Вот он играл-играл и говорит: "Пора домой!"
Вот они подвели к вороху деньгам и к вороху углей. Вот если бы он не утерся и взял бы деньги углями, а как он утерся, то он видит: эти деньги, а эти уголья. Вот, значит, они подвели к уголю и деньгам. На уголь показывают — деньги, а на деньги — уголь.
Он почесался-почесался и говорит: "Мне деньги так не требуются, как уголь". И насыпал. А заместо угля денег полны карманы.
Подали ему вместо кареты удушельника-человека, вместо коня — утопленника-человека. И обоих он их знает, они недальние, ихнего села. Подъезжает он к деревне и, смелости набрался, говорит: "Костя, это ты?" А Иван вместо коня отвечает: "Почему ты нас знаешь?" — "Да вижу!" Вот они слезами залились: "Только нам встреча с тобой одна, а то нам мука вечная и бесконечная здесь".
Тот малый страсти набрался и гармонь свою побил, и потеперь не играет: боится — черти разорвут.
Про волшебницу-девку
Девка приказывала жениху читать над ней, как умрет. Вот он читал-читал над ней до двенадцати часов. И вот она поднимается. Он испугался да псалтырем по лбу ударил. Она опять уснула.
На другую ночь он идет и горюет. Встречается старичок: "Возьми, — говорит, — ты мерку маку".
Вот приходит полночь, и чует он — они летят (черти слетаются). Скочил он на печку, высыпал мерку маку, а сам псалтырь все читает.
И их налетели через избу черти: и косые, и хромые, и глаза драные. Вот тебе кочета закричали, они все убежали, не дали съесть этого малого.
На третью ночь дюже идет-плачет. Опять старичок встречается и говорит: "Ты теперь две мерки принеси песку".
То было много чертей, а то вдвое больше налетело. Песок считают, собирают, еще остальные брус подгрызают (он на брусе читает). Вот тебе, — брусу повалиться, кочета — ку-ка-реку! — и пропали черти.
Вот ее стали хоронить, осиновый кол отесали. Стали хряшки бить, прямо кровью обдала весь кол и застонала.
Потуда колдунья эта ходила.
Железные зубы
Вот девки ходили по улице, играли, а там была пустая изба. В этой пустой избе черт на потолке — железные зубы. И, вот тебе, когда бы ни зашли они в эту избу, всегда там гармонист играет в гармонь до того-то хорошо.
Вот раз они туда зашли, два зашли, какой человек играет — и не знают. Вот в третий зашли они туда. Соседняя девчонка с маленьким ребеночком тоже туда забегла. Ей некуда деться, она залезла на печку и сидит глядит.
Они в гармонью заиграли, девки заплясали. А она видит между брусьев, что это черти. Они не в гармонью играют, а маленького ребеночка тащут (он присыпальник, ребеночек-то).
Она выскочила да бежать. Прибегла домой и говорит: "Мама, мама, там черти с железными зубами играют, а девки наши пляшут".
Они кинулись туда, а двери заперты. Кинулись двери отворять, они (девки) шумят: "Бока у нас болят!" Они кинулись потолок разбирать, а они шумят: "Виски у нас болят!"
А черти девок передрали да к потолку за косы привязали. Матери пришли, покричали, покричали, так дверь не отворили и окна не откупорили.
Так они все и погибли.
Про клад
Один богатый мужик понес деньги хоронить в лес, набрал корчажку. А в лесу ходил один бедный человек, хотел себе дровишек собрать. А богатый думает, что там никого нету. Он принес их хоронить туда, вырыл ямку и давай заклинать: "На сто годов людиных..." А бедный стоит за кустом да говорит: "На сто голов куриных..."
Бедный опять другой раз говорит, до трех раз так-то. А богатый мужик думает: "Знать, это мой хозяин доможил!" "Ну, пусть, — говорит, — по-твоему будет". А себе думает: "Откуда им взяться-то, курам-то здесь?"
Бедный взял принес пенек, положил на это место и давай им головы рубить, курам-то. Схватил, выкопал эти деньги, все пораздал и себе немного оставил.
Пошел этот самый чародей, какой деньги-то заклинал, а их там нету. Взял он да на этом месте и удавился.
Старуха-гадалка
Старуха ничего не знает, муж ее всегда ругает: "Прочие старухи чем-то занимаются, лечат и гадают, все-таки кормятся, а ты, старая, ничем..."
Обдумала старуха такое средствие: "Вот пойдут ребята, а я их зазову, вином напою и пирогами накормлю".
Вот она ребят с гармонью зазвала, напоила и накормила. Ребята сидят и дивуются, за какое дело это пируется. Она им говорит: "Идите вы по улице, играйте, а сами все-таки делишки замечайте. Где плохо лежит, там нужно стащить".
Вот ребята шли-играли и эти все дела слушали-замечали. И вот у одной бабы стащили сундук и полушубок. За ригу занесли и в солому закопали. А какая их поила, кормила, ее зовут Устинья.
На утро эта Марья, у какой стащили баба, встала и громко закричала: "Ах, меня обворовали. Куда все это подевали?"
А из этой шайки малый давишний ходит, глядит, сказать бабе хочет: "Марья, я как знаю, бабушка Устинья хорошо гадает".
Эта Марья побежала: "Бабушка Устинья, погадай-ка мне". — "Да я было никому не гадала". Эта закричала: "Да я, если добро ворочу, то я тебе дорого заплачу".
Ну, бабушка Устинья назначила на четверть водки и на пуд муки, а на остальное гуся.
Она (бабушка Устинья) ей налила в блюдо воды и сама глядит туды. Глядит в блюдо: "Если, — говорит, — заплотишь, то сказывать буду". Вот Марья говорит бабушке Устинье: "Заплачу". — "Ну, иди скорее, за ригой все твое добро лежит. А то вор глядит, переворовать хотит".
Вот сколько она гадала, прославила она себя.
У царя пропали деньги, унес их лакей, и повар, и кучер, схоронили их. Вот посылает царь за этой гадалкой.
Лакей с поваром говорят: "Ах, как бы нам ее испытать?" А лакей говорит: "Надо, говорит, — яиц кошелку накласть".
Наклали кошелку яиц, в тарантас в сиделку положили. Приезжает кучер за бабушкой-гадалкой. Бабушка-гадалка загоревала: "Ведь ехать к царю, а не к простому, я там пропаду". Подбирает свою юбчонку, полезла на тарантасе и приговаривает: "Садись-ка, бабушка, на яйца". А кучер говорит: "Стой, стой, бабушка, это тебе царь прислал подарки. Погоди садиться, не подави".
Привез ее кучер, а там уж повар сготовил кушанье: изжарил утку и ворону. Лакей ему и говорит: "Понесь-ка вперед ворону. Что она, угадает или нет?"
Вот только взял повар ворону, она (бабушка Устинья) глядит по верхам и говорит: "Ах, ворона, ворона, зачем залетела в чужие хоромы?" Это она на себя говорит. Бежит лакей и говорит: "Постой, постой, бабушка, не то кушанье подал".
Вот они (воры) глянули друг на друга и говорят: "Угадала. Вот уж два дела угадала".
Подал лакей утку, она сидит кушает, а под дверью лакей стоит, слушает. Ей там и есть-то не хочется. Она сидит ест и сама себя бранит полегонечку.
Велось это время до кочетов. Первые кочета закричали, а лакей все стоял и слушал. Она, как крикнул кочет, и говорит: "Один есть". Тот быстро от двери побежал, аж задрожал. Прибегает к повару, говорит: "Угадала, что я слушал стоял".
Тот повар под дверь себе слушать побежал. А старуха бесперестанно гонит, все себя бронит. Ну, только они от нее отзыва ждут, а что бурчит — не разберут.
Другой кочет закричал, громко она шумнула: "Дождалась и другого!" Пуще повар испугался и побежал. Прибегает: "Угадала!"
Собирается идти слушать кучер под дверь. Стоял, слушал до тех пор кучер, всего себя измучил. И вот кочета закричали: "Вот и третий был!"
Кучер побежал от дверей, как все равно по воде поплыл. Прибегает к лакею и к повару, много у них между собой явилось разговора. "Ну что ж, пойдем ее просить. А ну-ка она нас докажет, тогда все наше дело замажет".
Так решилися просить. Отворили дверь и бросилися к ней в ноги кланяться. "Стойте, не кланяйтеся, я вашей беде все помогу. Я это все раньше знала, принесите мне покушать сала".
Сейчас повар кучера за бородку, подмазали сковородку, все это справили, ветчинки нажарили, старушку угостили. Собираются ее угостить и надеются, что она их спасит.
Она у них насмелилась об этом деле спросить: "Кто был в этом деле, куда деньги дели?" — "Они, — говорят, — у нас в конюшне в навозе".
Сидят ждут отрады на морозе.
Вот царь встал и старушке сказал: "Ну, старушка, как гадала, про мою пропажу узнала?" — "И-и, батюшка, я давно знала. Когда вы спите и бредите, вы сонный вскочили и с собой шкатулку захватили. Когда вы лошадей-то глядели и шкатулку обронили". — "Да, да, правда, на меня, бабушка, лунатик находит". — "А кучер-то рано встал, и конюшню подметал и шкатулку твою не видал. И вот она теперь лежит в навозе".
Схватил царь вилы, раскопал — она там.
Эту старушку деньгами наградил, и воз хлеба насыпал, и домой проводил.
Старушка видит — нехорошее дело. Взяла свой домишко гасишком облила и подожгла. Дом-то сгорел. Кто приходит к ней погадать, она сумела так отказать: "Теперь погорели мои книги, не по чем мне гадать".
Сумела всем отказать. А сама хорошо зажила, чаек попивает, булочки поедает. Как она мне такая подруга была, я у нее в гостях была, медом угощалась, из стакана-то пила, по губам текло, а в рот не попало.
Попугай
Вот был поп в селенье. Алхирей проверял церкви. Приехал в церкву, ну — не мужик, а хорошо обедню отслужил. Ну, поп был не скуп, позвал алхирея в гости. Сели они, пообедали, и запел поп "Херуимскую". А у него был добрый попугай, с ним рядом "Херуим" подпевал. Ах, полюбился алхирею попугай: "Ах, ты, батюшка, мне его отдай!" — "Ну, так что ж, я не буду продавать ни за грош, а время наберу и так тебе привезу, подарю".
Собирается поп ехать говеть: "Куда ж мне попугая с собой взять-деть?" Сделал клеточку, посадил его на веточку, нес его не трёс, ну, с собой попугая повез.
Довез его до парома и держит на руках его, как дома. Паромщики ребята молодые. Был дядюшка Ярем, погнал на тот бок паром. Был Ярем не дурак, изругался: "Твою так! Тяни так тяни, твою туды".
Приехал поп к алхирею, принес попугая. Ох, он этому попугаю рад. Пошли, отслужили обедню, пришли пообедали, и ходит алхирей по своему дому, запел "Херуимскую". А попугай не выносит из уст, натвердил это слово, и на алхирея говорит: "Тяни, тяни, твоя так!" Тот алхирей рассердился, выгнал попа в шею со всем своим попугаем. И не стал никогда к нему ездить в гости.