Как глянул на него государь, так и обмер от удивления. Ствол вороненый, с синевой, как у цыгана волос. А на нем насечка – словно кто золотом расшил. Ложа из разного дерева и отделана… перламутром да слоновой костью узоры выведены. А замок уж так аккуратно да чисто сработан, что и царь диву дался. И велел он тут же купить это иноземное ружье, сколько б оно ни стоило.
Генералы исполнили царский приказ.
Вот вернулся царь-государь в столицу и велит ему заморское ружье принести. Вытащили генералы ружье из сафьяна. Рассматривают, любуются, дивятся.
И вдруг видят на стволе золотом выведенную надпись: «Иван Москвин во граде Туле».
Вот тебе и заморская штуковина!..
А царь в колокольчик звонит: велит скорее ружье подавать.
Как тут быть?! Думали, думали генералы, да и соскребли золотые-то буквы. Так и не узнал царь, что это ружье сделал не иноземец, а наш тульский мастеровой…
… Солнце уже село. От реки тянуло прохладой.
– Ну, ребятишки, по домам! – скомандовал дед. И сам направился к крыльцу.
Васютка ухватил его за руку:
– Дедушка, а это правда?
– Знамо, правда.
– А ты, дедушка, можешь сделать такое ружье?
– Ну, я уж теперь старик, где мне. А вот ты, ежели будешь учиться да стараться, может, и лучше сделаешь!..
Дед Мироныч горячо любил ружейное дело и очень тосковал по нему. Но работать на заводе он уже не мог по старости, хотя был еще бодр и держался молодцевато.
Заметив в Васютке любознательность и способности к мастерству, дед стремился привить ему любовь к оружейному делу, как испокон веков было заведено у них в роду.
Однажды дед принарядился, надел вышитую рубаху, смазал дегтем сапоги и расчесал гребнем широкую бороду.
– Ну, внучек, собирайся, сегодня возьму тебя с собой.
– Куда это? – осведомилась бабка.
– А тебе зачем знать, старая? Это наше, мужицкое дело. Тебе след ноги вымыть ребятенку да волосы причесать… Хорошо бы и рубаху переменить, если есть.
– Чай, не в церковь идешь – рубаху-то менять… – огрызнулась бабка. – Да и много ли ты рубах-то ему запас, чтобы требовать?..
Однако она все же умыла Васютку, вымыла ему ноги и даже надела новые штаны. При этом сказала:
– Дорогой-то гляди в оба, в грязь не лезь… а рубаха и эта сойдет… И так настираться на вас не могу.
Они вышли за ворота и направились в сторону города.
– Дедушка, куда это мы?
– А в завод, обещались мне ноне музей показать, где оружие всякое хранится. Туда никого не пускают, а у меня сторож знакомый…
– И то ружье увидим, которое царь купил?..
– Это я тебе не скажу, а только оружия там видимо-невидимо, аж глаза разбегаются…
Миновав железные ворота, они прошли вымощенным булыжником двором до большого красного помещения.
Вдруг что-то как загремит, засвистит, аж земля задрожала.
Васютка прижался к деду.
Глаза застлало дымом; и в этом дыму, пыхтя, грохоча и лязгая, двигалось на него какое-то черное чудовище.
– Не бойся, Васютка, не пужайся, – ласково успокаивал его дед. – Это же машина, али как там его? Паровоз… Пошумит, погремит да и проедет… мы от него далеко…
И действительно, скоро все стихло, дым рассеялся, словно ничего и не было.
Все же Васютка долго не мог прийти в себя. Образ страшного ревущего чудовища все еще стоял перед глазами. Он вблизи видел паровоз впервые…
– Ну, вот и музей, – сказал дед, указывая на длинное кирпичное здание.
Они вошли в помещение, увешанное и уставленное всевозможным оружием. Тут были и шашки, и тяжелые палаши, старинные фузеи и штуцера, современные винтовки и всяких размеров и систем пистолеты.
– Во, гляди, Васютка, примечай… Все это оружие сделали наши тульские мастера. Тут и мои изделия были, да сейчас опознать не могу.
Вася восхищенными глазами смотрел по сторонам. Очень приглянулись ему маленькие пистолетики на золотой цепке.
– Дедушка, а эти пистолеты всамделишные?
– А как же. Самые заправские, знаменитый мастер делал, Медведков.
Вдруг в зал вошел, поводя рыжими усами и тараща глаза, здоровенный полицейский.
– Вы чего тут?.. Откуда взялись?.. Сейчас начальство идет…
Дед схватил внука за руку и потащил к выходу.
– Идем, Васютка, идем, а то деду Игнатию попадет, сюда никого не пущают…
Дед был рассержен полицейским, дорогой хмурился и что-то сердито бормотал себе под нос.
А Васютка шагал по дороге, как по небу. Он был счастлив. Перед глазами его одно красивей другого возникали ружья, шашки, пистолеты.
У самого дома он остановился и схватил за руку деда:
– Эх, дедушка! Как бы мне научиться делать настоящие ружья, я бы сделал такое ружье, которое бы стреляло от нашего дома до самой Москвы…
– Ишь чего захотел, – улыбнулся дед, и эта неожиданная улыбка расправила суровые морщины на его лице, сделала его добрым, приветливым.
– Человек может многого достигнуть, Васютка. Надо только стараться да не лениться.
По завету деда
После посещения музея Васютка пуще прежнего привязался к деду и стал проявлять еще большую любознательность. Теперь, придя в кузню, он не только качал кузнечные мехи или держал длинные клещи, помогая деду, а старался узнать, что за изделия дед кует, для чего они нужны и как называются?
Когда дед становился к верстаку и выдвигал широкий ящик с инструментами, Васютка не давал ему работать.
– Дедушка, а это что за рогульки? – указывал он на кронциркуль… И, не дожидаясь ответа, спрашивал: – Зачем такой молоточек?.. А вот какие щипчики… – они нужны тебе?
– До чего ты дотошный стал, Васютка, – отвечал Мироныч. – Мыслимое ли дело все разом объяснить?.. Гляди и примечай что к чему. А мешать будешь – прогоню!
Вася умолкал, но ненадолго… Переминаясь с ноги на ноту, он опять начинал осаждать деда.
– Дедушка, а что крепче – железо или медь?
Мироныч, увлеченный работой, незаметно для себя пускался в объяснения и спохватывался лишь тогда, когда разговор, действительно, начинал ему мешать.
– Да отстанешь ли ты наконец, – сердито прикрикивал он. – Иди лучше в бабки играть, от тебя не подмога, а одна помеха…
Васютка знал, что Мироныч быстро отходит. Поэтому, нахмурясь и уйдя, он минут через пять являлся как ни в чем не бывало.
– Дедушка, может, уголька подбросить?
– Уголька? Подбрось, пожалуй, да качни раз-другой, а то, того и гляди, потухнет в горниле…
Ранние утренние часы Мироныч всегда проводил в саду или на огороде. Взрыхлял землю под яблонями, занимался прополкой и поливом овощей…
Васютка, бывало, как проснется – бегом летит в сад.
Взяв маленькое ведерко, сделанное для него Миронычем, он начинал носить воду. Когда большая бочка была наполнена до краев, он брался за полив огурцов и помидоров на «Васюткиной грядке», засаженной для него отцом.
В августе, когда на грядке созрели первые четыре помидора, Васютка осторожно срезал их и принес матери.
– Мама, это помидоры с моей грядки, я сам вырастил, – сказал он с гордостью. – Это тебе, папане и бабушке. А этот я отнесу деду…
И, сунув помидор в карман, исчез.
К кузне деда он подошел осторожно и, заметив, что тот стоит у верстака, на цыпочках стал пробираться к наковальне; ведь только вчера он зазубрил у деда новую стамеску.
Как раз в тот момент, когда он положил на наковальню оранжево-красный помидор, Мироныч неожиданно повернулся, и глаза их встретились…
– Вот, дедушка, подарок с моей грядки, – виновато пролепетал Васютка.
– Спасибо, спасибо, внучек, – сказал дед и, подойдя, потрепал его за волосы. – И я, брат, для тебя тоже приготовил подарок. – Откинув дверцу тумбочки, он достал и протянул Васютке небольшой ящичек: в нем лежали пилка, молоток, маленький топорик, клещи, плоскогубцы и многое другое.
– Получай и устраивай под навесом себе мастерскую, – сказал дед.
Васютка остолбенел от радости и никак не решался принять подарок.
– Да бери же, бери, не бойся, это я сам сделал для тебя и вот… дарю.
Васютка схватил ящик, прижал его к груди и, даже забыв сказать спасибо, выскочил из кузни.
С этого дня во дворе стало заметно тише. Веселый смех и звонкие детские голоса раздавались редко. Васютка, его братишка и все соседские ребятишки теперь собирались под навесом и, разложив подаренные дедом инструменты, что-то мастерили и строили.
Васютка из старого ящика сделал себе подобие верстака и на нем из деревянных обрезков строил пароходы и паровозы, возводил дома и башни.
Когда наступили холода, весь свой скарб он перетащил в комнату, заняв целый угол.
– Это что еще за дело! – закричала на него мать. – И так негде повернуться, убирай все сейчас же!
– Ишь мусора наволок, – вторила ей бабка. – Грязь-то вожу не перевожу… Надо выкинуть все это в чулан.
– Не дам, не дам, это мне дедушка подарил! – Васютка сел на пол, обнял свои инструменты и горько заплакал.
Услыхав плач, из-за перегородки вышел дед.
– Вы чего малого обижаете, сороки? Он не просто играет, а рукомеслу учится. Это надо понимать.
Васютка, глотая крупные слезы, смотрел на деда, как на спасителя…
Дед был для него и учителем, и наставником, и другом. Только эта дружба оборвалась неожиданно и слишком рано.
На масленой в этот год стояли сильные морозы. Дед ездил в деревню навестить родных и дорогой сильно промерз. По приезде он тяжело занемог. Несколько дней пролежал на печи, кряхтя и стеная, потом велел истопить баню, находившуюся на задах двора, и пошел выпаривать хворь.
Из бани его принесли чуть живого.
По совету бабки положили на лавке и послали за фельдшером.
Когда явился маленький, горбатый старичок, фельдшер Анохин, дед несколько отдышался. – «Ну, слава богу, полегчало…»
Но когда фельдшер уходил, Васютка услышал слова: «Надо соборовать».
Он не знал, что значит «соборовать», но по тону, которым это было оказано фельдшером, по тишине, которая мгновенно воцарилась в доме, по скорбному выражению лиц матери и бабки понял: должно случиться страшное.