Русские народные сказки — страница 31 из 54

слушать, то мы за это тебе привезем из города красный кафтан, красную шапку и красную подпояску. А кроме того — еще много гостинцев". А Емеле всего пуще нравилась красная одежда; он обрадовался таким нарядам и от радости захлопал в ладоши: „Все, братцы, будет сделано для ваших жен, если только купите такие наряды!" Сам опять залез на печь и тут же заснул непробудным сном. А братья попрощались со своими женами и отправились в столичный город.

Вот Емеля спит сутки, спит другие, а на третьи сутки невестки его будят: „Вставай, Емеля, с печи, уж, наверное, выспался, ведь спишь трое суток. Сходи за водой на реку!" А он им отвечает: „Не приставайте ко мне, я спать очень хочу. И сами не барыни, сходите по воду!" — „Ты ведь давал слово братьям, что будешь слушаться нас! А сам отказываешься. В таком случае мы напишем братьям, чтоб они не покупали тебе ни красного кафтана, ни красной шапки, ни красной подпояски, ни гостинцев".

Тогда Емеля быстро соскакивает с печи, надевает опорки и худой кафтан, весь замазанный сажей (а шапку он никогда не носил), взял ведра и пошел на реку.

И вот, когда он набрал воды в проруби и хотел уже идти, увидел, как вдруг из проруби появилась щука. Он и подумал: „Хороший пирог испекут мне невестки!" Поставил ведра и схватил щуку; но щука вдруг заговорила человеческим голосом. Емеля хоть был дурак, но знал, что рыба не говорит человеческим голосом, и очень испугался. А щука ему сказала: „Отпусти ты меня в воду на свободу! Я тебе со временем пригожусь, буду исполнять все твои приказания. Ты только скажи: „По щучьему веленью, а по моему прошенью" — и все для тебя будет".

И Емеля отпустил ее. Отпустил и думает: „А может, она меня обманула?" Подошел он к ведрам и громким голосом крикнул: „По щучьему веленью, а по моему прошенью, ведра, идите в гору сами, да не пролейте ни одной капли воды!" И не успел он докончить своего последнего слова, как ведра пошли.

Народ увидел и удивился такому чуду: „Сколько мы прожили на свете, не только видать, даже слыхать не пришлось, чтоб ведра ходили сами, а у этого дурака Емели идут сами, а он идет сзади и посмеивается!"

Когда ведра пришли в дом, то и невестки удивились такому чуду, а он скорёхонько забрался на печь и заснул богатырским сном.

Прошло довольно много времени, у них кончился запас колотых дров, а невестки задумали печь блины. Будят Емелю: „Емеля, а Емеля!" А он отвечает: „Не приставайте ко мне… Я спать хочу!" — „Иди наколи дров и принеси в избу. Мы хотим блины печь и тебя накормим самыми масляными". — „И сами не барыни — сходите, наколете и принесёте!" — „А если мы только наколем дрова, наносим сами, то тебе ни одного блина не дадим!"

Но Емеля очень любил блины. Взял он топор и пошел на двор. Колол, колол, да и подумал: „Что я колю, дурак, пусть колет щука“. И сказал про себя тихим голосом: „По щучьему веленью, а по моему прошенью, топор, коли дрова, а дрова, летите сами в избу". И вот топор в один момент весь запас дров переколол; вдруг отворилась дверь и в избу влетела огромная связка дров. Невестки так и ахнули: „Что это у нас сделалось с Емелей, он прямо творит какие-то чудеса!" А он вошел в избу и залез на печь. Невестки растопили печь, напекли блинов, сели за стол, едят. А его будили, будили, так и не разбудили.

Спустя некоторое время у них весь запас дров кончился, нужно ехать в лес. Начали его будить снова: „Емеля, встань, проснись, — уж, наверное, выспался! Хоть бы ты вымыл свою страшную морду — ты посмотри, до чего измазался!" — „Умывайтесь сами, если вам нужно! А мне и так хорошо…" — „Поезжай в лес за дровами, у нас дров нет!" — „Съездите и сами — не барыни. Дрова вам принес, а блинами не кормили меня!" — „Мы же тебя будили, будили, а ты даже голоса не подаешь! Не мы виноваты, а ты сам виноват. Почему не слезал?" — „Мне на печке тепло… А вы бы взяли и положили мне блинка хотя бы три. Я бы когда пробудился, их бы и съел". — „Ты все нам перечишь, не слушаешься нас! Надо написать братьям, чтобы они тебе не покупали никаких красных нарядов и гостинцев!"

Тогда Емеля испугался, надевает свой худой кафтан, берет топор, выходит во двор, заворачивает сани и берет в руки дубину. А невестки вышли смотреть: „А почему ты лошадь не запрягаешь? Как же ты поедешь без лошади?" — „А зачем бедную лошадку мучить! Я и без лошади съезжу". — „Ты хоть бы на голову шапку надел или что-нибудь повязал! А то ведь мороз, обморозишь уши". — „Если будут мои уши зябнуть, то я волосами загорожу их! " И сам сказал тихим голосом: „По щучьему веленью, а по моему прошенью, поезжайте сами, сани, в лес да летите быстрее всякой птицы". И не успел Емеля окончить последних слов, как ворота распахнулись и сани быстрее птицы полетели по направлению к лесу. А Емеля сидит, подняв дубину кверху, и, что ни есть голоса, напевает дурацкие песни. А волосы его стоят дыбом.

Лес был за городом. И вот приходится ему проезжать через город. А городская публика не успевает убегать с дороги: интересовались — едет какой-то молодец без лошади, в одних санях! Кто хватался за его сани, того он бил дубиной — по чему попадет. Вот он город проскакал и много народу помял и многих своей дубиной поколотил. Приехал в лес и громким голосом крикнул: „По щучьему веленью, по моему прошенью, топор, руби дрова сам, а дрова, летите в сани сами!"

И чуть только он успел окончить свою речь, как уж у него был полный воз дров, и увязан крепко. Тогда он сел на воз и поехал снова через этот город. А улицы так и запрудились народом. И все рассуждают о молодце, что проехал в одних санях без лошади. На обратном пути, когда проезжал Емеля с возом дров, то еще больше подавил людей и еще больше поколотил дубиной, чем в первый раз. Приехал домой, залез на печь, а невестки так и ахнули: „Что это у нас сделалось с Емелей, он прямо какие-то чудеса творит: у него и ведра сами ходят, и дрова сами в избу летят, и сани без лошади ездят! Нам с ним несдобровать. Наверно, он много народу помял в городе, и нас с ним посадят в темницу!”

И решили больше его никуда не посылать. А Емеля спит себе спокойно на печи, когда же пробудится, перегребает в трубе сажу и снова засыпает.

Донесся о Емеле слух до царя, что есть такой человек, у которого сани ездят сами и что очень много народу в городе он подавил. Призывает царь верного слугу и приказывает ему: „Иди и разыщи ты мне этого молодца и привези лично ко мне! ”

Царский слуга отправляется на розыски по разным городам, и селам, и деревням и везде и всюду получает один и тот же ответ: „Слыхать слыхали о таком молодце, но где он живет, не знаем”. Вот, наконец, попадает он в тот город, где Емеля придавил много народу. А этот город от емелиной деревни находится в семи верстах, и как раз на разговор попал один человек из емелиной деревни и сказал ему, что такой молодец живет в его деревне, — это Емеля-дурак. Тогда царский слуга приходит в емелину деревню, заходит к сельскому старосте и говорит ему: „Идем возьмем мы этого молодца, который столь много народу подавил”.

Когда царский слуга и староста пришли в дом Емели, то очень перепугались невестки: „Пропали мы! Этот дурак не только себя загубил, но и нас". А царский слуга спрашивает невесток: „Где у вас находится Емеля?" — „Вон на печи спит". Тогда царский слуга закричал громким голосом на Емелю: „Емеля, слезай с печи!" — „Это зачем? Мне и на печке тепло. Не приставайте ко мне, я спать хочу!"

И снова захрапел крепким сном. Но царский слуга вместе со старостой захотели его стащить с печи силой. Когда Емеля почувствовал, что его стащили с печи, то закричал во всю свою дурную глотку громким голосом: „По щучьему веленью, а по емелиному прошенью, явись, дубинка, и угости царского слугу и нашего старосту хорошенько!”

И вдруг дубинка явилась — как начала бить беспощадно и старосту, и царского слугу! Они едва живые выбрались из этой избы. Видит царский слуга, что Емелю взять нет никакой возможности, отправился к царю и рассказал ему все подробно: „Вы посмотрите, ваше царское величество, как все мое тело избито. И поднял свою рубашку, а тело его было как чугунное, черное, все в ссадинах. Тогда царь призывает другого слугу и говорит: „Один разыскал, а ты иди и приведи. А если не приведешь, то я с тебя голову сниму, а приведешь — щедро награжу!"

Другой царский слуга расспросил первого, где Емеля живет. Тот ему все рассказал. Он нанял тройку лошадей и поехал к Емеле. Когда приехал в емелину деревню, то обратился к старосте: „Укажи мне, где живет Емеля, и помоги мне его взять". Староста боится прогневать и царского слугу — нельзя, накажет, а емелиных побоев боится еще пуще. Он все рассказал ему подробно и сказал, что насильно Емелю взять нельзя. Тогда царский слуга и говорит. „Так как же его нам взять?" Староста говорит: „Он очень любит гостинцы: конфеты и пряники".

Набрал царский слуга гостинцев, приходит в дом к Емеле и начал будить его: „Емеля, слезай с печи, тебе вот царь прислал много гостинцев". Когда Емеля услыхал это, обрадовался и сказал: „Давай, я и на печке их съем — зачем мне слезать? А потом и отдохну". А царский слуга и говорит ему: „Ты гостинцы съешь, а поедешь ли к царю в гости? Он тебе в гости велел приехать. — „Почему не съездить? Я кататься люблю". А невестки сказали царскому слуге: „Лучше отдайте ему на печь, что намерены отдать. И если он обещал приехать к царю, то он не обманет, приедет".

И вот подали ему гостинцы, он их съел. Царский слуга говорит: „Ну, наелся гостинцев, теперь поедем к царю". Емеля ему в ответ: „Ты поезжай, царский слуга… Я тебя догоню: не обману, приеду", — сам лег и на всю избу захрапел.

А царский слуга еще раз переспросил невесток, верно ли, если он что обещает, то после делает? Те, конечно, подтвердили, что действительно он никогда не обманывает. Царский слуга уехал, а Емеля спит себе преспокойно на печи. А пробудится — семечки пощелкает, потом снова засыпает.

И вот прошло довольно много времени, а Емеля и не думает к царю ехать. Тогда невестки начали Емелю будить и ругать: „Ты, Емеля, вставай, довольно тебе спать!" Он им отвечает: „Не приставайте ко мне, я очень спать хочу!" — „Но ведь ты обещал ехать к царю! Гостинцы ел, а сам спишь и не едешь". — „Ну ладно, сейчас поеду… Подайте-ка мне мой кафтан, а то, пожалуй, озябну". — „И сам возьмешь, ведь не на печи ты поедешь! Слезай с печи да бери". — „Нет, на санях озябну; я на печке буду полеживать, а сверху кафтан!"