, из кармана, приехал к жене на коню. Такой красавица и умный стал. И посейчас он умный. Я у них была, чай пила, такие они славные люди.
Замороженная девочка Наташа
Отец ее женился. У старика дочь Наташа, а у старухи дочь Маша. Наташа такая была угодливая. Куда бы ее ни послали, она как шар катит. Все ее люди в глаза мачехе хвалят. Ну, а про Машу никто никогда хорошего слова не скажет. Вот возненавидела мачеха Наташу: "Во чтоб ни стало вези, старик, ее в поле, заморозь!"
Старику хоть и жалко дочку, а послушать жену надо. "Ну, — говорит, -дочка Наташа, убирайся, я тебе повезу к бабушке". Он ее завез в лес, в чащу, снял с нее зипунишко и уехал. Осталась Наташа под зеленым дубочком одна.