а свиней, так же как мы стада баранов. <… > У них два города: 1. Вабнит — первый город на востоке (страны славян), и некоторые из его жителей похожи на русов. 2. Хордаб — большой город и место пребывания царя.
Вабнит, конечно, не то, что Вантит, но в специальной литературе принято эти два топонима отождествлять.
Но это же вятичи, а не венеды, возразит мне критически настроенный оппонент. Да и временная разница большая — лет в пятьсот.
Что ж, верно.
Этому я могу противопоставить следующие соображения.
Во-первых, географическая близость тех и других. В условиях большой мобильности народов это, конечно, мало о чём говорит — но мало лучше, чем ничто. Тем более что мы уже видели, как венеды сохраняли свою географическую локализацию и этническую самоидентификацию на протяжении предыдущих пятисот лет.
Во-вторых, лингвистика. При славянском-то гнусавленьи «вятичи» в «вяндичей» и «виндичей» превращаются очевиднейшим образом. А если ещё убрать ничего не говорящий, кроме как о славяноязычности, суффикс — ичи, то и получаем мы знакомый такой корень «ванд-», «венд-»…
В-третьих, душа, выражающаяся в обычаях народа. В частности, в похоронных.
Вот как уже упоминавшийся Ибн-Русте описывает погребальные обычаи этих самых «славян»:
Когда умирает у них кто-либо, труп его сжигают. <…>На другой день после сожжения покойника они идут на место, где это происходило, собирают пепел с того места и кладут его на холм. <…> И если у покойника было три жены и одна из них утверждает, что она особенно любила его, то она приносит к его трупу два столба, их вбивают стоймя в землю, потом кладут третий столб поперёк, привязывают посреди этой перекладины верёвку, она становится на скамейку и конец (верёвки) завязывает вокруг своей шеи. После того как она так сделает, скамью убирают из-под неё, и она остаётся повисшей, пока не задохнётся и не умрёт, после чего её бросают в огонь, где она и сгорает.
Сати. По сию пору индусы этот обычай практикуют.
Вот что пишет анонимный автор «Худуд Ал-Алем»:
Мёртвого сжигают. Если у них умирает человек, то его жена, если любит его, убивает себя. <…> Все они огнепоклонники.
У этого перса далее идут некоторые похожие на ибн-рустевские пассажи, так что там в основе был или один источник, или одна базовая информация. И то и другое имеет для нас равное значение — значит, эти сведения так или иначе опираются на действительность.
Восточным свидетелям вторит византиец Маврикий Стратег:
Их женщины целомудренны сверх всякой человеческой природы, так что многие из них кончину своих мужей почитают собственной смертью и добровольно удушают себя, не считая жизнью существование во вдовстве.
А вот что пишет осуждающий все эти извращения киевский летописец:
.. вятичи <…> имяхут же по двѣ и по три жены. И аще кто умряше, творяху трызну надъ нимъ, и посемъ творяху кладу велику, и възложать на кладу мертвѣца и съжитаху, и посемъ, събравше кости, вложахувъ ссудъ малъ и поставляху на столпѣ на путехъ, иже творятъ вятичи и нынѣ.
Ну и на десерт описание погребального обряда населения киевской культуры:
Для погребального обряда характерны грунтовые могильники с погребениями по обряду кремации на стороне. <…> Остатки кремации помещались в ямы очищенными от остатков погребального костра или же вместе с золой, углями и обломками керамики. В 30 погребениях кальцинированные кости были помещены в погребальные урны, в трёх — накрыты урнами. <…> Керамика могильника представлена лепными горшками.
Путает нам картину только летописец Нестор, приплетший какие-то столпы, на которые якобы помещают урны с прахом. Как он себе это представлял, интересно? Вятичи вырезали тумбочку и ставили на неё горшок? Из чего вырезали, из дерева? Так это недолговечно. Из камня? Ну-ну… А как защищали горшок от природных стихий — ветра, дождя, снега, молний?
Нестор-летописец. Эскиз росписи Владимирского собора в Киеве. Художник В.М. Васнецов
В столпы мы себе позволим не поверить. Холм у дороги, в котором правильным порядком помещены горшки с останками, — это возможно. Возможно, холм под «столпом» и подразумевался.
И, наконец, археология.
Любопытно, что внятного общего мнения об археологической культуре вятичей пет. Их сближают с носителями то ромейской, то боршевской культур (которые, впрочем, часто объединяют), то видят близость с колочинской. Наиболее адекватными для описания этого состояния дел я нахожу две фразы:
Эти памятники и синхронные им селища и городища сближаются с культурами более южных областей типа луки-райковецкой и роменско-боршевской —
— и —
Носители мощинской культуры отождествляются с летописным балтским племенем голядь и считаются ответвлением юхновской культуры. Они также составили местный этнический субстрат, определивший своеобразие вятичей. [47]
Культура вятичей действительно формируется здесь с VIII века и действительно несет в себе явные признаки лука-райковецкой и роменско-боршевской идеологий. Но в то же время она не похожа ни на что, кроме самой себя. И… —
— киевской.
Точнее, посткиевской.
Снова вспомним погребения. Курганы. Кремация на стороне. Помещение пепла и кальцинированных костей на курганах в глиняных сосудах-урнах.
Кстати, в более поздних курганах пепел помещали —
— в домовины, сложенные из дерева, срубные или столбовые.
Не те ли это самые «столпы» автора «Повести временных лет»? Да, только, конечно, выглядело это не так, как он описывал. Всё же эти камеры-домовины находились внутри кургана.
Нет, виден киевский корень, виден! А уж что на эту венедскую основу наслоилось затем некое пришлое население — в небольшом, чувствуется, количестве — так это нормально для времён славянской экспансии на Русь. Даже, кстати, и это «от ляхов» можно принять. Если от тех «ляхов», от коих пошли «лендзанины-лендзяне-поляне», — то вот вам и полное объяснение лука-райковецким элементам в вятичской материальной культуре.
Интересный обычай был у этих людей:
Мелкие земледельческие деревни вятичей часто носили временный характер и переносились на другие места по мере истощения небольших подсечных пашен.
То же самое, что делалось у венедов! Да, собственно, не могло не делаться, диктуемое климатом и уровнем сельскохозяйственной технологии. Но это не помешало, однако, более развитым, «подготовленным» в Европе культурам словен и кривичей на тех же венедских землях (и севернее! и болотистее!) устроить более или менее оседлый быт. А что заставляло вятичей в куда более благоприятных условиях брянских, рязанских, калужских земель заниматься подсекой? Не обычаи ли отцов? Те же, что заставляли так долго сопротивляться попыткам втянуть их в Русское государство?
Владимир Мономах и его сыновья.
Художник В. П. Верещагин
Покорить вятичей удалось только Святославу, но ещё и сын его Владимир ходил на них войною — возвращать завоевания отца. Но даже в XII веке великий князь русский Владимир Мономах с гордостью перечислял своим детям предпринятые им путешествия через земли вятичей. А поход в их землю на их племенного князя Ходоту и его сына называл в числе крупнейших своих военных предприятий.
Видно, было чем гордиться…
А рядом — западнее, на территории нынешних Брянской и Гомельской областей — жили радимичи, родственные вятичам. И тоже — с непонятной археологией. Тоже возводимой к балтам, но с непонятными особенностиями.
Между тем всё становится попятным, если принять гипотезу о венедском происхождении обоих племен. Тут и балтские влияния становятся объяснимыми, и сближения с культурами «настоящих» славян, и отзвук роменско-боршевских элементов, которые явственно возводятся к колочинским предшественникам. И в том, что и летописец не отводит радимичам и вятичам места в рамках «словенеска языка», данная гипотеза лишь находит хоть и косвенное, по мощное подтверждение.
Кривичи тоже не причислены к «настоящим» славянам. Зато причислены некие полочане, которых, вообще-то, ни археология, ни история отдельно не выделяет. Что за парадоксы?
Разбираться начнём с кривичей.
Их территорией стала огромная область — верховья Волги, Днепра и Западной Двины, южная часть Валдая, часть бассейна Волхова и часть бассейна Немана. По нынешней географии это вся северо-восточная Белоруссия, Псковская, Смоленская, часть Московской, часть Тверской, часть Новгородской и часть Петербургской областей. По сути, всё сердце Руси — не славянское! В смысле — не из списка «словенеска языка».
Славянское — ниже Припяти. А здесь — кривичское. Не считая словен новгородских.
Впрочем, словене — уже позднейшие насельники. И, судя по Ладоге и Любше, — насильники. Период же освоения кривичами — в археологии выступающими в виде носителей «культуры длинных курганов» — бассейна реки Великой, озера Псковского и верховий Ловати относится к VI–VIII векам. На двести лет раньше славянской интервенции.
А откуда взялись сами кривичи?
Это не очень ясно. Известно, что когда они дошли до Ладожского озера, то там построили крепость в месте, которое нынче называют Любша. Зрительно её можно увидеть на картине Н. Рериха «Заморские гости» — загадочным своим гением он увидел тот самый «светлый город на холме», где и стоял кривичский порт и опорный пункт на Севере.
Заморские гости. Художник Н. К. Рерих
Но самое поразительное в этом наиболее раннем на северо-западе Руси укреплённом поселении то, что оно, как говорится в справке исследовавшего Любшу великого нашего археолога Е. А. Рябинина, —
— по столь раннему времени возникновения и по технологическим особенностям не имеет аналогов в Восточной и Северной Европе.
А ближайшие аналоги Любшанской крепости находятся в Центральной Европе в ареале расселения западных славян — от Дуная до Польского Поморья.