Обернулась Василиса Премудрая голубкою и улетела от царевича. А Иван-царевич отправился в подводное царство; видит: и там свет такой же, как у нас, и там поля, и луга, и рощи зеленые, и солнышко греет. Приходит он к морскому царю. Закричал на него морской царь: „Что так долго не бывал? За вину твою вот тебе служба: есть у меня пустошь на тридцать верст и в длину и поперек — одни рвы, буераки да камёнье острое! Чтоб завтра было там как ладонь гладко и была бы рожь посеяна и выросла б к раннему утру так высока, чтобы в ней могла галка спрятаться. Если того не сделаешь — голова твоя с плеч долой!"
Идет Иван-царевич от морского царя, сам слезами обливается. Увидала его в окно из своего терема высокого Василиса Премудрая и спрашивает: „Здравствуй, Иван-царевич! Что слезами обливаешься?" — „Как же мне не плакать? — отвечает царевич. — Заставил меня царь морской за одну ночь сровнять рвы, буераки и каменье острое и засеять рожью, чтоб к утру она выросла и могла в ней галка спрятаться". — „Это не беда, беда впереди будет. Ложись-ка спать: утро вечера мудренее; все будет готово!" Лег спать Иван-царевич, а Василиса Премудрая вышла на крылечко и крикнула громким голосом: „Гей вы, слуги мои верные! Ровняйте-ка рвы глубокие, сносите каменье острое, засевайте рожью колосистою, чтоб к утру поспело".
Проснулся на заре Иван-царевич, глянул — все готово: нет ни рвов, ни буераков, стоит поле как ладонь гладкое, и красуется на нем рожь — столь высока, что галка спрячется. Пошел к морскому царю с докладом. „Спасибо тебе, — говорит морской царь, — что сумел службу сослужить. Вот тебе другая работа: есть у меня триста скирд, в каждой скирде по триста копён — всё пшеница белоярая; обмолоти мне к завтрашнему дню всю пшеницу чисто-начисто, до единого зернышка, а скирд не ломай и снопов не разбивай. Если не сделаешь — голова твоя с плеч долой!" — „Слушаю, ваше величество!" — сказал Иван-царевич. Опять идет по двору да слезами обливается. „О чем горько плачешь?" — спрашивает его Василиса Премудрая. „Как же мне не плакать? Приказал мне царь морской за одну ночь все скирды обмолотить, зерна не обронить, и скирд не ломать и снопов не разбивать". — „Это не беда, беда впереди будет! Ложись-ка спать: утро вечера мудренее".
Царевич лег спать, а Василиса Премудрая вышла на крылечко и закричала громким голосом: „Гей вы, муравьи ползучие! Сколько вас на белом свете ни есть — все ползите сюда и повыберите зерно из батюшкиных скирд чисто-начисто". Поутру зовет морской царь Ивана-царевича: „Сослужил ли службу?" — „Сослужил, ваше величество!" — „Пойдем, посмотрим". Пришли на гумно — все скирды стоят нетронуты, пришли в житницы — все закрома полнехоньки зерном. „Спасибо тебе, брат! — сказал морской царь. — Сделай мне еще церковь из чистого воска, чтоб к рассвету была готова; это будет твоя последняя служба".
Опять идет Иван-царевич по двору и слезами умывается. „О чем горько плачешь?” — спрашивает его из высокого терема Василиса Премудрая. „Как мне не плакать, доброму молодцу? Приказал морской царь за одну ночь сделать церковь из чистого воска". — Ну, это еще не беда, беда впереди будет. Ложись-ка спать: утро вечера мудренее".
Царевич улегся спать, а Василиса Премудрая вышла на крылечко и закричала громким голосом: „Гей вы, пчелы работящие! Сколько вас на белом свете есть — все летите сюда и слепите из чистого воска церковь божию, чтоб к утру была готова!" Поутру встал Иван-царевич, глянул — стоит церковь из чистого воска, и пошел к морскому царю с докладом. „Спасибо тебе, Иван-царевич! Каких только слуг у меня не было — никто не сумел так угодить, как ты. Будь же за то моим наследником, всего царства сберегателем, выбирай себе любую из тринадцати дочерей моих в жены". Иван-царевич выбрал Василису Премудрую, тотчас их обвенчали и на радостях пировали целых три дня.
Ни много, ни мало прошло времени, стосковался Иван-царевич по своим родителям, захотелось ему на святую Русь. „Что так грустен, Иван-царевич?" — „Ах, Василиса Премудрая, сгрустнулось по отцу, по матери, захотелось на святую Русь". — „Вот это беда пришла! Если уйдем мы, будет за нами погоня великая; царь морской разгневается и предаст нас смерти. Надо схитрить!" Плюнула Василиса Премудрая в трех углах, заперла двери в тереме, и поскакали они с Иваном-царевичем на борзых конях на святую Русь.
На другой день ранехонько приходят посланные от морского царя — молодых подымать, во дворец к царю звать. Стучатся в двери: „Проснитеся, пробудитеся! Вас батюшка зовет“. — „Еще рано, мы не выспались, приходите после!" — отвечает одна слюнка. Вот посланные ушли, обождали час-другой и опять стучатся: „Не пора-время спать, пора-время вставать!" — „Погодите немного — встанем, оденемся!" — отвечает вторая слюнка. В третий раз приходят посланные: царь-де морской гневается, зачем так долго они прохлаждаются! „Сейчас будем!" — отвечает третья слюнка. Подождали-подождали посланные и давай стучаться: нет отклика, нет отзыва! Выломали дверь, а в тереме пусто. Доложили царю, что молодые убежали, озлобился он и послал за ними погоню великую.
А Василиса Премудрая с Иваном-царевичем уже далеко-далеко! Скачут на борзых конях без остановки, без отдыха. „Ну-ка, Иван-царевич, припади к сырой земле да послушай, нет ли погони от морского царя?" Иван-царевич соскочил с коня, припал ухом к сырой земле и говорит: „Слышу я людскую молвь и конский топ!" — „Это за нами гонятся!" — сказала Василиса Премудрая и тотчас обратила коней зеленым лугом, Ивана-царевича старым пастухом, а сама сделалась смирною овечкою.
Догоняет погоня: „Эй, старичок! Не видал ты — не проскакал ли здесь добрый молодец с красной девицей?" — „Нет, люди добрые, не видал, — отвечает Иван-царевич, — сорок лет как пасу на этом месте — ни одна птица мимо не пролётывала, ни один зверь мимо не прорыскивал!"
Воротилась погоня назад: „Ваше царское величество! Никого в пути не догнали, видели только: пастух овечку пасет". — „Что же не хватали? Ведь это они и были!" — закричал морской царь и послал новую погоню. А Иван-царевич с Василисой Премудрой давным-давно скачут на борзых конях. „Ну, Иван-царевич, припади к сырой земле да послушай, нет ли погони от морского царя?" Иван-царевич слез с коня, припал ухом к сырой земле и говорит: „Слышу я людскую молвь и конский топ!" — „Это за нами гонятся!" — сказала Василиса Премудрая и сама сделалась церковью, Ивана-царевича обратила стареньким попом, а коней — деревьями.
Догоняет погоня: „Эй, батюшка! Не видал ты, не проходил ли здесь пастух с овечкой?" — „Нет, люди добрые, не видал; сорок лет тружусь в этой церкви — ни одна птица мимо не пролетывала, ни один зверь мимо не прорыскивал!" Повернула погоня назад: „Ваше царское величество! Нигде не нашли пастуха с овечкою; только в пути и видели, что церковь да попа-старика". — „Что ж вы церковь не разломали, попа не захватили? Ведь это они самые и были!" — закричал морской царь и сам поскакал вдогонку за Иваном-царевичем и Василисою Премудрой. А они далеко уехали.
Опять говорит Василиса Премудрая: „Иван-царевич! Припади к сырой земле — не слыхать ли погони?” Слез царевич с коня, припал ухом к сырой земле и говорит: „Слышу я людскую молвь и конский топ пуще прежнего”. — „Это сам царь скачет. Оборотила Василиса Премудрая коней озером, Ивана-царевича селезнем, а сама сделалась уткою. Прискакал царь морской к озеру, тотчас догадался, кто таковы утка и селезень, ударился о сыру землю и обернулся орлом. Хочет орел убить их до смерти, да не тут-то было, что ни разлетится сверху, вот-вот ударит селезня, а селезень в воду нырнет, вот-вот ударит утку, а утка в воду нырнет! Бился, бился, так ничего и не смог сделать. Поскакал царь морской в свое подводное царство, а Василиса Премудрая с Иваном-царевичем выждали доброе время и поехали на святую Русь.
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
Долго ли, коротко ли — приехали они в тридесятое царство. „Подожди меня в этом лесочке, — говорит царевич Василисе Премудрой, — я пойду доложусь сначала отцу, матери". — „Ты меня забудешь, Иван-царевич!" — „Нет, не забуду". — „Нет, Иван-царевич, не говори — позабудешь! Вспомни обо мне хоть тогда, как станут два голубка в окна биться! "
Пришел Иван-царевич во дворец, увидали его родители, бросились ему на шею, стали целовать-миловать его, и на радостях забыл Иван-царевич Василису Премудрую. Живет день, другой с отцом, с матерью, на третий же задумал свататься к какой-то королевне.
А Василиса Премудрая пошла в город и нанялась к просвирне в работницы. Стала просвиры готовить: взяла два кусочка теста, слепила пару голубков и посадила в печь. „Разгадай, хозяюшка, что будет из этих голубков?" — „А что будет? Съедим их — вот и все!“ — „Нет, не угадала!" Открыла Василиса Премудрая печь, отворила окно — и в ту же минуту голуби встрепенулися, полетели прямо во дворец и начали биться в окна. Сколько прислуга царская ни старалась, никак не могла отогнать их прочь.
Тут только Иван-царевич вспомнил про Василису Премудрую, послал гонцов во все концы расспрашивать да разыскивать ее, и нашли у просвирни. Взял он ее за руки белые, целовал в уста сахарные, привел к отцу, к матери, и стали они все вместе жить да поживать да добра наживать.
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀33. Царевна-лягушка⠀⠀ ⠀⠀
У царя Микидона было три сына, и все неженатые. Вот они просятся: “Батюшка, жени нас!" — "Нет, дети, вы сами уж взрослые, ищите себе невест. А я свадьбу сыграю, бал соберу, на пир гостей созову".
Вот сыновья собрались обдумать, где какую кому невесту сватать, и придумали: "Давайте мы сделаем стрелы!" Сделали они стрелы и договорились: куда попадет стрела, там и невеста.
Вот первый брат натянул свой лук и выпустил стрелу — попала стрела в царский дворец. Другой брат натянул свой лук и выпустил стрелу — попала его стрела в княжеский дворец.
Натянул свой лук Иван-царевич и тоже выпустил стрелу. Улетела стрела — не видно куда. Пошел Иван-царевич ее искать и нашел в речке; заплакал. Плачет Иван-царевич. А по речке волны расходятся: плывет Марья-царевна лягушчонка, во рту несет его стрелу и говорит: "Ква-ква! Что, Иван-царевич, плачешь?" — "Ну, — говорит, — как же не плакать: все мои братья невест нашли, а мне невесты нет…" — "Ну так что же, буду я твоей невестой! "