К началу марта месяца из людей первой категории был сформирован батальон под начальством капитана Павлова. Батальон этот состоял: из роты сапер – четыре офицера и двести солдат, роты пехоты – четыре офицера и двести солдат и пулеметной роты – четыре офицера и сто тридцать солдат. Он был сформирован в Verria, прекрасно снаряжен и производил видом своих людей очень бодрое впечатление. 3 марта батальону была назначена посадка на суда, и по прибытии во Францию его использовали для сформирования 4-го батальона волонтеров.
Данные французских архивов об общем распределении русских контингентов несколько противоречивы, что, по-видимому, происходило от допускавшегося перехода русских солдат из одной категории в другую. Чтобы не загромождать читателя цифровыми данными, ограничусь приведением лишь одной таблицы, относящейся к лету 1918 года, когда «триаж» был уже совершенно закончен.
Из письма французского военного министра к министру иностранных дел от 21 июня видно, что русские военные контингенты, находившиеся к этому времени во Франции, состояли:
1. Из четырех батальонов Русского легиона, различного состава, сформированного согласно декрета 11 апреля 1918 года.
2. Из тридцати двух рот добровольцев-рабочих, имевших русский командный состав; из них десять рот находилось в зоне армий и одна специальная (дисциплинарная) рота – на острове d’Aix. Таким образом, рабочие роты были использованы не только внутри страны, но и в зоне армий, не ближе, однако, тридцати километров от линии фронта.
3. Из восьмисот уволенных с военной службы людей, находившихся в западных районах Франции (такое же число было уже перевезено в Россию).
Общий состав военных контингентов, находившихся, собственно, во Франции: 453 офицера и 15 590 солдат.
Люди, не выразившие желания работать во Франции или Македонии (около девяти тысяч, из которых около четырех тысяч прибывших из Франции), были собраны в Северной Африке. Жизнь их, по многим данным, протекала в условиях, близких к условиям военнопленных. Они были размещены в пунктах, по возможности, малонаселенных и находились под надзором алжирских стрелков. Из их числа, в конце концов согласившиеся на работу были сосредоточены в Алжире, где организованы были в роты приблизительно по двести человек с французским командным составом.
Оставалось еще пять тысяч человек, которые окончательно отказались от работы.
До семисот человек были приняты в части Иностранного легиона, причем ожидалось дальнейшее увеличение их числа.
Большинство офицеров использовано в батальонах Русского легиона, на базе и в рабочих ротах. Излишки находились в учебных центрах. Пятнадцать офицеров были использованы в гидроавиации.
Русские военные контингенты имелись также в Македонии, в числе двухсот семидесяти пяти офицеров и пятнадцати тысяч солдат. Они составляли:
1. Две группы артиллерийского парка (двенадцать офицеров и шестьсот тридцать солдат).
2. Двенадцать рабочих батальонов (десять тысяч человек).
3. Тысяча восемьсот человек, предоставленных в распоряжение английской армии и греческого правительства. 4. И еще некоторое число различных отрядов, использованных различным образом.
Решение французского правительства о расформировании русских воинских частей ставило в очень тяжелое положение русских офицеров. Огромное большинство их оказалось не у дел, хотя и желало продолжить свое участие в военных действиях, почему в некоторых полках пришлось прибегнуть к жребьеметанию. В продолжении службы офицерство видело выполнение своего долга перед Россией. С другой стороны, воспитанное в иных принципах, оно не могло приспособиться к новым уродливым формам существования, создавшимся в русской армии в результате революции, справедливо усматривая в них начало полного уничтожения воинских дисциплины и порядка. Положение офицеров затруднялось еще тем, что, не понимая трагизма их судьбы, но видя лишь результаты наступившего разложения войсковых частей, во Франции многие склонны были обвинить офицерский корпус в бездеятельности, легкомыслии и даже недостатке понимания своего долга. При этом упускалось из виду, что жало искусной пропаганды было направлено именно и прежде всего против офицерства, наиболее верного оплота порядка и доблести при наступивших условиях. Ускользало также то соображение, что русское офицерство воспитывалось и росло вне всякой политики, ставшей главным занятием русского солдата революционного времени. Не будучи подготовлено к политическим дебатам и уступая в ораторских талантах некоторым агитаторам, оно почувствовало себя безоружным и предпочитало уклоняться от споров, производя этим впечатление безразличия и легко теряя своей молчаливостью свой прежний авторитет. К этому еще надо добавить отсутствие сверху твердых руководящих указаний, как им держаться. Все растерялись, и никто не желал брать на себя ответственности. К тому же, стоя на прежней позиции, легко было подвергнуться со стороны солдат обвинению в реакционности, результатом чего могла явиться опасность для жизни; наоборот, сойдя с этой позиции, офицер подпадал под подозрение в потакании и неблагонадежности. Что было делать русскому офицерству, численный состав которого постепенно разросся до солидной цифры в девятьсот человекъ? Первое время, когда русские войска в Македонской армии еще сохранились, образовалась тяга офицеров из Франции в Салоники, но весьма скоро (январь 1918 года) отправка офицеров в Македонию была прекращена. Воспрещение русским офицерам прибывать в Македонию соблюдалось столь строго, что со стороны французских властей встретились затруднения даже в отправке из Марселя в Салоники вновь назначенного командира одного из полков 2-й особой дивизии! Репатриация в Россию офицеров также устраивала их мало: на Родине они должны были бы встречаться с такими же условиями, или с еще худшими, перед которыми они оказались бессильными за границею. К тому же, возможность репатриации оказалась не существующей. Генерал Ниссель, глава французской миссии в России, со своей стороны писал о ряде поступивших к нему ходатайств в России со стороны русских офицеров, искавших приема их на службу во французскую армию[84]. Генерал Ниссель ходатайствовал о приеме их во французскую армию, указывая на то, что многие русские офицеры, отличаясь большими знаниями и боевыми достоинствами, поставлены условиями революции в такое положение, при котором служба для них в их частях стала невозможной.
Вопрос о судьбе русских офицеров, оказавшихся во Франции, обсуждался во Франции весьма долго, в целом ряде комиссий, но не получил удовлетворительного разрешения. Несмотря на массовые заявления[85], прием во французскую армию, как общее мероприятие, не был признан возможным, и некоторое исключение было сделано лишь для особых специалистов (например, авиаторов). Также почти была закрыта возможность устройства русских офицеров в американские и даже в сербские войска. Лишь немногие офицеры имели возможность записаться, вместе с людьми первой категории, в формировавшиеся из волонтеров русские добровольческие части. Но частей таких было мало, и потому число офицерских вакансий являлось в них ограниченным. В некоторых полках, чтобы соблюсти справедливость, пришлось прибегать к жребьеметанию. Другая часть офицеров сумела устроиться в полках Иностранного легиона и в командах солдат рабочих второй и третьей категорий. Многие же, не находя выхода, принуждены были перейти на состояние демобилизованных и искать себе частного заработка в пределах Франции или других стран. Части офицерской молодежи из числа не успевших до войны окончить высшее образование помогло американское общество Y. M.C. A., которое дало им возможность переехать в Соединенные Штаты и там поступить в высшие учебные заведения. Все это, однако, достигалось с трудом, с большими лишениями и после долгих, подчас надламывающих здоровье и энергию усилий.
Впоследствии право перехода в разряд демобилизованных было распространено также на нижних чинов, при выполнении ими известных условий.
Что касается юридической стороны, то до разделения военных контингентов на три категории все русские воинские чины подлежали исключительно русской военной юрисдикции. После же «триажа», в ведении этой последней остались лишь воинские чины первой категории, люди же, перешедшие на положение рабочих, поставлены были в зависимость от французских военных трибуналов и подлежали военному или гражданскому суду по общефранцузским законам.
Для заведывания всеми русскими военными контингентами после расформирования дивизий была учреждена, распоряжением французского военного министерства и под его высшим наблюдением, русская база в Лавале (близ Mans). По мысли французских военных властей, начальником базы должен был быть генерал русской службы с подчинением ему начальника штаба базы и интенданта из чинов французской армии. На эту базу должны были быть направляемы все воинские чины, оставшиеся неиспользованными по тем или иным причинам после расформирования русских лагерей в La Courtine и Courneau. Там же, на базе, должно было быть сосредоточено тыловое управление полковника Карханина, подлежавшее ликвидации ввиду перехода военных контингентов на попечение французского правительства. На этой же базе должен был быть открыт госпиталь для пользования в нем больных и раненых из состава русских добровольческих отрядов (легионеров), лечение же воинских чинов, перешедших на рабочее положение, должно было производиться во французских лечебных заведениях, находившихся в пунктах поблизости места их работы.
Для Македонского фронта предполагалось организовать подчиненную Лавальской вспомогательную базу в Салониках, равно небольшие депо в различных пунктах Франции, где должны были находить себе временное пристанище одиночные люди из состава русских военных контингентов, оставшиеся почему-либо без работы и не подлежавшие отправлению на главную базу в Лаваль.