Итак, направления экономического развития будущей России:
a) Освоение своего северо-востока, приобщение к интенсивной жизни обширных пустынных пространств.
b) Реиндустриализация через роботизацию, возрождение полноценной производящей экономики, причём не только в государственной и крупнокорпоративной, но и в частной форме.
c) Реализация установки на максимальное импортозамещение, особенно в сфере продукции с высоким вкладом НИОКР.
d) Продолжение аграрного подъёма, ставка на стопроцентный продовольственный суверенитет, а затем и наступление русского производителя на мировом продовольственном рынке.
e) Развитие экономики образа жизни.
Под экономикой образа жизни мы разумеем такое производство товаров и услуг, которые обеспечивают потребность человека не просто в качестве жизни, но и в определённом образе жизни, связанном с его национальной и цивилизационной идентичностью. Это производство таких товаров и услуг, которые подчиняются не глобалистским жизненным стандартам, а стремлению к своему – в одежде, обустройстве дома, кухне, культурной продукции, туризме и отдыхе. Основную часть добавленной стоимости тут создаёт идентичность в сочетании с высоким качеством.
Сегодня в России такая экономика образа жизни почти не развита, поскольку истребление собственно русского образа жизни, замена его чужеземными образцами началась ещё задолго до индустриальной эпохи. Сегодня Россия может себе позволить мощный рывок к своему именно в сфере образа жизни и качества жизни. Идут интенсивные поиски в области русской кухни. По крайней мере, сформулирован впервые со славянофильской эпохи отчётливый запрос на возвращение к национальному стилю в одежде. Конфликт с Западом провоцирует постановку вопроса о качественном внутреннем туризме. В обществе нарастает разочарование бетонными коробками, которыми замусоривают наши города компании-застройщики, и возникает желание увидеть современную модификацию традиционного русского дома.
Последнее обстоятельство, кстати, даже вопреки воле властей вскоре развернёт направление градостроительной политики – вместо того, чтобы расти ввысь, города начнут расти вширь. Густонаселённые районы России будут превращаться в сквозные жилые массивы, сочетание городских жилых комплексов, дач, пригородных домов и усадеб, на которые как на высший стандарт будут ориентироваться все остальные категории. Русские расселятся гораздо более свободно и естественно среди лесных, речных и холмистых ландшафтов, возродив структуру малых и средних деревень на новом уровне. Этот образ жизни потребует развитого автомобильного и пригородного железнодорожного сообщения, совершенно другой степени насыщенности магазинами и учреждениями культуры, увеличатся требования к всё больше сжимающейся сейчас службе скорой помощи. Подобный образ жизни потребует и разработки новых, подходящих к нему образцов автомобилей – хорошо проходимых, вместимых, дающих владельцам высокую степень автономности от городской инфраструктуры.
Такой новый образ жизни, связанный с обретением национального стиля, потребует радикального культурно-цивилизационного преобразования Центральной России. Она должна из нынешней полупустыни, преображающейся лишь к столице, превратиться в комфортное и эстетически прекрасное музейно-парковое пространство с кремлями, соборами, монастырями, историческими улочками, старинными усадьбами. Она должна дарить такую же радость уютной и прибранной, достойной человека жизни, какую дарит опорный регион Европы от Центральной и Северной Италии через Западную Германию и Восточную Францию до Бенилюкса. Аналогичное пространство в России от Новгорода до Орла и Чернигова, Бреста и Смоленска до Казани должно сформироваться и в России. А затем к нему должны прибавляться и другие столь же уютно обустроенные пространства на северо-западе России (Серебряное кольцо), на юге России – по черноморскому и Азовскому побережьям, по Дону и Волге, на Урале, в Сибири. С поводами для инсинуаций об унылой, однообразной и веющей безысходностью России должно быть покончено раз и навсегда.
Ещё одна черта будущей России – это её транспортное сжатие, которое, несмотря на огромность территории, позволит воспринимать её как единое жизненное пространство, доступное для удобных и быстрых перемещений. С одной стороны, мы можем представить себе развитие новых железнодорожных технологий, которые позволят связать Москву и Владивосток Гипертранссибом, который будет проезжаться поездом за сутки. Ещё более плотной в этом смысле станет связанность большинства регионов Европейской части России. По мере экономического роста и выхода на новые технологические горизонты мы вправе ожидать и развития авиасообщений в России, так что они приобретут дешёвый, постоянный и регулярный характер, особенно если удастся создать единую надёжную систему безопасности, эффективно блокирующую террористические угрозы и предупреждающую технические сбои.
В геополитическом отношении будущая Россия видится нам обернувшейся к Арктическому океану. Его освобождение ото льда скоро дойдёт до такой степени, что из ледовой преграды он обратится в надёжную и кратчайшую связь между западным и восточным полушариями, в новый внутренний океан, приходящий на смену Атлантике и куда более перспективный, чем слишком уж необъятный Тихий. Впечатляющие позиции России на этом океане, ставшем, как и Сибирь, нашей долгоиграющей ставкой. Отрезанная доселе от прямых океанских выходов, разделённая с востока на запад отсутствием сквозных океанских путей, Россия внезапно предстаёт перед миром едва ли не как владычица океанов. Во всяком случае, западные стратеги уже готовятся к такому положению и переосмысляют основы маккиндеровской геополитики, базирующейся на тезисе, что русский «Хартленд» – это континентальное пространство, отрезанное от моря.
С одной стороны, это открывает для России неисчислимые перспективы великой океанской державы. С другой – ставит вопрос об угрозах для колоссального русского побережья, дотоле обороняемого льдом, теперь же оставленного на оборону нам самим. Отсюда понятно, что Россия не сможет больше позволить себе флотофобию и континентальную успокоенность. Мы будем нуждаться и в сильном флоте, и в напряжённой глобальной стратегии, которая утверждала бы те преимущества, которые дарует нам новая геополитическая позиция.
Таков парадокс. В логике хронополитики призванная к самоосвоению и самопостижению, к сосредоточенной опоре на свою идентичность, в логике геополитики Россия предстанет перед колоссальным глобальным вызовом, дающим характерный для морских держав импульс к напряжённому развитию. Каков будет тот синтез, который России суждено получить из такого парадоксального сочетания в своей жизни консервативного и динамического начал? В этом и состоит, пожалуй, главная тайна русской реставрации будущего.
Раздел VКакая конституция нужна русским?
Обсуждение поправок в Конституцию России и, прежде всего, в её преамбулу, приобрело лавинообразный характер. Со всех сторон идут предложения о том, в какой формулировке должен быть упомянут русский народ (в том, что он обязан быть упомянут – сомнений нет ни у кого, кроме совсем уж упертых либерально-бюрократических лоббистов и национал – сепаратистов). Безоговорочно поддержано Святейшим Патриархом Московским и всея Руси Кириллом и другими религиозными лидерами инициатива К.В. Малофеева о необходимости внести в Конституцию упоминание Бога. Все большее понимание находит и требование четко зафиксировать в основном законе определение брака как союза мужчины и женщины и, тем самым, перекрыть путь международным извращениям.
Бросается в глаза, что к обсуждению конституции всерьез оказались готовы почти исключительно консерваторы. Всё, что могут делать либералы, это кудахтать: «Руки прочь от шедевра ельцинской политической мысли». Тот текст, который у нас есть сейчас, – это ведь их конституция, принятая в результате государственного переворота 1993 года, закрепившая результаты разрушения великой страны, сделанная с помощью юридических уловок практически неизменяемой.
В ельцинской конституции не нашлось места ни Богу, ни русским, потому что место Бога там занимало «мировое сообщество», что на практике означает победителей в Холодной войне – США и Запад. По сути это была конституция ограниченного суверенитета России. И не случайно, что как только президент в своем послании выразил намерение ограничить всемогущество этого языческого божка – «мирового сообщества», подвинуть его из конституции, тут же в ней освободилось место и для Бога, и для русского народа, которых он вытеснил.
Что сегодня смущает в потоке поправок в преамбулу – так это их несистематичность и хаотичность, которая создает возможность для либеральных ловчил, которых немало во всевозможных экспертных комиссиях и группах, свести смысл этих поправок на нет. Мое убеждение – нам нужен не свод отдельных поправок к преамбуле. Нам нужна новая преамбула к Конституции.
Эта преамбула должна быть манифестом национальной философии, сводом национальных ценностей и видения мира. Должно быть отброшен нелепый предрассудок, что конституция – это свод предельно абстрактных и обезличенных норм и принципов наиболее общего характера. Такое понимание конституции было характерно для юристов эпохи Просвещения, когда основной закон рассматривался лишь как письменная фиксация «естественного права», как запись неких абстрактных норм всеобщего разума, пребывающего вне пространства и времени.
Для современности эти абстрактная нормативистская парадигма – это глубокое прошлое. Сегодня очевидно, что конституция – это не выражение естественного права, а продукт исторического развития национального законодательства и национальной политической философии, это выражение того уникального опыта, который есть в истории жизнеспособных исторических наций. Конституция выводится из традиции.
«Старому народу не нужно новых законов», – подчеркивал Н.М. Карамзин, возражая против переноса на русскую почву абстрактных европейских моделей. Ельцинская же конституция была попыткой разорвать с традицией, попыткой, пользуясь распадом СССР, учредить на месте тысячелетней России новое государс