[41].
Овладев великолепным порывом (dans un élan superbe) всей первой неприятельской линией траншей du Talus, рощами Шений и Дантель (en Chenille et en Dentelle), полк русских был охвачен спереди и сзади огнем немецких пулеметов, направленным против атаковавших как из параллельной траншеи, так и из окопа Буа Сомбр. Как сказано выше, произошла ошибка в направлении русского правофлангового батальона, который был отброшен влево, сведя на нет атаку, вначале увенчанную блестящими результатами (de très brillants résultats)».
Потери русских, говорит генерал Гарнье-Дюплесси, должны быть очень велики. Вследствие этого он предписал оттянуть русские батальоны за канал, а на место их выдвинуть в боевую линию 3-й полк зуавов.
Упомянутая смена была в высшей степени трудна, и только небольшими частями в течение всей ночи удалось вывести за канал части 5-го полка. Затем, в течение 20 апреля, русские части были отведены в район Эрвелон (Hervelon) – Певи (Pevu) – Пруйи (Prouilly), где они могли воспользоваться заслуженным ими отдыхом.
Еще несколько дней в районе 5-й армии продолжались разрозненные действия в целях подготовки атаки на Бримонский массив. Но атаке этой не суждено было совершиться. Наступательные действия 5-й и 6-й армий не получили желательного развития, и 29 апреля последовало распоряжение, исходившее из Парижа, об отсрочке всякого наступления в районе 5-й армии. В середине же мая генерал Нивель был заменен на посту главнокомандующего французской армией генералом Петеном.
Операция, задуманная генералом Нивелем, была признана несоответственной при данной обстановке и потому подлежавшей отмене.
Под руководством нового французского главнокомандующего французская армия вернулась к системе более ограниченных по размерам и целям операций, позволивших Франции сберечь ее армию до прибытия американских войск. Последние же позволили снять французские войска со второстепенных участков общего фронта и сосредоточить их для маневров, предпринятых уже во второй половине 1918 года под общим руководством маршала Фоша.
Потери русских войск в апрельской операции определяются, по французским источникам, в 5183 убитых, раненых и без вести пропавших. Бывший наш представитель при главной французской квартире генерал Палицын определяет их в 70 офицеров и 4472 солдата[42].
Французские военноначальники, в высшем подчинении которых находились русские войска, воздали последним должную дань уважения к их смелости и самопожертвованию. Командир 7-го французского корпуса генерал де Базелер, в подчинении которого находились довольно долгое время обе русские бригады, лестно отзывался о том внимании, с которым русские части стремились усвоить все новейшие приемы современной войны, выработанные на западном фронте. В приказах французского главнокомандования боевая деятельность русских бригад в период апрельских боев на реке Эн оценивается следующим образом:
«Приказ № 22522 от 24 апреля 1917 года.
1-я русская особая бригада, составленная из 1-го и 2-го полков, которая 16 апреля 1917 года, под энергичным руководством своего начальника генерала Лохвицкого, блестяще овладела назначенными ей предметами действий, довела свои усилия до конца, несмотря на большие потери, особенно в офицерском составе, и успешно отразила все неприятельские попытки, направленные к тому, чтобы вырвать у нее плоды ее успехов».
«Приказ № 270210 от 29 апреля 1917 года.
3-я русская особая бригада, составленная из 5-го и 6-го полков, превосходно управляемая ее начальником генералом Марушевским, вела себя блестящим образом под неприятельским огнем; получив задачу атаковать неприятельский опорный пункт, особенно сильно укрепленный, она двинулась в атаку с большим мужеством, невзирая на смертельный огонь неприятеля».
Препровождая копии этих приказов стоявшему тогда во главе русской армии генералу Алексееву, генерал Нивель уведомил, что он был бы счастлив, если бы о доблестном поведении бригад было доведено до сведения русских армий[43].
Генерал Алексеев исполнил желание генерала Нивеля, отдав соответствующий приказ, в котором говорит: «Я счастлив объявить русской армии о подвигах наших братьев, сражающихся на полях далекой Франции, бок о бок с нашими славными союзниками, против общего врага за право, свободу и светлое будущее народов»[44].
Глава VIII
Потери французской армии в апрельской операции. – Последствия отмены этой операции. – Влияние этой отмены в связи с революцией в России на моральное настроение русских войск. – Отозвание русских бригад. – Вопрос о репатриации русских войск. – Печальные события в лагере ля Куртин.
Потери французской армии с 16 по 25 апреля определяются кругло – в 118 тысяч человек, но в первое время никто не знал действительного размера их, и о количестве раненых и убитых ходили фантастически преувеличенные слухи. Они не только волновали общественное мнение, но под влиянием усиленной пацифистической пропаганды, одновременно с постигшей наступление неудачей, вызвали чувства озлобления и разочарования в самой армии. Особенно много говорили о крупных потерях 7-го корпуса, в составе которого, как нам уже известно, находились обе русские бригады. Ходили слухи о том, что корпус этот потерял половину своего состава.
Мрачное настроение более всего сгустилось в тылу 5-й и 6-й армий. В госпиталях шли усиленные пересуды. Обвиняли командный состав в неумелом руководстве: «Нас вели на бойню», – так резюмировали раненые те приказания, которые отдавались войскам к исполнению. Говорили о том, что через Шато-Тьери прошел воинский поезд, на вагонах которого, переполненных людьми, были написаны мелом жесткие слова: «A la Boucherie»[45]. И рядом с ними, словно для отравы малодушных: «Vive la paix» [46].
На четвертом году невиданной борьбы слова эти звучали совсем по-другому, чем в начале войны: утомление войной сказывалось повсюду, не в одной только России. Еще 28 февраля 1917 года новый главнокомандующий французской армией генерал Нивель жаловался военному министру на то, что работа пацифистов, среди которых, вероятно, было немало неприятельских эмиссаров, начинает давать свои плоды и, во всяком случае, приобретает опасный характер.
Факты наличия пацифистской пропаганды проявлялись действительно все ярче. Настоящая волна пацифистических брошюр, газет и листовок уже давно заливала французскую армию. Отпускные, находясь у себя дома, нередко присутствовали и принимали участие в разного рода собраниях, где велась пропаганда в пользу заключения мира; по возвращении в свои части эти люди оставались в сношениях и переписке с вожаками течения, представлявшего крайние опасности для морали народа и армии. Особенно страстная агитация в пользу мира шла в поездах, на железнодорожных станциях и в рабочих кругах. Говорили в пользу забастовок на заводах, работавших на оборону; велась кампания и против обработки в стране земельных участков…
Все это в глазах французских военноначальников приобретало опасный характер. Особенно после широко задуманной и неудачно сложившейся операции. И действительно, с прекращением апрельского наступления на р. Эн мораль французской армии подверглась тяжкому испытанию. Обнаружившиеся разногласия в верхах армии не могли остаться незамеченными; они спустились вниз, где приобрели весьма резкую форму по мере проникновения их в менее стойкие и мало выдержанные слои людей. Усиленной критике подверглись действия начальников, и против них стало складываться недовольство, а кое-где и открытый ропот. Говорили о неумелой организации снабжения армии боевыми припасами… Эпитеты «мясник», «живодер» раздавались направо и налево.
Дело обострилось настолько, что в конце мая возникло даже несколько открытых отказов от выступления на позиции. Делались попытки передачи власти в некоторых частях войск, минуя прямых начальников, в руки выборных офицеров и простых солдат. Говорилось о необходимости идти на Париж, где всё якобы готово для революционного взрыва.
Слухи эти особенно обострились под впечатлением печального уличного инцидента в столице 4 июня, имевшего место на бульваре Бертье (Berthier), во время которого аннамитские[47] стрелки открыли огонь по толпе. В результате стрельбы были жертвы, и это обстоятельство дало повод утверждать, что Париж отдан в руки «черных».
В начале июня один батальон, стоявший в селении Нейси-су-Буа (Neissy-sous-Bois – к юго-западу от Суассона (Soisson)), оказался в полном восстании. Мятежные солдаты решили идти на Париж, но были остановлены и капитулировали перед французской кавалерией, оцепившей опушку леса Виллер-Коттре (Villers-Cotterets) на путях к Парижу.
Только твердостью и разумными мерами нового главнокомандующего генерала Петена, нашедшего себе поддержку в личности Клемансо – председателя военной комиссии в Сенате, a затем председателя Совета министров, войска, потерявшие равновесие духа, были приведены постепенно в порядок и вновь приобрели доверие к тому делу, ради которого было уже принесено столько человеческих жизней[48].
Само собой разумеется, что эти настроения проникали и в союзные войска, действовавшие на французском фронте. Не миновали они, конечно, и русские бригады, понесшие к тому же весьма крупные потери, в общем доходившие до 30 %. Неудачная операция и напрасные потери всегда создают благоприятную почву для недовольства и раздражения.
К тому же, судя по некоторым данным, наши войска, едва ли не со времени их высадки на французскую территорию, находились под разлагающим влиянием некоторых крайних эмигрантских кругов.