На заседании Общества 1 ноября 1916 г. в лице археолога и востоковеда, члена-корреспондента Петербургской академии наук Н. И. Веселовского Общество благодарило Ф. И. Успенского за то, что им было положено основание для дальнейшего изучения памятников[237]. Однако после конфликта Успенского и Шмита из-за нежелания Ф. И. Успенского послать Ф. И. Шмиту материалы Русское археологическое общество отказалось иметь дело с Ф. И. Успенским и частично передало полномочия по охране памятников старины Морозову, который летом 1917 г. становится представителем РАО в Трапезунде, где организует Кружок любителей искусства и старины – в целях охраны памятников древности – «из среды греков (ученых) и военных образованных людей, интересующихся и любящих памятники старины»[238]. По этой причине сведения о положении дел в Трапезунде Б. В. Фармаковский, секретарь Русского археологического общества, продолжает получать и в 1917 г. Кружком любителей искусства и старины были разосланы письма «греческим учителям, священникам с просьбой дать известные им исторические сведения о других или о другом каком археологическом памятнике, о его сохранности и преданиях о них, а также[239] собирать парадные греческие, турецкие песни и былины. «Несмотря на все препятствия при любви к делу можно работать, – пишет Фармаковскому Морозов в начале июля 1917 г. – Веря в Вашу поддержку, буду как пчела собирать археологический материал со всех мест – по приезде в Петроград поделюсь с Вами»[240].
Известно, что охраной археологических памятников в Трапезунде занимался еще 8-й передовой отряд российского общества Красного Креста при Кавказской армии[241], причем археологов предполагалось послать и в Персию[242].
Единственный наблюдатель за памятниками в период между экспедициями – представитель Красного Креста Ф. Μ. Морозов, постоянно ведущий переписку с представителями МАО Н. И. Веселовским, представителем РАО Б. В. Фармаковским, а также с известным историком С. Ф. Платоновым. В письмах к Успенскому и Фармаковскому Морозов сообщает последние грустные новости: Богородицу Златоглавую превратили в лазарет, «запоры по-прежнему взламывают»[243], «городская управа намерена взять охрану и даже “изучение” памятников на себя»[244] и интересуется на обороте письма, когда уберут с должности митрополита Хрисанфа. «Летом 1917 г. дело дошло до того, – пишет он, – что местные греки не пустили в одну из церквей Ф. И. Успенского, начальника ученой экспедиции Академии наук, академика и тайного советника, продержав под дождем более часа!»[245] «Трудно бороться в деле охраны старины с людьми, которые не могут понять ценности», – резюмирует в своих письмах Морозов[246]. В его письмах встречаются и интересные для науки сведения. Часть сделанных им описаний опубликовала в своей статье Е. Ю. Басаргина[247]. Также он сетует на недостаток поддержки и знаний, пишет как Успенскому, так и Фармаковскому. Ф. Μ. Морозов старается об устройстве музея[248], действуя от имени РАО. В письме к С. Ф. Платонову Ф. Μ. Морозов пишет, что «управа городская готова ассигновать 13 000 р. на изучение и устройство музея, если с Вашей стороны будет согласие, а это согласие важно для пользы уже Ваших дел. Необходимо представительство русского, но не грека, и чем скорее Вы отзоветесь на мое предложение, т. е. учреждение музея, тем благоприятнее»[249]. С его точки зрения, «в качестве членов музея полезно для дела допустить и греков, чтобы выманить у них скрытые вещи. Сами греки говорят, если бы был в Трапезунде музей, мы бы дали много интересного»[250]. Кроме того, Ф. Μ. Морозов указывает на необходимость «назначить для Трапезунда и его окрестностей археолога, который бы был прикомандирован к канцелярии генерала Шварца или Штабу армии», который «ведал бы охраной», «мог требовать, чтобы с ним считались, когда он ходатайствует о защите старины и не допускал бы вмешательства других, кроме Императорской] Археологической] Комисс[ии]»[251].
В очередном письме к Б. В. Фармаковскому Ф. Μ. Морозов сообщает, что «в Трапезуйте храм Богородицы Златоглавой, обследованный научно и закрытый акад. Ф. И. Успенским, – вскрыт. В храме помещены больные солдаты. <…> Недостаток помещений в лечебных заведениях вызывает необходимость занять пустующие мечети; и вот, храм Богородицы, как б[ывшая] мечеть, в настоящее время превратился в питательно-врачебный пункт; больные размещены на полу – всюду, где только было можно лежать. О случившемся я узнал[252] чрез день и конечно сейчас же отправился туда, чтобы предупредить возможные недоразумения. Просил солдат не вбивать в стены храма гвоздей; не ковырять открытые академиком Успенским фрески, а медицинский персонал – не употреблять, для топлива, находящееся дерево (<…> – подмостки), а именно: дивную, инкрустационной работы (закрашенную), проповедническую кафедру; разного рода турецкие документы, находящиеся еще в груде неразобранных на галереях храма; не взламывать дверей архива, где хранятся, в нескольких ящиках, рукописные кораны, запечатанные и кости Имп[ератора] Алексея Комнина (?), и Св. Евгения (?)[253]печатью Академии наук, а главное – не отбивать штукатурку в храме, под которой хранится фресковая роспись и вообще не производить[254] каких бы то ни было перестроек и ремонтов. Ежедневно бываю в храме; прошу солдат относиться к памятникам старины с благоговением, не разрушать ничего и не выносить из галерей бумаг – рукописей, быть может, ценных для науки…»[255]
Другие письма Ф. Μ. Морозова к управляющему Восточным отделением РАО (а также члену Московского археологического общества с 1887 г.) археологу и востоковеду Н. И. Веселовскому[256], члену-корреспонденту Санкт-Петербургской академии наук (1914), исследователю истории и археологии Средней Азии, недавно были обнаружены в фонде последнего. К письму приложены фотографии известного и часто встречающегося в научной литературе изображения барельефа с внешней стороны храма Св. Анны и фрески-изображения ангела в алтаре апсиды этого храма[257], а также внутреннего вида Дворцовой церкви[258]. Над дворцовой церковью, где была обнаружена фреска Св. Евгения, Морозов устроил деревянный навес[259], вероятно, взамен сделанного Ф. И. Успенским и упоминаемого в Отчетах «временного деревянного щита»[260]. Изображенная круглая башня полностью соответствует внутренним видам Дворцовой церкви, находящимся в СПбФ АРАН, и отчетам Успенского[261].
Н. И. Веселовскому Морозов же посылает описание и фото барельефа из храма Св. Георгия, который, как говорят «местные греки», раньше «был приписан к некогда бывшему греческому монастырю»[262]: на барельефе изображен «человек, фигура, а дальше и фигура коня и по освобождении плиты совершенно от земли увидел и весь барельэф – представляющий всадника на коне – м. б., Св. Георгий. Пока я работал, возле меня собралась группа греков и солдат, солдаты заинтересовались моей работой, – помогали откидывать землю и удивлялись, откуда я узнал, что здесь зарыта эта плита; закончив работу, фотографировал барельэф; размер плиты 1¼ арш[ина] 1½ арш[ина]; для сохранности рельэфа думаю опять засыпать землей. Унести рельэф никто не может»[263]. Довольно подробно описывает Ф. Μ. Морозов и храм Св. Георгия: «Кладка, убранство восточных алтарных преград (барельэфы – украш[ены] крестиками и …[264]) подает мысль думать, что на этот храм, очевидно находящийся в богатом приходе, храмоздатели не пожалели средств, пригласили резчиков по камню, дабы украсить колонны и б[ыть] м[ожет] стены храма барельэфными украшениями. Это единственный храм в Трапезунде[265]. Эти барельэфные убранства побудили меня тщательнее осмотреть храм», – так Ф. Μ. Морозов и нашел плиту с изображением святого[266].
Кроме Трапезунда, Морозов осматривает[267] «10 церквей в окрестностях Джевизлика, местечка отстоящего[268] в 26 верстах от Трапеузнда, на Эрзерумской дороге; там любопытные пещерные храмы, где встречается фреска млекопитательницы и др[угие] и много других храмов с сохранившейся фресковой росписью»[269], в одном из них «есть хорошо сохранившееся] изображение Млекопитательницы»[270], – пишет он в письме к Б. В. Фармаковскому, констатируя, что «здесь большое поле для археологической работы, я с удовольствием бы занялся и отдался бы ей, если бы эта работа была одна… Вообще район Дживизлик до Ардоса очень любопытный; в этом районе монастыри Св. Иоанна; Сумелийский и В.