видят то же самое: плоды, птички поют. Иван-царевич удивился: „Ах, генерал-адмирал! Если б я не поехал сюда, никогда бы этого не увидел! ” Ходили они, ходили по острову, вдруг явилась эта же птичка. Царевич за ней стал ходить, генерал-адмирал и говорит: „Иван-царевич! Не ходите за этой птичкой: за ней ваши братья ходили и пропали! ” — „Ну, когда мои братья из-за этой птички пропали, я их найду или умру! ” Потом говорит он генерал-адмиралу: „Отправляйся, генерал-адмирал, на корабль, жди меня три месяца; прождешь три месяца, жди три недели; прождешь три недели, жди три дня. Прождешь три дня и, если меня не будет, отправляйся в свое царство".
Генерал-адмирал пошел на корабль, а Иван-царевич стал птичку ловить. Пришла темная ночь, птичка порхнула в лес и пропала, а Иван-царевич остался один. Ходил он по лесу и не нашел никого. „Ах, — говорит, — здесь нет никого!" Только проговорил это, тропинка явилась перед ним, и он пошел по ней. Подходит к той самой хижине, к которой и его братья подходили. „Слава тебе, господи! Теперь жить могу, попал на жилье!" Входит в хижину и видит: сидит старик. „А, — говорит, — Иван-царевич! Сколько лет я тебя ждал, насилу дождался… Что ты — волею или неволею, или своею большою охотою? Дело пытаешь или от дела лытаешь?" — „Ах, — говорит, — дедушка! Я не то что неволею, а больше своею охотою, и дело пытаю и от дела лытаю!" — „Вот, — говорит, — Иван-царевич! Я таких людей люблю, которые покорны старым людям. Ты есть хочешь, устал?" — „Да, — говорит, — устал: я целую ночь ходил! " Старик приказал, чтоб явилось двое кресел, и явилось двое кресел; и явились разные напитки, кушанья. И не видно было, кто что подавал. Только напились, наелись — музыка заиграла. Когда музыка кончилась, старик говорит: „Теперь вы напились, наелись, ложитесь спать, а утром встанете, Что будет — сами увидите!" Поутру Иван-царевич просыпается, видит: он в таких палатах лежит, что чудо, и слуги ходят. Подходит к нему старик: „Иван-царевич! Вставайте, самовар готов!"
И так он жил, веселился; прошло два месяца, а ему показалось — три дня. Наконец старик у него спрашивает: „Что, Иван-царевич, куда вы едете, куда путь держите и что вам нужно?" Он ему в ответ: „Отец у нас стар, и прослышал он, что есть за тридевять земель, в тридесятом царстве Усоньша-богатырша, у которой молодильные яблоки, живая и мертвая вода. Я еду за ними". — „Ах, Иван-царевич! Вам трудно будет, но если я вам помогу, тогда вы сможете все это достать!" И говорит ему: „Ну, Иван-царевич, смотри на меня!"
Пока Иван-царевич на него смотрел, он с него портрет списал. Списал с него портрет, посадил на стол, очертил мелом вокруг него чёлн, дал портрет и свои часы и говорит: „Смотри, Иван-царевич! Ты сможешь достать живую и мертвую воду и молодильные яблоки у Усоньши-богатырши только в двенадцатом часу. Когда подойдешь к ее дворцу, увидишь: стоят два богатыря, у каждого по палице в 500 пудов, и никого они не пропускают. Ты проходи в двенадцатом часу, тогда они спят, и назад старайся в этом же часу пройти. Когда ты пройдешь в сад, увидишь — стоят два льва, друг друга немного не достают, и стоят они у колодцев, где живая и мертвая вода; они в это время спят, и ты сможешь почерпнуть воду и пройти мимо них. А молодильные яблоки у Усоньши-богатырши во дворце: тут растут деревья, а на них — молодильные яблоки. Ты в этот же час сможешь и их сорвать! Смотри же, когда, — говорит, — яблоки возьмешь, больше ничего не делай, я тебя прошу".
Только лишь старик проговорил эти слова, дунул на него, он и оказался в том государстве — у дворца Усоньши-богатырши. Видит: вдали два богатыря, посмотрел на часы — двенадцатый час, и те два богатыря спят. Проходит заставу, видит: львы стоят у колодцев, тоже спят. По левую сторону он взял мертвой, но правую — живой воды и пошел дальше. Приходит во дворец, в нем спит Усоньша-богатырша, а рядом с ней деревья с яблоками растут. Он подошел и сорвал несколько яблок; потом посмотрел на Усоньшу-богатыршу, и очень понравилась она ему; влюбился он и поцеловал ее. И вдруг видит, что осталось ему только четверть часа быть во дворце, схватил нечаянно ее часы и портрет, а свои часы и портрет оставил, выбежал за заставу, за которой был его челн, сел в него и поехал.
А Усоньша-богатырша тем временем проснулась и закричала: „Кто такой, каков невежа был в моем царстве?" И приказала в погоню броситься и догнать его. И вот-вот догонят его, он испугался и говорит: „Ах, дедушка, что ты со мной сделал? Должен я теперь погибнуть!“ Только он эти слова проговорил, вдруг очутился опять у старика на столе. „Здравствуй, Иван-царевич! Я тебя уже давно дожидаюсь. Ну, — говорит, — расскажи, что ты, все ли достал?" — „Я все, дедушка, достал". — „Ну, — говорит, — покажи свой портрет и подай мои часы!" Он вынул портрет и часы: и портрет ее, и часы ее! Что делать? „Береги, — говорит старик, — этот портрет: в его рамке имеется самотряс-кошелек! А теперь время отправляться домой, осталось только три дня".
Взглянул Иван-царевич на старика и слезно заплакал. „О чем же ты, Иван-царевич, так сильно плачешь?" — „Ах, дедушка, как же мне не плакать? Я все достал, а братьев моих нет". — „Что же, Иван-царевич! Тебе, стало быть, желается своих братьев выручить? Они у меня!" — „Как же, — говорит, — мне не желательно, когда мы одной крови?" Пожалел его старик и приказал привести братьев. Их тут же привели. Увидали они своего брата и упали перед стариком на колени: „Дедушка, прости нас!" Старик им отвечает: „Я бы вас никогда не простил, да за брата вашего прощаю и отпускаю в свое государство".
Поблагодарили они старика, вышли из хижины. Пришли на берег моря, смотрят — корабль стоит. Увидал генерал-адмирал Ивана-царевича с братьями и забыл свою старость: бросился к ним. Разукрасили они корабль и отправились в свое государство. А Иван-царевич, может, ночи две не спал и крепким сном заснул. Братья же между собой говорят: „Что же, мы — старшие братья, мы ничего не достали, а он — младший брат, все достал и нас выручил. Отберем у него все, а ему подложим простых яблок и морской воды! " Взяли у него, у сонного, живую и мертвую воду, а ему влили морской, взяли молодильные яблоки, а ему положили простых.
Приезжают в свое государство. Генерал-адмирал выстрелил из пушки. Царю докладывают, что приехал корабль, на котором отправился генерал-адмирал. Царь сам приезжает к кораблю, увидал генерал-адмирала и всех своих трех сыновей, забыл старость свою, очень обрадовался. Приезжают во дворец, стал он у них спрашивать: „Что, дети мои, достали ли для меня что?" Иван-царевич говорит: „Всего я для вас достал: и молодильных яблок, и живой и мертвой воды!" И подает отцу воды. Отец выпил ее, и сделалась с ним рвота, и упал он в обморок от этой воды. Потребовали доктора, привели его в чувства. Иван-царевич вынимает яблоки. „Вот, — говорит, — как съедите, и сделаетесь молодым!"
Он съел — как был, так и остался стар. Старшие братья и говорят отцу: „Он все врет; мы все достали: живой и мертвой воды, и молодильных яблок! " Отец выпил их воды и сделался здрав, съел яблоки и сделался молодой, как и дети его.
Осердился он на Ивана-царевича, потребовал палача: „Вот тебе, палач, мой сын, отведи в поле, изруби его в мелкие кусочки и принеси мне меч в его крови! " Пошли они в поле, и горько Иван-царевич плачет; видит палач, что напрасно царевич погибает. Выходят они в чистое поле. Иван-царевич говорит: „Палач, не руби меня! Отрежь у меня с левой руки мизинец и помажь меч! " Палач отрезал у него мизинец и помазал меч кровью. Иван-царевич и говорит: „Палач, держи полу: я за это буду тебя благодарить! " Вынул он кошелек-самотряс и целую полу натряс ему золота. Распростился с палачом и отправился куда глаза глядят.
Приходит Иван-царевич в другое государство. Подходит к городу и видит: стережет пастух скотину. Он к пастуху: „Отдай одежду, а мою возьми себе!" Пастух говорит: „Как можно, вы надо мной смеетесь! Как можно вашу одежду на мой кафтан променять?" Но царевич снимает свое платье, отдает пастуху; а пастуший кафтан надевает. Поблагодарил пастуха и пошел в город.
Пришел он в город; идет, рассматривает, где что есть. Вот подходит к одной лавке: в ней старичок сидит, торгует. Он встал и смотрит на него. Старик спрашивает: „Кто ты такой?" Он ему отвечает: „Я не знаю откуда, не помню и родства!" А старик заметил, что он был красив и по словам неглупый, и начал его приглашать к себе жить. Детей же у этого старика, кроме дочери, не было. И остался царевич у старика. Когда он торговал, старику доход отличный был. Выстроил ему старик другую лавку и посадил одного торговать. День он торговал, два. На третий день отворил лавку, и шел полк солдат мимо, он говорит им: „Что есть в лавке, берите все себе!" Солдаты разобрали все, а он вынул кошелек-самотряс и во все ящики золота насыпал. Увидали старика купцы и спрашивают: „Где ты такого дурака себе взял?" — „А вам что же за дело?" — „Да нам со стороны жалко. Сегодня он отворил лавку, пустил солдат, и не чтоб какие от них барыши — всё разобрали дочиста". — „Хоть, — говорит, — весь товар у него разобрали задаром, а я всю жизнь не получал столько барыша, как от него". Купцы и говорят: „Постой, мы завтра раньше встанем и тоже солдат пустим!" Поутру рано встали. И вот идет полк солдат на ученье. Купцы говорят: „Солдаты, берите, что вам угодно! " Солдаты все забрали, и не осталось ничего у них: ни денег, ни товару. „Вот, — говорят, — старый, сам обанкротился и нас в банкроты произвел! "
А Усоньша-богатырша с того времени, как Иван-царевич у нее был, родила двух сыновей, и дети ее росли не по дням, а по часам. Когда им было по пяти лет, стали они учиться грамоте. Только другие товарищи смеются над ними, говорят, что у них отца нет. Это им показалось обидно. Приходят они домой, плачут слезно. Мать на них смотрит: „Дети мои, о чем вы плачете?" — „Как же нам не плакать, когда другие дети говорят, что у нас отца нет". Она вздохнула и слезно заплакала: „Есть, — говорит, — у вас отец, да далеко: за тридевять земель, в тридесятом государстве царский сын, звать Иван-царевич и прекрасен собой! "