Нет, а что ни говори — жаль всё же готов! Большой был народ. Размашистый. По-хорошему великий. Впрочем, и по-плохому — тоже. Но…—
— и сотрут, как стирают слезу…
А славяне остались.
ИТАК:
VI век. Венеды и всякие обломки перемешанных гуннами этносов заняли опустевшее после переселения народов и, по сути, мировой войны тогдашнего времени пространство по Южной Польше, Чехии, Волыни и Подолии, образовали пражско-корчакскую культуру. Она начала притягивать население, перемещавшееся из границы лесостепи со степью, где бушевал хаос в результате распада на воюющие друг с другом и со всеми обломки гуннской державы. В результате в пространстве от примерно Житомира до примерно Праги стала развиваться весьма похожая на Пеньковскую, но отдельная культурно-историческая общность. Её справедливо связывают с историческими славянами. При этом археологически и генетически пражско-корчакское население в целом вышло из киевской культуры и принадлежало к гаплогруппе R1a1 (см. рис. 38).
Рис. 38. Генеалогическое древо
Глава 20
НАЧАЛЬНЫЕ СЛАВЯНЕ КАК ОНИ ЕСТЬ
Кто были эти славяне? Какими качествами обладали, чтобы стать основой громадного и влиятельного сунерэтноса? За счёт каких свойств своей природы создали несколько интересных цивилизаций?
Начнём с устройства их общества.
Собственно, в основе своей оно мало отличалось от других варварских обществ. И, как видно на основе археологических изысканий, представляло собой типичную для индоевропейских цивилизаций модель:
В основе всего стоял свободный землепашец — смерд (от обще-славяного smirdz, которое, вероятно, идёт от арийского mard — «мужчина»). [102]
Аналог уже упоминавшимся —
— leudis — свободный муж — человек
И основа главной первобытной дихотомии «мы, люди», и «не мы, другие».
Социальная организация этих свободных мужей-смердов базировалась на роде. Это была основа всего, гарантия жизни и свободы, экономическая база и социальная страховка.
Правда, за это и ты принадлежал роду со всеми потрохами. Ты был обязан на него работать, ты был обязан подчиняться его правилам и решениям, ты должен был отдавать ему всего себя и при необходимости — всё своё.
Род тобою управлял, род тебя судил. По род тебя и защищал. Именно на его кровную месть ты мог рассчитывать. Все родовые общества на этом стоят:
Убьеть мужь мужа, то мьстить брату брата, или сынови отца, любо отцю сына, или брату чаду, любо сестрину сынове; аще не будеть кто мьстя, то 40 гривен за голову. [264]
И, собственно, подобное положение вещей люди тогда воспринимали не только как должное — других-то вариантов общественного устройства всё равно не было, — по и с радостью. Ибо — дальше смотри пункт о социальных и экономических гарантиях. Одиночки тогда выжить не могли по определению. Одиночка был никто и ничто. Он мог быть сколь угодно силён физически, но что он сделает с десятком нападающих? И за него некому было бы встать, за него некому было мстить. Наконец, в одиночку как мог он себя прокормить? Даже землю один не вспашешь — нужен как минимум брат или сын, чтобы тянуть соху, и как минимум женщина, чтобы направлять лемех. И если род от тебя отворачивался, ты был беззащитен физически, ничтожен юридически и безнадежен экономически. «Изгой», «выродок» — это и сегодня, в нашем обществе, остаётся довольно страшным определением.
Да, периодически люди из рода уходили. Обычно лишь тремя путями. Выделиться из рода на основе взаимного согласия со своим хозяйством и, по сути, с собственным новым родом. Раз. Переехать в город, если твой экономический потенциал это позволял (скажем, ты гончар товарнообильный или кузнец топко дельный). Два. Уйти в армию, в племенную или чужую дружину. Три.
Роды состояли из семей и, скорее всего, населяли эти маленькие веси-деревеньки в 8—20 домов. А близкие роды и образовывали — во всяком случае, первоначально — те самые «задруги», «верви», «соты».
На уровне вервей уже формировались административные и промышленные прослойки. Первая воплощалась в старейшинах и аппарате их совета. Вторая — в ремесленниках, обслуживающих уже не род, а всю округу, кузнецах, гончарах, ювелирах и т. п. Возможно, на этом уровне существовала также и прослойка тех, кто специализировался на вывозе и обмене излишков продукции, то есть на торговле. Но для уверенности в этом не хватает археологических данных. По данному времени.
Вне — по на этом же уровне — стояло и низовое звено служителей культа и их аппарата. Возможно, в составе этого аппарата был лишь мальчонка, что зажигал костры на требище — но тем не менее предания и легенды зафиксировали для нас такую структуру. К тому же волхвам действительно нужны были ученики.
Есть также данные, что в задругах существовали некие ватажки воинских людей. Это не воины в полном смысле слова, но именно небольшие группы вооруженных молодых парней, образовывавших что-то среднее между разбойничьей бандой и наёмной дружиной. Эти ватажки на лето уходили в свои лагеря в горах или лесах, где предавались воинским утехам и нападениям на чужие верви и земли. Свои же сородичи им отчисляли известную долю общественного продукта на содержание, за что ожидали защиты от нападений чужих лихих людей.
Я об этом уже говорил в главе о венедах и повторю ту же мысль: возможно и даже вероятно, что из таких ватажек и сформировались те дерзкие дружины славян, что так быстро дали Империи возможность оцепить свою боеспособность.
Роды и семьи нередко владели несвободными людьми — рабами и холопами. Особенно в эпоху славянской экспансии, когда пленных выводили десятками тысяч. Старославянское «рабъ» идёт от индоевропейского *orbu — работать. Нынешнее немецкое arbeiten — работать — того же корня.
Раб, как и во всех рабовладельческих обществах, был говорящей вещью, не более. Он не имел нрава на личную собственность и даже на создание семьи. По современные авторы отмечали относительную гуманность устроения раба в славянском обществе. По сути, это был просто работник, слуга, разве что не на жалованье. Нередко рабов даже рассматривали как членов семьи, только с ограниченными правами. У них существовала возможность выкупиться на волю, «выработать» сё. Или заслужить. Рабы и пленные, как мы видели, входили даже в состав личных боевых дружин богатых сородичей.
Впрочем, точно так же легко и патриархально раб мог быть принесён в жертву, когда надо было срочно сбегать к богам и донести до них просьбу рода или племени. Опять же и перед решительной битвой оное сделать было небесполезно. После победы — сами боги велели. А после поражения — тем более. Правда, приканчивали прежде всего пленных. Но кто такой пленный, как ещё не получивший ошейника раб?
А насколько долго продержался этот обычай, можно судить хотя бы по 1812 году. Когда крестьяне в складчину собирали по рублю, по два и выкупали у казаков пленных французов. Чтобы затем их и прирезать — на радость всей деревне и деткам на воспитание. Это, конечно, были сплошь добрые православные люди, которые, разумеется, и не думали приносить ритуальную жертву бесу Перуну. Но кого-то прирезать надо было. Как испокон веков пошло. Чтобы беды не было. А ради такого дела и рубля не жалко. Хоть и большая сумма, да…
Задруги, верви и прочие общины формировали племя. Структуру, в которой люди связаны общим языком, обычаем, законом и управлением.
Внутри племени формировалась уже племенная административная, военная и религиозная аристократия. Уже в источниках VI века при описании славян использовались термины: rех — «король», dux, princeps — «герцог, правитель», primi, primores, priores — «выдающиеся люди».
Ясно, что основным путём для попадания в слой знати был военный. У земледельцев просто не образовывалось достаточно свободного продукта, чтобы оплатить путь на верхи общества и пребывание там. Воину легче: кого убил — того ограбил.
Проблема состояла в том, что существенное богатство концентрировалось лишь в относительно немногочисленных источниках. И потому надо было убить довольно многих, чтобы собрать достаточно ценностей. А на этом пути существенно возрастал риск и самому лечь в чистом поле на потеху воронам.
Выхода из этого противоречия было два. Рассчитывать на удачу. И выбирать богатый объект для экспроприации.
В первом случае удача шла к сильному, умному и решительному, каковые качества в воинском обществе культивировались. И культ этот дошёл до нас в легендах, сказках и былинах про витязей и богатырей.
Во втором случае выбор должен был останавливаться на тех объектах, овладение которыми приносит наибольшую норму прибыли на единицу риска. То есть на объектах, которые не имеют постоянной защиты, зато располагают привлекательным объёмом движимой собственности.
Понятно, что путём недолгих размышлений любой заинтересованный в подъёме собственного благосостояния славянский гражданин приходил к выводу о крайней приспособленности Римской империи к удовлетворению его запросов. В самом деле: это не племя на родовой стадии, когда вооружён и способен сопротивляться каждый мужчина. И когда взять в случае удачи нечего, кроме женщины и, может быть, копья с ножом. Не горшки же реквизировать, в конце концов!
А вот общество, которое уже разделилось на профессиональных производителей прибавочного продукта и их профессиональных защитников, может удовлетворить самые взыскательные нужды. Пока ещё гарнизон какого-нибудь Сирмиума выдвинется на защиту разоряемой вокруг местности! А ты уже на пару-тройку деревенек обрушился, виллу богатую между делом разорил — и исчез, подгоняя уколами в зад движимое имущество и унося в мешках золотишко-серебришко и изделия местной промышленности и народных промыслов.
И армия уже не догонит.
Так и происходило:
В это время огромная толпа славян нахлынула на Иллирию и произвела там неописуемые ужасы. Против них император Юстиниан послал войско… Так как это войско по численности было много слабее неприятелей, то предводители нигде не решались вступитъ с ними в открытое сражение… Во время этого грабительского вторжения, оставаясь в пределах империи долгое время, они заполнили все дороги грудами трупов; они взяли в плен и обратили в рабство бесчисленное количество людей и ограбили всё, что возможно; так как никто не выступил против них, они со всей добычей ушли д