И он пошел в чистое поле — широкое раздолье. Приходит он на чистую поляну и стал он думать, куда бросить эту палку: «То ли бросить на восток, то ли на запад? Так, пожалуй, я ее не найду». Бросил он ее вверх. День ждет, другой ждет и третий день ждет, по палки все нет. Самойло горько заплакал и пошел домой. Мать увидала его заплаканным, испугалась:
— Что ты, Самойлушка, заплаканный? Или кто тебя напугал?
— Нет, мама, никто не пугал меня, а только вот бросил палку вверх, она не воротилась. Иди, будь добрая, заставь сковать палку, да только потяжелее.
— А какую тебе, сыночек, весом, скажи?
— Так вот, мама, заставь сковать не в три пуда, а в тридцать пудов.
Мать пошла к кузнецам, стала просить их и кланяться:
— Будьте добры, скуйте палку, только не в три нуда, а в тридцать пудов.
Кузнецы страшно удивились и в шутку сказали старухе:
— Раз в тридцать пудов, так можно еще три пуда прибавить.
— Так куйте, дорогие, какая бы ни была, только прочную.
А сама ушла домой и стала рассказывать сыну своему, что заставила сковать палку в тридцать пудов, а кузнецы добавили еще три пуда. А Самойло говорит:
— Ничего, матушка, не печальтесь. Молись спасу да ложись спать. Утро вечера мудренее.
Назавтра встает мать, идет узнавать к кузнецам. Увидела она кузнецов, которые ковали, не один и не два, а тридцать три кузнеца. Вот кузнец и говорит старухе:
— Иди, бабушка, домой. Палка к приходу твоего сына будет готова.
Мать с радостью побежала домой. Приходит домой и говорит сыну:
— Ну, иди, Самойлушка, палка готовая, я бы сама принесла, да палка очень тяжела.
Самойло сам идет к кузнецам. Когда он к ним пришел, они ему показывают палку. Самойло берет эту палку, по весу она ему очень понравилась, он в кузнице стал потряхивать этой палкой и кругом головы помахивать. И загудел такой сильный ветер, что невозможно было стоять в кузнице. Кузнецы — кто сидел, кто лежал от страха, а кто плакал, а кто и смеялся, не помня, что творится. А когда Самойло перестал махать своей палкой, кузнецы опомнились и стали его упрашивать, чтобы он более не махал:
— А то, пожалуй, разнесешь нашу кузницу.
Приходит Самойло домой. Мать и спрашивает его:
— Ну как, Самойлушка, понравилась тебе палка?
— Да ничего, мамаша, понравилась, да только будет ли она прочная, не знаю.
Идет он в чистое поле — широкое раздолье. Приходит он на чистую поляну. Размахнулся и бросил ее вверх. День ждет, другой ждет, на третий день палка летит, а когда стала долетать к земле, Самойло подставил свою голову, палка ударилась о голову, разбилась в мелкие дребезги. Он стал со слезами собирать крупные дребезги. Которые собрал, а мелкие не стал собирать. Приходит домой, мать его встречает и спрашивает:
— Ну как, Самойлушка, удалась палка?
— Нет, мамаша, палка очень плохая, вся разбилась о мою голову.
Приносит он кузнецам осколки и просит усердно кузнецов, чтобы они ему сковали еще прочнее палку. Кузнецы пообещали, что постараются сковать покрепче палку. Уходит Самойло домой. Переночевал, назавтра опять идет к кузнецам и спрашивает их:
— Ну как, палка готова?
— Да, готовая, — отвечают кузнецы.
Берег Самойло палку, да только не стал он ее потряхивать в кузнице, а пошел в чистое поле — широкое раздолье. Приходит он на чистую поляну. Размахнулся и бросил вверх. День ждет, другой ждет, на третий день палка летит, а как стала подлетать, он подставил свою голову, палка разбилась в мелкие дребезги. Опять он собрал крупные обломки и понес их домой. Мать встречает его и спрашивает:
— Ну как, Самойлушка, удалась палка?
А Самойло отвечает ей:
— Нет, мамаша, опять разбилась о мою голову.
Понес он кузнецам обломки. Приносит к ним. Просит кузнецов убедительно:
— Так уж куйте, так куйте крепкую, богу буду молиться за вас.
Кузнецы пообещали, что скуют очень прочную палку.
Самойло приходит домой, мать выскочила встречать и спрашивает Самойлу:
— Ну как, взялись кузнецы ковать? Однако мы им надоели этой палкой.
— Да ничего, взялись, пообещались сковать прочную палку.
— Ну теперь, сынок, ложись спать. Утро вечера мудренее.
Наутро Самойло пошел к кузнецам, а палка уж готова. Спрашивает Самойло:
— Ну как, удовлетворит эта палка меня?
А кузнецы и говорят ему:
— Ничего тебе не скажем, на деле сам убедишься.
Берет Самойло палку, приносит домой, переночевал, а назавтра встает и идет в чистое поле — широкое раздолье. Приходит он на чистую поляну. Помахал палкой вокруг головы так сильно, что от этого поднялася страшная буря. Люди были на работе — кто на поле, кто в лесу. Когда услыхали такое завывание сильного ветра, то стали толковать между собой: «Что так буря расходилась? Что-то, однако, для природы эта буря нехорошее принесет». А Самойло взял палку и бросил вверх. День ждет, другой ждет, на третий день палка летит, а когда стала подлетать к земле, Самойло подставил свою голову, палка так крепко ударилась о голову, что Самойло не помнил, как свалился на землю. Заснул он крепким богатырским сном. День спит, другой спит, на третий день пробуждается и говорит себе: «Ох, как я сладко спал!» И увидел подле себя эту палку и вспомнил, что он бросал ее вверх и, видимо, от удара получился сладкий сон. Взял Самойло эту палку, поцеловал ее. «Вот уж это палка так палка, можно с нею выйти в чистое поле — в широкое раздолье, добрых людей посмотреть и самого себя показать».
Приходит он домой. Мать встречает его, видит сына в хорошем, веселом настроении и палку целой. Мать и не стала спрашивать о палке. Назавтра сын ее просыпается, встает, умывается, полотенцем чистым утирается, причесывает свою буйную головушку и молвит матери таковое слово:
— Дорогая, родимая ты моя мамаша, скажи мне, есть ли на чем выехать в чистое поле?
А мать ему говорит:
— Есть у нас добрый конь. Называют его Сивка- бурка, вещая каурка.
Тогда Самойло стал просить у матери благословления, чтобы она его отпустила в чистое поле — широкое раздолье, добрых людей посмотреть и самого себя показать. А мать заплакала горькими слезами:
— Куда же ты хошь, дитятко мое родимое, на кого же ты меня покидаешь да на кого же ты меня оставляешь, кто же будет меня кормить и кто же будет меня веселить?
— Да ничего, дорогая мамаша, таковая моя участь выпала.
— Ну ладно тогда, сыночек, собирайся.
Самойло вышел на двор, свистнул молодецким посвистом, крикнул богатырским голосом:
— Сивка-бурка, вещая каурка, будь на пары готов!?
Сивка-бурка прибежал, как вкопанный, стал. Стал Самойло оседлывать своего доброго коня. Поднички на поднички, сверх того черкасское седельце, двенадцать подпруг. Подпруги были — шелк шематинский, шелк не рвется, булат не гнется, чистое серебро в грязи не ржавеет. Заходит он в избу, встает перед матерью на колени и просит ее благословления. Мать подходит, благословляет его хлебом-солью. Самойло встает, целует крепко свою мать в сахарные уста и вышел из своего дома. Садится на своего верного и доброго коня, поехал, куда глаза глядят.
День он ехал, другой ехал, а на третий день подъезжает: стоит столб — десять сажен вышины, десять сажен толщины. Подпись подписана и подрезь подрезана: «Кто этот столб разобьет, тот немного уступит своей силою славному и сильному богатырю, которого имя нигде не записано». Самойло отъехал на расстояние и пустил своего доброго коня во всю пору лошадиную. Подбежал к этому столбу и ударил своей богатырской палкою и разбил столб в мелкие дребезги. Поехал в город. Бежит — земля дрожит, у коня из ушей пламя пышет, из ноздрей дым столбом идет.
В этом городе управляла Марграфиня Прекрасная. Самойло приехал к Марграфиие Прекрасной и велел доложить, чтобы она вышла. Когда доложили Марграфиие Прекрасной, вышла она на крыльцо и сказала:
— Кого тебе надобно, добрый молодец?
А он стал ей говорить:
— Прими меня, худого холопа, к себе в прислуги.
Она его спрашивает:
— Чего ты можешь делать?
Он ей говорит:
— Могу быть охранником вас и могу выходить на любой поединок.
Ей даже очень забавно показалось, что такой неотесанный мужик молвит таково. Она стала ему говорить:
— Когда ехал ты сюда, видал ли на растани столб?
— Не то что видеть, я даже его разбил.
Сколь здесь было бояр, князей и разных богатырей, удивились, что мужик имеет такую силу. Князья, бояры и разные богатыри съезжались к Марграфиие Прекрасной, чтоб ее засватать за себя, но никто не мог выполнить ее задания. Вот она услыхала от Самойлы, что он разбил этот столб. Тогда Марграфиня сказала Самойле:
— Завтра будет другой столб, попробуешь его разбивать.
Самойло уехал на квартиру, отпустил своего доброго коня в чистое поле — широкое раздолье:
— Пей воду ключевую и ешь траву шелковую!
Сам переночевал. Наутро встает, выходит на двор, свистнул молодецким посвистом, крикнул молодецким голосом:
— Сивка-бурка, вещая каурка, будь на пари готов!
Сивка-бурка прибежал, как вкопанный, стал. Стал его Самойло оседлывать. Поднички на поднички, сверх того черкасское седельце, двенадцать подпруг. Подпруги — шелк шематинский, шелк не рвется, булат не гнется, чистое серебро в грязи не ржавеет. Берет он свою палку, садится на своего доброго коня и выезжает в чистое поле — широкое раздолье. Наезжает на тот самый столб, который был двадцать сажен вышины, двадцать сажен толщины. Набежал Самойло на столб и ударил так, что он разбился на мелкие дребезги. Бежит — только земля дрожит, у копя из ушей пламя пышет, из ноздрей дым столбом идет. Где кривые избы — сваливаются, где худые ночи — падают. Прибегает он в город к Марграфине Прекрасной, просит, чтобы доложили ей. Вскоре она выходит, увидела Самойлу Кузнецова и спрашивает его:
— Ну как, молодец, спробовал ты этот столб?
— Да, я его разбил, — отвечает Самойло Кузнецов.
— Так вот, молодец, завтра тебе придется еще выехать, испытать тебе третий столб. Тогда я с тобой буду говорить по-другому: быть тебе у меня в прислугах или нет.