— А кто поедет воевать?
— Да опеть поедут оба те зятя воевать.
— А ты пойди своего родителя спроси, не велит ли он мне куда прихорониться.
Она побежала, постояла на крылечке, не сказала. Приходит к Ополону-царевичу:
— Тятенька сказал, что если боится, то пушшай идет куда прихоронится.
Он пошел опеть к дяде, послал его за вином, снял одежу, умыватся, надеват на себя другую, выводит коня, кладет на его потники, на потники — коврики, на коврики — ковры сорочински, вставал вальяшно, садился черкацко, брал с собой меч-кладенец, копье борзумецко. И дядя приходит с вином. Выпиват Ополон-царевич чару вина полтора ведра на единый дух и едет он по городу. Сестры Александры-царевны провожают своих мужевей, Александра-царевна — зятевой.
И он против тех ехал — не поздоровался, а против Александры-царевны ехал — шапочку снял, поклонился. Она его в слезах и не видела. Они и говорят опеть:
— Вот бы нашей Алексаше жениха-то.
Он бьет коня по крутым бедрам, конь рассержается, выше лесу подымается, выше лесу стоячего, ниже облака ходячего. Подъезжает он туда. Эти два зятя залезли на дубы (от змея), увидели его, кланяются ему до сырой земли. Он против их въезжал — не поздоровался. Приезжат. Змей лежит, спит. Ополон-царевич перевернул шашку и тупым концом разбудил змея.
— А-а, что, русский комар, прилетел, хочешь силу испробовать?
— Да, — говорит, — надо.
Раз разбежались — у змея три головы отлетело, второй раз — еще три головы. Завернул коня и поехал обратно. Зятевья ему кланяются до сырой земли, говорят:
— Откуда же это богатырь едет?
Приежат, отдает дяде коня, дядька убират коня, а он снимат одежу, надеват малахай, лапти, опеть умазался весь сажей и пошел к Александре-царевне. Свертыватся онеть и ложится к печке.
А она была в гостях у отца. Прибегат:
— Любящий Игей, говори «Слава богу». (А его сон одолеват.) Зятевья опеть погубили неприятеля-то.
— Слава богу, что погубили.
Сам спит. А она плачет над ним:
— Ты со мной ничего не говоришь да не рассказываешь.
Пишет брат убитых змеев — змей девятиглавый:
«Я пришел к царю не пир пировать да не беседовать, а приехал жениться. Пусть он за меня отдаст Александру- царевну. Если он не отдаст, я ихне царство выжгу-выпалю и мечом покачу и пепелок развею. Всех я в плен заберу, Александру-царевну неволей увезу».
Спрашивает царь у тех зятевей:
— Поедете воевать?
— Поедем.
Сами думают: «Может опеть тот богатырь приедет». Поехали. А Александра-царевна говорит:
— Любящий Игей, ничего не знаешь? Вот змей девятиглавый, брат убитых, подступат под наше царство, меня хочет взять.
— А кто поедет воевать?
— Да опеть те зятевья.
— А ты пойди своего родителя спроси, не велит ли он мне куда прихорониться.
Она побежала, не добежала, приходит и говорит:
— Прихоронись.
Он ушел, послал дядю за вином, снял одежу, умыватся, надеват на себя другую, выводит коня, кладет на его потники, на потники — коврики, на коврики — ковры сорочински, вставал вальяшно, садился черкацко, брал с собой меч-кладенец, копье борзумецко. А дядя приходит с вином. Выпиват Ополон-царевич чару вина в полтретья ведра на единый дух и едет он по городу. Сестры Александры-царевны провожают своих мужевей, Александра- царевна — зятевей. А он против тех ехал — не поздоровался, а против Александры-царевны ехал — шапочку снял, поклонился. Она его в слезах и не видала. Зятевья и говорят:
— Вот бы нашей Алексаше жениха-то.
Он бьет коня по крутым бедрам, конь рассержается, выше лесу подымается, выше лесу стоячего, ниже облака ходячего. Подъезжат он туда. Два-то свояка сидят. Он до их доехал, сказал:
— Вот что, братцы, когда я вам махну перчаткой, вы, как можно, поспевайте ко мне.
И вот подъехал к змею, тот спит. Перевернул шашку тупым концом, разбудил.
— А-а, что, русский комар, прилетел, хочешь силу попробовать?
— Да, — говорит, — надо.
Раз разбежались — он у него четыре головы ссек, второй раз разбежались — опеть четыре. Голова одна осталась. Если ее не отрубить, он оживет. У Ополона-царевича силы не хватат. Он взял шашкой эту голову приткнул и в то время махнул им перчаткой. И они приехали. А он повалился на шашку и уснул.
Они смотрят, что богатырь такой: весь в золоте и в серебре. Он проснулся, видит: голова отрублена, они глядят на пего. Он ни слова не сказал, повернул коня и поехал обратно.
Приезжат, дяде отдает коня, сам прямо пошел к ней в спальню. Пришел, окошки запер на просову, одно окно так запер и двери закинул на крючок и лег спать на койку и спит, только изба дрожит, Прибегает она от отца, кинулись — двери закинуты. Кинулась — и окно закрыто, друго закрыто. Нашла одно окно не закрыто. И увидела и испугалась, думала, изба горит, увидела, что такой богатырь спит. Она двери откинула, окна открыла и побежала за отцом. А он сидит, с зятевьями выпивает, радуется, что зятевья погубили змея, воюют хорошо.
Ну и вот она его зовет домой. А он говорит:
— Зачем я пойду? Соплю не видал?
Но не мог отвязаться, она в ногах валяется — зовет. Все-таки пошел. И вот бежит она вперед, радехонька. Отворяет двери. Царь говорит:
— Что у тебя, дура, горит в комнате там?
— Заходи, заходи, ничо не горит.
Вот он заходит, видит, такой богатырь спит: по локоть руки в золоте, по колен ноги в серебре, во лбу красное солнце, в затылке светел месяц, по косицам частые звезды, кудри жемчужные. Зрел бы, смотрел, очей не сводил, и на плечах надпись написана: «Ополон-царевич». Царь стал его будить. Когда разбудил, тогда пал перед ним на колени:
— Прости меня, Ополон-царевич.
Он ему ответил, что «неча прощаться, ты меня не знал, кто я такой».
Тогда царь его берет, ведет домой. Приводит его домой, тем зятевьям говорит:
— Можете освободить стол, потому что не вы воевали, а вот он воевал.
Ополону-царевичу говорит:
— Если, Ополон-царевич, будешь жениться, я тебя обвенчаю с Александрой-царевной. И даю тебе полбытья и полцарского дворца.
— Не буду я, — говорит, — жениться. Есть у меня дома мать старая, без материнского благословения не хочу жениться.
Много ли, мало ли прошло, вот его дядья поехали домой. Он не стал от них отставать, Александра-царевна не стала от него отставать, поехала с ним.
И вот они ехали синим морем, и она была в положении, уже и родила в корабле девочку. А по берегу волшебники ходили и узнали, что на корабле есть сырая женщина, взяли ее, умертвили. Она умерла и Ополон-царевич сделал гроб: половину гроба Александра-царевна заняла, половину — насыпал злата, серебра, скатного жемчугу. Взял, подвез ее на остров, взял этот гроб, поставил, на гробу надпись написал: «Кто этот гроб найдет, чтобы эту Александру-царевну схоронили тут и на этом месте построили монастырь и службу служили, Александру-царевну поминали».
А сам поехал с этой девочкой, доехали до деревни, нашел старую старуху, отдал эту девочку, чтобы она до 12 лет воспитывала. Дал ей чем воспитывать. Через 12 лет он приедет, эту девочку заберет. И эта девочка тоже, как отец, роду царского, богатырского была, очень красавица большая. Она росла но по годам, а по часам, как пшеничное тесто на опаре кисла.
И пойдет она с подружками в церковь, приходит из церкви и говорит:
— Мама, почему же над, девочками ничего не говорят, не плачут, не жалеют, а надо мной все плачут, жалеют.
Старуха эта все говорила:
— Не знаю, не знаю.
Потом не вытерпела и сказала:
— Я тебе не мать; у тебя мать была Александра-царевна, а отец у тебя был такой красивый, Ополон-царевич: по локоть руки в золоте, по колен ноги в серебре, во лбу красное солнце, в затылке светел месяц, по косицам частые звезды, кудри жемчужные.
Вот эта девочка вздумала об их тосковать, стала худеть. Стала очень уж плоха. А 12 лет доходит, скоро Ополон-царевич приедет за ей. Бабушка стала бояться. Взяла ее сонную, отдала водовозам: «Увезите, — говорит, на сине море, утопите». Они увезли, утонить ее им было жалко, они взяли отдали ее рыболовам. А рыболовы взяли увезли да продали ее людоеду.
Людоед увидел, что роду царского, дал ей мамок, нянек, она стала в саду гулять. Стала эта девочка поправляться. Поправилась. Этот людоед приходит, говорит, что «надо тебя съисть теперь». Она и говорит:
— А что же, дядюшка, пошто меня исть?
— А ты, — говорит, — мне отдана на съедание.
И вот она и говорит:
— А ты меня, дядюшка, не ешь, уведи на сине море, опусти на сине море умыться.
— Если приведешь за себя человека, то сходи, умойся, оставлю.
Ну и вот она пришла на сине море, увидала — корабль плывет, она замахала ширинкой. Корабельщик увидал, повернул парус и сбросился, вышел. И она ведет этого корабельщика, ничо в слезах не заметила. А это был ее отец Ополон-царевич. А он ведет и думает умом: «Ох, какая девочка хорошая, как бы ее замуж взять за себя».
Oнa привела его, посадила в комнату на стул, сама ваворотилась и ушла в сад. Он посидел, никого нету. Он спрашивает у дворника:
— Куда же эта умница, котора привела меня, куда же сна девалась?
А он говорит, что она ушла в сад. И Онполоп-царевич пришел к ней в сад, она сидит, напричитыват в саду под яблоней, его не видит в слезах. Он стоял, слушал, она выпричитывала, какого отца, какой матери, как в церковь ходила, как ее жалели, как она тосковала, как похудела, как бабушка боялась, что ее Ополон-царевич казнит за нее, отдала водовозам, и водовозы отдали рыболовам, рыболовы — людоеду, а людоед хотел ее съисть. Он отпустил на сине море умыться, говорит: «Приведешь за себя человека».
Ополон-царевич все выслушал и узнал, что она дочь его. И взял ее за руку и повел к людоеду. Приводит к людоеду и говорит:
— Что же ты над этой девочкой какую власть имеешь?
— Как же, — говорит, — власть не имею, когда она мне на съедение дана.
— Тебе на съедение дана? Она моя дочь.
Людоед хотел взяться за девочку — исть, а в то время Ополон-царевич ему голову срубил. И пошли они с этой девочкой на корабль.