ти храбрецы?..
Это русские марокканской дивизии! Слава им…»
По поводу боя 26 апреля генерал Доган донес, что он очень доволен ротами Русского легиона, ему подчиненными: офицеры и солдаты показали себя в бою пылкими и мужественными.
Общие потери русских: 3 офицера раненых; солдат убито 19, ранено – 74.
Чтобы не дать расстроиться кадрам, начальник марокканской дивизии просит поскорее выслать этим ротам соответствующие пополнения, которые находились в это время в Лавале, в числе около 200 волонтеров.
С особой восторженностью генерал Доган отзывается о деятельности в этом бою строевой роты капитана Лупанова и пулеметной роты капитана Разумова. «Эти части, – говорит он, – двинулись в бой с беспримерными (sans pareil) пылом и храбростью, которые привели в восхищение (en admiration) всех, видевших данное движение, и особенно зуавов, с которыми они наступали рядом.
Капитан (ныне полковник) Лупанов был тут же, на поле сражения, награжден орденом Почетного Легиона, а два особо отличившихся унтер-офицера – военными медалями.
Кроме названных лиц французских боевых наград были удостоены еще другие чины легиона.
Весь же батальон Русского легиона, находившийся под командой полковника Готтуа, за участие в атаке 26 апреля 1918 года был признан заслуживающим «Etat de récompenses»[111].
Но вот наступает следующий месяц – май. Атаки германцев во Фландрии и Артуа, несмотря на проявленную настойчивость, в общем не приводят к ожидавшимся немцами результатам. Французское командование перебрасывает в атакованный район сильные резервы, которые останавливают развитие успехов, сопровождавших первоначальное наступление неприятеля. В результате произведенной перегруппировки естественно наступает ослабление положения союзников в других районах, и особенно на ближайших подступах к Парижу, в районе Суассон – Реймс. Этим обстоятельством пользуются германцы, чтобы именно сюда направить свой новый удар.
Марокканская дивизия вновь на автомобилях перебрасывается в атакованный район, и здесь более месяца работают наши легионеры, участвуя в разного рода боевых столкновениях с превосходящим по числу противником. Лишь к началу июля заканчивается боевая деятельность легиона в этом районе, и он, в составе все той же дивизии, отводится в армейский резерв в Виллер-Котере.
Французские газеты того времени особенно восторгаются геройством русского отряда в бою 30 мая под Суассоном. Оне подчеркивают большое количество боевых наград, предоставленных французскими военными властями русским легионерам.
Вновь вступившие в ряды отряда люди, сражаясь как львы, соперничают в доблести с ранее прибывшими легионерами.
Особо отмечалось мужество убитых – поручика Орнатского, подпоручика Руднева, доктора Зильберштейна и раненых – капитанов Разумова, Иордана и поручика Васильева[112].
Среди донесений, свидетельствующих о доблести чинов Русского легиона, участвовавших в этом бою, выдается донесение командира 1-й роты о геройстве подпрапорщика Дьяконова[113].
В бою под Суассоном, при контратаке, он был тяжко ранен несколькими пулями в грудь, живот и руку. Вследствие того, что роте при отходе пришлось пробиваться штыками к своим, вынести подпрапорщика Дьяконова с поля боя не было никакой возможности.
«Тем не менее подпрапорщик Дьяконов, – свидетельствует донесение, – не потерялся; собрав вокруг себя столь же тяжело раненных, как и он сам, названный подпрапорщик составил из них команду, огнем которой прикрывал тыл своей роты, облегчая тем ее отход.
По-видимому, подпрапорщик Дьяконов не остался в живых, так как о нем прекратились всякие сведения.
(Следует перечень свидетелей ранения.)
Подпрапорщик Дьяконов имел Георгиевский крест 4-й степени и Croix de guerre[114] (с пальмой)».
Это бесхитростный рассказ про одного из многих. Сколько, в самом деле, таких скромных русских героев, имена которых не удалось сохранить, осталось лежать на полях Франции и Македонии, выражая своею геройской смертью протест против власти большевиков и их дерзости распоряжаться судьбами непринадлежащей им Великой России!…
Интересно привести выдержку из письма одного очень вдумчивого офицера Русского легиона, участника славного боя 30 мая, написанного им генералу Лохвицкому и в переводе находящемся в соответствующем архивном деле. В нем говорится приблизительно следующее: «Относительно настроения офицеров и солдат могу сказать, что мы себя считаем приговоренными, без всякой надежды вернуться назад целыми, подобно батальону «смертников» в России, уничтоженному целиком, без всякой реальной пользы для общего положения[115]. Его приходится рассматривать скорее как «идею», чем как организм для использования в бою».
К сожалению, добавляет автор письма, мечта о том, чтобы батальоны Русского легиона были соединены вместе, до сих пор не осуществилась; действуя же раздельно, малыми пакетами, под начальством французских офицеров, эти части не могут осуществить какой-либо самостоятельной задачи, и вся их роль сводится к содействию успеху других частей. Между тем, жалуется он, лучшие солдаты уже перебиты, остальных ожидает та же судьба. «Боюсь, что при таких условиях ни задача, ни идея, положенные в основу при организации Русского легиона, не будут полностью осуществлены».
12 июня командование 1-м батальоном переходит от полковника Готтуа к капитану Лупанову. А накануне, 11 июня, французским Военным министерством отдано распоряжение о замене старых ангажементов новыми, в которое вводилось определенное обязательство служить «до конца войны» и которое должно было быть подписано каждым легионером, как того требовал основной закон, в присутствии французского представителя (sous-intendant).
Согласно этому распоряжению, русским легионерам, подписавшим новый контракт, предоставлялось право либо продолжать службу в специальном Русском легионе, либо перейти в состав Иностранного легиона. Не пожелавшие подписать новый контракт подлежали переводу в разряд рабочих или, в случае нежелания работать добровольно, отправлению в Северную Африку на общем основании. Французское Военное министерство отдавало себе отчет в том, что требование подписания нового ангажемента поведет к значительному уменьшению числа добровольцев, но, по его мнению, другого выхода ликвидировать накопившиеся недоразумения у него не оставалось.
Конечно, данной обстановкой не преминули воспользоваться большевизанствовавшие элементы, которые, будучи повсюду вкраплены, усилили свою агитацию вообще против существования Русского легиона. По донесению генерала Лохвицкого, отпускные и лежавшие в госпиталях чины легиона, а также солдаты, находившееся в Лавале, подверглись новой волне агитации, подобно тому, как это имело место в 1917 году. Агитаторы поджидали отпускных на вокзалах, особенно в Париже.
В противовес этому течению в Париже и Ницце были устроены патриотическими благотворительными обществами особые патронажи для чинов Русского легиона, целью которых было предоставление чинам этого легиона поддержки – моральной и материальной.
Между тем, в первую половину лета 1918 года положение французов на путях к Парижу становится,
как известно, чрезвычайно трудным. Германцы глубоко вдались в их расположение в районах Мондидье и Шато-Тьери, оказавшись всего лишь в 60 километрах от Парижа. В районе Шато-Тьери им удалось даже перейти на левый берег Марны.
В такой обстановке 18 июля начинается знаменитое фланговое контрнаступление 10-й французской армии генерала Манжена со стороны лесов Виллер-Котере. В этом наступлении принимает участие и марокканская дивизия, имея в своем составе части Русского легиона, значительно поредевшего после операции вторичного подписания ангажемента.
Марокканская дивизия наступает в центре; на флангах ее – две свежие американские дивизии. Наступление генерала Манжена поддерживается огромным количеством артиллерийских батарей, сотнями танков и тучей аэропланов. Ревущий и клокочущий вал, которым и сметается немецкое сопротивление…
В дальнейшем, в начале августа, в результате июльской наступательной операции французов на фронте Реймс – Суассон германцы находятся в отступлении от Марны к р. Эн; несколько же позже, после стремительного натиска англо-французов у Мондидье, немецкие войска отходят в начале сентября на свои основные позиции 1917 года.
В этот период времени Русский легион претерпевает еще одну реконструкцию, имеющую целью использовать всех людей, подписавших 2-й ангажемент, и рассредоточить их небольшими группами в четырех различных батальонах. Реконструкцию эту поручено было произвести начальнику 1-й марокканской дивизии генералу Догану, по соглашению с генералом Брюларом, новым начальником Лавальской базы. Эти лица ближе других, из состава французской армии, стояли к русским военным контингентам и потому считались в данном случае и наиболее компетентными в русском вопросе. Оба названных генерала, вместе с тем, являли тот тип французских военноначальников, которые относились бережно к русским военным контингентам и к их исключительно тяжелым переживаниям, вызванным революционным временем и пребыванием вне родины. Однако, как это видно из донесения генерала Догана на имя главнокомандующего французскими войсками от 14 августа 1918 года № 4949, мнения двух названных лиц серьезно разнились в деле наилучшей организации добровольческих элементов. Генерал Доган был полон стремления сохранить их у себя на фронте в качестве активно действующей части, организовав в тылу всего один или несколько «комплектующих» батальонов, в соответствии с количеством накапливавшихся пополнений.
При этом генерал Доган выражал мнение о желательности передачи командования русским действующим батальоном французскому штаб-офицеру, который, по его мнению, будет один в состоянии точно и быстро согласовать действия этого батальона с общими заданиями начальника французской дивизии или бригады. Им же признавалось полезным наличие в батальоне некоторого числа французских офицеров для сглаживания тех шероховатостей, которые искусственно были создаваемы пропагандой между русскими офицерами и солдатами со времен начала революции.