которые можно предполагать устои крыльца, по которому поднимались во дворец. Так как Кремль представлял неровную площадь, а подъем по направлению к югу, то в нем устроены были три террасы постепенно поднимающиеся. Ближайшие к церкви остатки с большой залой и арками привлекают особое внимание»[575].
В черновиках Ф. И. Успенский также упоминает, что за недостатком времени и невозможностью провести раскопки в Кремле в 1918 г. из-за изменившейся международной обстановки, для написания «Очерков» ему приходится руководствоваться исключительно записями, сделанными в сентябре 1917 г. в записной книжке[576], и непродолжительным общением с военным инженером Μ. Э. Керном. Для получения более точных данных измерений требовалось бы «снять не больше трех аршин в глубину на пространстве небольшой площади»[577] (или 2,5-3,2 м в глубину – до первоначального уровня)[578], но не хватило времени.
В Кремль Ф. И. Успенский попал только в сентябре 1917 г.[579], когда стали резко ухудшаться отношения с местным населением – чтобы быть меньше на виду, академик решил больше времени проводить в Кремле, сопровождаемый инженером Μ. Э. Керном. Отношения с местным населением Успенский старался афишировать как можно меньше – возможно, именно поэтому им были вычеркнуты куски отчета, рассказывающие о конфликтных ситуациях[580]. По мере продвижения работы Трапезундский акрополь стал одним из главных направлений исследования. «С северной и южной стороны он был защищен кроме того башнями, возведенными еще раньше возникновения империи», – писал Ф. И. Успенский[581], вероятнее всего имея в виду кулу Иоанна и «придворную башню», где располагалась домовая церковь Комнинов. Эти башни (дворцовая, кула Иоанна) не сохранились до наших дней, а между тем их изображения находятся в фонде экспедиции. Таким образом, сохранившиеся материалы Трапезундской экспедиции позволяют сделать дополнения к существующим сведениям по поводу западной, восточной и южной стен. Помимо фотографий, есть и чертежи, дающие более подробную информацию с измерениями, – это указанные выше материалы Μ. Э. Керна.
Как писали в газете «Трапезондский военный листок» (№ 30, 4 декабря 1916 г.): «…цитадель служила резиденцией царя, а возвышающаяся, вдоль края западной лощины, стена с высокими окнами служила в одно и то же время стеною дворца и стеною крепости. Верхняя крепость или цитадель с царским дворцом отделялась от нижней, более обширной части, поперечной стеной, равной по высоте со стенами вдоль лощин и укрепленной с каждой стороны башней. Эта верхняя площадка настолько выше нижней, что не только дворец, защищающий на ней высший пункт, поднимается высоко над зубцами поперечной стены, но и самое основание стены лежит выше самых высоких зданий следующей площади». Это изменение уровня земли и показано на плане Μ. Э. Керна (рис. 23В).
Кстати, если присмотреться, на рис. 131b книги Брайера-Винфилда[582]едва заметна круглая дворцовая башня. На его плане под номером 44 она должна была бы находиться рядом с номером 1.
Архивное дело 8 в фонде экспедиции (Ф. 169) с планом Трапезундского акрополя, правда, называется не совсем правильно («Планы с эскизами фасадов и наброски их с трапезунтского кремля в целом, развалин (дворца) и церкви»): никакого изображения дворцовой церкви на плане Μ. Э. Керна в принципе нет. Благодаря этому плану можно провести только некоторые приблизительные измерения дворцовой церкви с помощью указанных Μ. Э. Керном измерений соседней башни или выступа и графических редакторов – в этом нам поможет команда «инфо» в фотошопе для анализа указанных фотографий (рис. 5С, 13С).
С помощью человека, а также стандартной высоты перил (около 80 см)[583]очень легко определить примерную высоту башни, вычислив, чему равно расстояние от земли до конца полукруглого свода нижнего помещения в условных единицах фотошопа. Изображен как раз один из санитаров покойницкой, созданной здесь во время Первой мировой войны[584]. Участники экспедиции уделяли пристальное внимание в западной стене (на севере которой как раз находилась дворцовая церковь), фотографий с ее изображением и фресковой росписью внутри сохранилось довольно много.
О дворцовой церкви в записях экспедиции сохранились указания, что будто бы она была посвящена Св. Евгению. Однако с августа 1916 г., когда дворцовая церковь была обнаружена Ф. И. Успенским и Ф. Μ. Морозовым[585], они начали именовать ее церковью, где находилось самое лучшее по сохранности в городе изображение Св. Евгения (еще есть в пещерных храмах и в колокольне Св. Софии). Скорее всего, это одна из самых ранних фотографий[586] – рис. 8С.
Эта фотография была недавно отпечатана с негатива (с пленки) и относится, вероятнее всего, к 1916 г. В башне еще нет оконных рам, дверей, навеса и видно, под каким открытым небом долгое время должна была находиться роспись, указанная Ф. И. Успенским в отчетах и дневнике. Как писал он в «Очерках», «эта башня первоначально имела военное значение, приспособлена же для церкви впоследствии, когда явилась в том потребность и когда для защиты кремля были приняты другие меры»[587].
Вероятно, именно поэтому от уровня земли с внешней стороны крепости, насколько дают примерные измерения, она (ее остававшаяся на время проведения экспедиции часть) довольно высока (рис. 7С): около 21 м. От внутреннего уровня земли Кремля – около 13 м. Странно, что создатели самого полного на данный момент свода по истории памятников Понта не обратили внимания на эту фразу Ф. И. Успенского: «Если смотреть с севера на юг от дворцовой церкви»[588], и поместили дворцовую церковь в кулу Иоанна -совсем другую башню (рис. 34-41В).
Μ. Э. Керн не сделал зарисовок дворцовой башни – вероятно, потому, что она уже была как следует вычерчена Н. Б. Баклановым хотя бы в черновиках[589]. Некоторые архивные данные заставляют сомневаться, были ли измерения когда-то сделаны начисто. Часть изобразительных материалов о дворцовой башне, скорее всего, вовсе не были получены Ф. И. Успенским -обмеры и акварельные копии с фресок. На очередном заседании Комиссии по охране памятников Московское археологическое общество (документ от 11 (24) апреля 1918 г. за № и) сообщило, что Бакланов и Протасов представили Обществу предварительные материалы о поездке, а для «полной обработки собранного материала необходимы обмеры памятников и акварельные копии с фресок, находящиеся в распоряжении Академии». На запрос МАО о материалах Успенский ответил, что «обмеры памятников ожидаются от членов экспедиции, что же касается копий с фресок, то пересылка их сопряжена с такими трудностями и риском, что было бы неосторожностью отправить их почтой». Академия, озабоченная мерами к изданию всех материалов и трудов экспедиции, просит МАО уведомить, когда «московские члены экспедиции Н. Б. Бакланов и Н. Д. Протасов могли бы предоставить свои отчеты и имеющиеся у них материалы, о коих можно судить на основании отчета, составленного академиком Ф. И. Успенским, который при сем прилагается. Кроме того, академик Ф. И. Успенский доложил, что им были сделаны сношения с художником-архитектором Н. Б. Баклановым с предложением исполнить чертежи обмеров, сделанных им в Трапезунде, за 400 рублей, на что Н. Б. Бакланов ответил, что может исполнить чертежи за 5000 рублей. Запрошенные по этому поводу Π. П. Покрышкин и К. Романов ответили, что утверждение оценки чертежей Бакланова по обмерам его трапезундских церквей возможно лишь после осмотра всех материалов, собранных автором, особой компетентной Комиссией»[590]. Непременный секретарь Академии[591] доложил, что ни обмеры памятников Трапезунда, ни акварельные копии с фресок, «сделанные академическою экспедицией, в Академию не поступали до сих пор». Это все происходило на заседании 29/16 мая от 1918 г.[592], и других, более оптимистичных сведений у нас пока нет.
Однако фотографий интерьера и акварелей с внешними видами дворцовой башни в архиве достаточно. Некоторые даже ненапечатанные фотографии (или те, отпечатки которых оказались потеряны) недавно удалось обнаружить среди негативов экспедиции (СПбФ АРАН. Ф. 169. Оп. 1. Д. 20, 9). Несколько удобных ракурсов (западная стена цитадели с наименьшим искажением перспективы – рис. 5С, человек на лестнице – рис. 13С, сама лестница и виды с нескольких сторон) позволяют достаточно точно определить ее размер (на момент экспедиции) и указать, что башня была выше 13 м (от поверхности земли внутри акрополя), но была не более 21 м (естественно, сама крепость находилась на возвышении), а также примерный размер нижнего помещения дворцовой башни римского времени (не менее 8 метров в диаметре). Оценить это позволяют фотографии, сделанные Ф. Μ. Морозовым[593]. В 1917 г. там была устроена покойницкая. Есть и часть фотографий нижней постройки дворцовой церкви римского времени.
По этим фотографиям (рис. 15-17С) вполне возможно представить, что диаметр нижней части дворцовой башни был не менее 8 м без толщины стен. В СПбФ АРАН сохранилась фотография экспедиции, на которой более подробно изображена правая часть левой фотографии.