ых мероприятий по сведению их в одну дивизию.
Так как во Франции в данное время ощущалась острая нужда в рабочих, в особенности для обработки полей, то уже через несколько дней по прибытии в лагерь первых эшелонов русских войск было возбуждено ходатайство о привлечении солдат из лагеря La Courtine к сельскохозяйственным работам. Французские власти, однако, очень недоверчиво отнеслись к этим ходатайствам и, напротив, настаивали на принятии разного рода изоляционных мер для ограждения местного населения от проникновения пропаганды.
Таким образом русские войска сразу почувствовали себя как бы на некотором особом положении.
Время показало, что решение французских властей о размещении обеих бригад в одном лагере было глубоко опасным ввиду различной степени распропагандирования бригад. Как читатель увидит несколько дальше, в 3-й особой русской бригаде сохранилось гораздо больше здоровых элементов, которые пытались даже вступить в борьбу с царившей кругом хаотичностью и разлагающей бездеятельностью.
Уже 8 июля, то есть через короткое время по прибытии бригад в Куртинский лагерь, командующий войсками Лиможского района доносил: «В русской дивизии произошел полный раскол. 3-я бригада отделилась от первой и обосновалась биваком в Mandrin в восьми километрах от La Courtine».
Что случилось? Чем может быть объяснено такое распадение дивизии надвое?
Старший французский офицер при дивизии, Commandant Lelong, так объясняет случившееся в своем донесении от 14 июля:
«Собрание обеих бригад обнаружило наличие в среде их чинов двух настроений: одно, разделяемое большей частью солдат 1-й бригады (и некоторой частью людей 3-й бригады), формулируется желанием добиться какою бы то ни было ценою возвращения в Россию и согласием сражаться только на русском фронте.
Второе – составляющее почти общее мнение чинов 3-й бригады и лишь некоторых элементов 1-й бригады – заключается также в стремлении возвратиться, если возможно, в Россию, но допускает боевую деятельность также и на французском фронте, если таково будет приказание Временного правительства.
Генерал Занкевич, в убеждении, что только второе настроение допустимо в войсках, решил разделить сторонников каждого из этих течений, не допуская их смешения[39].
В результате большая часть 3-й бригады (за исключением пятисот – шестисот человек) и несколько сот людей 1-й бригады оставили на следующий день, 8 июля, барачный лагерь при селении La Courtine и стали биваком на границе лагерного участка (в районе Mandrin).
11 июля этот отряд сделал новый переход к северу и расположился биваком у селения de Felletin, где устроился штаб дивизии.
Остальная часть дивизии (то есть большая часть 1-й бригады и пятьсот – шестьсот человек 3-й бригады) – сторонники возвращения в Россию какою угодно ценой, остались в бараках лагеря «La Courtine».
Между ними образовалось расстояние в 23 километра…
Отряд, стоявший бивуаком у Felletin, проявлял даже желание организовать занятия. Commandant Lelong нашел для них учебное поле в четырех километрах и только некоторая удаленность помешала его использовать. Напротив, куртинцы пребывали в бездеятельности и постепенно запустили окончательно свою лагерную стоянку.
На почве бездеятельности развились разного рода болезни и алкоголизм. Особенно многочисленны были заболевания венерические. Один из врачей выразился так: «Можно сказать так, что болен весь отряд».
К сожалению, праздность оказалась в некоторой мере болезнью заразительной и для чинов 3-й особой бригады. Уже в конце июля на фельетинцев стали поступать отдельные жалобы от местных властей. Это обстоятельство, равно приближение холодного времени и враждебное отношение к куртинцам, вызвало решение о перевозке их в лагерь Courneau, близ Аркашона. Перевозка эта была выполнена 10 августа, и в результате ее бригады были поставлены в совершенно изолированное друг от друга положение. Но еще до этого разъединения около тысячи куртинцев оставили своих единомышленников и перешли в лагерь фельетинцев.
В дальнейшем в Куртинском лагере имели место печальные события, о которых привожу данные, почерпнутые исключительно из документов французского Военно-исторического архива[40].
На основании заключения генерала де-Кастельно, к России были предъявлены требования о возвращении на родину находящихся во Франции бригад. Весь июль месяц 1917 года прошел в энергичной переписке начальника французского генерального штаба генерала Фоша с различными ведомствами о необходимости начать репатриацию бригад не позднее 15 августа, дабы возможно было закончить перевозку их в том же году. Но то, что легко казалось на словах, трудно было осуществить в действительности. Переписка по данному вопросу не дала результатов ввиду отсутствия свободного тоннажа. Англичане отказались выполнить перевозку. Русские власти также не нашли необходимых транспортов. Не наладилось дело и с американцами. Ввиду этого Временное правительство в начале августа[41] просило о направлении русских войск, находящихся во Франции, вместо России в Салоники, где эти войска, судя по находившимся уже там бригадам, могли бы еще быть использованы с боевою целью. При этом русский министр иностранных дел Терещенко отмечает, что генералу Занкевичу уже даны указания о применении на французской территории к мятежным элементам русских бригад смертной казни и о необходимости предварительно восстановить в них полный порядок.
И действительно, распоряжением главного управления генерального штаба от 30 июля 17-го года, генералу Занкевичу было предписано применение в зоне армий смертной казни за известные воинские преступления, равно учреждение революционных военных судов (из трех офицеров и трех солдат), с введением этого положения по телеграфу[42].
Одновременно с мыслью об отправлении русских бригад в Салоники, в России возникла мысль об образовании из всех русских бригад особого экспедиционного корпуса в составе двух дивизий. Эта мысль казалась очень соблазнительной, ибо делала русские войска автономными, но ей решительно воспротивилось французское правительство, находившее, что в условиях балканского театра использование войск в дивизионной организации является более удобным. На самом же деле, едва ли не главною причиною ставившихся затруднений было опасение создать еще одну группу союзных войск более самостоятельного характера.
Интересны некоторые дальнейшие данные, сообщаемые французским послом в Петербурге своему правительству в ряде телеграмм от 17, 24, 26 августа и 1 сентября, содержание которых привожу почти целиком:
«Инструкции главе русской военной миссии во Франции, – пишет г. Нуланс, заменивший г. Палеолога, – приказывают в выражениях весьма определенных восстановить порядок в мятежных бригадах силою, и особенно в войсках Куртинского лагеря. Зачинщики должны быть арестованы, преданы суду и к ним, в случае надобности, должна быть применена в виде наказания смертная казнь. Негодование, проявленное Терещенкой и Керенским, не оставляет никаких сомнений в их решимости восстановить порядок любой ценой».
«По последним известиям, – гласит донесение французского посла в Петрограде, отправленное им в Париж через несколько дней, – русские войска отказываются от перевозки в Салоники. Среди мер, которые предусматривает Временное правительство, в качестве способной успокоить возмутившихся солдат значится предложение репатриировать в Россию только тех из них, которые немедленно изъявят свою покорность. Я живейшим образом настаивал на необходимости положить конец настоящему положению, но непременно под ответственностью русской власти».
Еще через день французский посол тогдашнего времени в Петрограде Нуланс, сообщает, что «Временное правительство, ввиду неспособности генерала Занкевича восстановить порядок, предлагает его заменить лицом, могущим говорить с войсками более авторитетно[43]. Я заметил г. Терещенке, что эта мера может дать свои плоды лишь через некоторое, отдаленное время, тогда как современное положение требует скорейшего разрешения. Временное правительство намечает также объявить об исключении всех мятежников из армии, что влечет за собою потерю содержания и других прав в отношении выборов в Учредительное собрание. На это я возразил, что практически эта мера не разрешит грозного вопроса о разоружении возмутившихся, ответственности за каковую операцию французское правительство желает избежать. Я полагаю, что русское правительство, не имея во Франции верных войск, на которые оно могло бы опереться, чувствует себя в чрезвычайно трудном положении. Ввиду изложенного, я не преминул подчеркнуть, что перемена в положении восставших не снимет с русского правительства ответственности по их разоружению».
Наконец телеграммой 1 сентября посол Нуланс сообщает, что в целях разрешения положения, создавшегося в лагере La Courtine и по соглашению с генералом Занкевичем эшелону Салоникской артиллерийской бригады, составленному из надежных элементов, проездом находящемуся во Франции, поручено восстановить порядок в Куртинском лагере силой…
Читатель, вероятно, припомнит, что главнокомандующий Македонским фронтом генерал Саррайль, продолжая верить в боеспособность русских войск, просил не распространять на ему подчиненные бригады предположения французского правительства о прекращении посылки пополнений, необходимых на сведение обеих бригад в дивизию и снабжение последней специальными войсками. В соответствии с этой просьбой, в первую очередь и были отправлены укомплектования для 2-й особой артиллерийской бригады, на долю которых и пришлась тяжелая задача по приведению Куртинского лагеря в повиновение.
Согласно телеграммы генерала Фоша от 2 сентября командующему войсками 12-го Лиможского района генералу Сотье, часть этих укомплектований (двадцать шесть офицеров и семьсот двадцать один солдат) должны были прибыть 4 сентября из лагеря Orange в Aubusson. Из этих людей, распоряжением русского командования, должен был быть сформирован батальон пехоты и артиллерийская батарея, для вооружения которых французские военные власти должны были доставить винтовки, патроны и материальную часть артиллерии с необходимыми боевыми припасами. Сформированный отряд должен был пройти особый курс обучения, который генерал Занкевич определил в пять – шесть дней.