Около 7 часов вечера 16 июля[21] неприятель открыл сильную бомбардировку всего сектора Aubérive, которая продолжалась часа полтора. В 8 часов 30 минут в первых линиях неприятельских окопов зашевелились немцы. Неприятельская цепь направилась в атаку на центральный участок 1-го особого полка, занимавшийся 1-м батальоном. Немедленно по атаковавшим был открыт артиллерийский, пулеметный и ружейный огонь. Затем немцы, в свою очередь, были контратакованы 2-й ротой нашего полка, кинувшейся вперед с криками: «Это мы, русские!». Ошеломленный этим ударом, противник спешно отошел, оставив нашим смельчакам четырех и в зоне своего наступления некоторое количество неподобранных трупов.
Во время описанного дела немецким огнем было разрушено убежище, обломками которого засыпаны находившиеся в нем пулеметы вместе с пулеметчиками. Однако по инициативе подпоручика Быковского на замену выбывших пулеметов в бой были введены новые пулеметы, взятые из второй линии. Эта находчивость офицера значительно облегчила отражение неприятельской атаки. Пленные немцы оказались принадлежащими 12-му батальону егерей, каковые батальоны, как известно, укомплектовывались в немецкой армии лучшими людьми.
К 9 часам вечера все было окончено.
Наши потери: убитых – 13, раненых – 36, в том числе два офицера; общие потери немцев в этот день – вероятно, около сотни.
Генерал Дюма, командовавший Западной группой, в своем донесении командующему 4-й армией о деле 16 июля с большой похвалой отзывался об общем управлении контратакой и о мужественном поведении чинов бригады. Он считал цель наступления немцев более значительной, чем обычная разведка.
В следующие дни немцы на участке против русской бригады проявили у себя необычайную бдительность и нервность. По каждому пустяку они открывали беспорядочный огонь, перед фронтом своего расположения тщательно заплетали проволоку и пытались скашивать траву, закрывавшую обстрел; в районе же их траншей производили усиленные работы по усилению своих укреплений. В их тылу слышна была русская речь, по которой можно было догадаться, что, в качестве рабочих немцы пользовались русскими пленными.
Меры предосторожности, принимавшиеся немцами, не спасли, однако, их от смелых вторжений наших разведчиков в их расположение.
В ночь на 27 июля[22], под руководством командира 1-го батальона 2-го полка подполковника Иванова, в германскую передовую траншею, без выстрела, с одними ручными гранатами, ворвалась команда охотников 4-й роты под начальством прапорщика Гука. Произведя переполох и захватив двух пленных, команда отошла в свое расположение. «Ils prouvent, – писал генерал Дюма про русских смельчаков, – leur solide et sérieuse valeur et leur ardent désir de faire».
Командир 2-го особого полка полковник Дьяконов через несколько дней доносил о «лихом» деле охотников 2-го батальона своего полка.
В ночь на 2 августа, услышав шорох впереди нашей проволоки, командир 6-й роты вызвал семь человек охотников осмотреть – в чем дело. Старший из них, рядовой Ющенко, собрав свою команду и выйдя с нею за проволоку, бросился со своими людьми на обнаруженного им неприятеля в штыки и немедленно отогнал их от наших заграждений. В происшедшей схватке несколько немцев было заколото русскими штыками, у наших же оказалось только два раненых штыками же, причем в виде трофея нашими охотниками был принесен назад в окоп срезанный у мертвого немца погон, по которому была произведена контрольная проверка неприятельского расположения.
В этом деле с особой силой выявилась любовь русского солдата к решению вопроса «штыком». Недаром впоследствии командир VII французского корпуса генерал де-Базелер (de Bazelaire), под начальством которого долгое время находились русские войска, говорил: «Le Russe est encore le soldat du combat à la baïonnette».
В течение августа произведено было также немало, хотя может быть и мелких, но крайне смелых поисков в немецкое расположение.
В ночь на 6 августа русские разведчики разрушили часть неприятельской проволоки. В течение 9 и 10 августа они в течение круглых суток оставались у немецкой проволоки, наблюдая за тем, что делается у неприятеля. В ночь на 17 августа наши разведчики побывали уже в немецких окопах. В происшедшей схватке был смертельно ранен подпоручик Блофельд.
Небольшая разведка была выполнена также в ночь на 24 и 25 августа.
Разведка в ночь на 9 сентября отличалась особою смелостью; она была выполнена людьми 2-го полка, под начальством подпоручика Тихомирова. Русские разведчики стремительно ворвались в неприятельские окопы и взяли живьем контрольных пленных. Донесение командира полка об этом лихом деле дошло до командующего 4-й армией, с просьбою о награждении офицеров и солдат – участников этого дела.
Наконец вечером 18 сентября русскими частями были контратаками последовательно отражены четыре немецких наступления разной силы. По поводу действий передовых частей 1-й особой русской бригады в этот день командующим Западной группой было получено письмо командующего 4-й армией, которое генерал Dumas счел справедливым объявить в особом приказе[23]. В этом письме генерал Gouraud говорит следующее:
«Во время усиленной разведки, произведенной немцами против наших линий в ночь с 18 на 19 сентября, два передовых поста 1-й особой русской бригады были совершенно окружены неприятелем.
Тем не менее, люди этих постов продолжали сражаться, облегчив тем выполнение контратаки, их освободившей.
Командующий 4-ой армией ставит поведение этих храбрецов в пример войскам»…
1-я особая русская бригада находилась непрерывно в боевой части Западной группы, занимая сектор Aubérive свыше четырех с половиной месяцев. 16 октября началась ее смена частями 3-й особой русской бригады.
Эта последняя сосредоточилась целиком во Франции в сентябре месяце. Она была также отвезена в лагерь Mailly, где пробыла около полутора месяцев. Затем, приказом по 4-й армии, вся бригада была включена в составь Западной группы войск этой армии и перевезена на камионах к месту ее будущего расположения. Части 1-й бригады, по смене их соответствующими частями 3-й бригады, должны были быть отправлены на автомобилях обратно в Mailly, на отдых.
Личному составу траншейной батареи, сформированной попечением 1-й бригады, предписано было оставаться на позициях, в распоряжении 3-й бригады, до замены ее людьми из полков сей последней.
Командир 3-й бригады генерал-майор Марушевский должен был вступить в командование сектором 16 октября в 8 часов утра.
Из соответственного приказа по этой бригаде мы узнаем, что генерал Марушевский занял вверенный ему сектор обоими полками бригады, выдвинув на правый фланг два батальона 5-го полка под начальством полковника Ритова (временно командовавшего полком), и составив из двух с половиной батальонов 6-го полка (полковника Симонова) свой левофланговый участок. В боевой части находилось сверх того: шестьдесят пулеметов, семь траншейных орудий и девять легких прожекторов.
Резерв бригады, под начальством подполковника Анисимова, был составлен из одного батальона 5-го полка и половины батальона 6-го полка. При нем временно находилась траншейная батарея из десяти русских мортир (crapouillets).
Артиллерию участка составили: четырнадцать легких батарей (68 орудий) и четыре тяжелых батареи (две батареи – 120-мм пушек – (4 орудия) и две батареи из 95-мм гаубиц – (4 пушки). Кроме того, к бригаде были приданы полторы роты инженерных войск, два прожектора, телефонная команда, голубиная почта, госпитали и санитарный автомобильный транспорт. Все эти части, равно как и вся артиллерия, были бригаде приданы из состава французских войск. Авионы (числом три) имелось в виду придать бригаде лишь в случае боя.
Отсюда можно видеть, как богато была снабжена артиллерией и техническими войсками французская армия, по сравнению с нашими войсками на восточном фронте.
Период пребывания 3-й особой бригады на позиции совпал с развитием газовой войны, впервые введенной немцами в минувшую войну в число боевых средств. В распоряжении генерала Dumas был прислан французским командованием газовый батальон, в интересах которого естественно было желание возможно шире развернуть свою деятельность.
Вследствие относительной новизны дела и недостаточного опыта в обращении с опасными баллонами, войска не особенно радостно приветствовали нового соседа, тем более что установка баллонов требовала особых ночных работ, очевидно навлекая на себя огонь неприятеля, и представляла известный риск при выпуске смертоносного газа[24].
Сам командующий группой генерал Dumas был того мнения, что газовая атака, при серьезной организации предупредительных мер, спокойствии и выдержке войск, не может серьезно угрожать положению войск. Что же касается атакующего, то, по мнению названного генерала, серьезная артиллерийская подготовка может дать наступающему более шансов на успех, чем газовая волна.
Тем не менее, опыты с выпуском удушливых газов приняли на фронте группы довольно широкие размеры. Немцы, занимавшие данный сектор, приняли вызов и отвечали тем же оружием. Но на их стороне были условия местности, спускавшейся пологим скатом в направлении к франко-русским позициям, находившимся на северном берегу реки Vesle. Несмотря на это, их опыты не всегда обходились для них без серьезных неудач. Одна из их попыток, например, выполненная 10 октября на участке фермы Les Marquises, окончилась для них даже трагически. Внезапно переменившийся ветер направил выпущенный немцами газ против них же самих, и их противники могли судить о количестве жертз по тому переполоху, который этот случай произвел в германском расположении. Поднялся колокольный звон, слышны были звуки клаксонов, возвещавшие об опасности, и вдоль всей линии окопов зажглись костры. Французская артиллерия, конечно, воспользовалась этим случаем, чтобы увеличить сумятицу у немцев своим ураганным огнем.