1-м батальоном Русского легиона назначен был командовать полковник 2-го особого полка Готтуа. Батальон составился из четырехсот человек, прибывших из лагеря Курно; он был прикомандирован, властью французского командования, к Марокканской дивизии и отправился на фронт уже 7 марта 1918 года.
Затем было приступлено к формированию из людей Куртинского лагеря 2-го батальона Русского легиона, в командование которым вступил подполковник 1-го особого полка Еске. Этот батальон, численностью в двести семьдесят человек, был прикомандирован к 178-й французской дивизии и отбыл на фронт 10 марта.
Сверх отправленных на фронт, в Лавале оставалось еще сто двадцать человек, которые должны были послужить ядром для формирования 3-го батальона. В действительности они образовали одну роту этого батальона, которая была временно прикомандирована к 1-му батальону. Наконец, из Салоник ожидалось прибытие сорока офицеров и пятисот тридцати волонтеров, которые могли дать материал для 4-го батальона того же Легиона.
Таким образом, уже в первой половине марта дело формирования добровольческих частей стало заметно налаживаться. Впоследствии ряды первых четырех батальонов предполагалось усилить дальнейшим влитием в них дополнительных укомплектований, так как имелись все основания ожидать дальнейшего развития добровольческого движения. И действительно, около 20 марта прибыло из Африки триста человек, изъявивших желание перечислиться в первую категорию, которые и были разбиты по существовавшим уже батальонам. К сожалению, впоследствии выяснилось, что среди них в ряды Русского легиона пробрались и агитаторы, не прекращавшие своей разлагающей работы.
Батальонная организация Легиона препятствовала принятию непосредственного участия в добровольческом движении старшим чинам бывших особых дивизий (полковникам и особенно генералам), но с этим недостатком ее приходилось мириться в ожидании возможности более широкого развертывания добровольческих частей.
Русская колония горячо радовалась успеху этих формирований. Сохранилось донесение, согласно которого 10 марта поезд с русскими волонтерами, шедший из Лаваля на фронт, был торжественно встречен в Версале бывшим российским послом в Париже В. А. Маклаковым и русскими дамами, привезшими солдатам подарки.
Генерал Daugan, начальник 1-й Марокканской дивизии[89], к которой был прикомандирован 1-й батальон полковника Готтуа, уже 26 марта донес своему командующему армией о том, что прикомандированная к нему русская часть произвела на него прекрасное впечатление. Он просил при этом отправить поскорее в Россию письма из этой части, надеясь, что они явятся хорошим средством для соответствующей пропаганды в России здоровых настроений.
Полковник Barjonet, начальник штаба Лавальской базы, около того времени доносил во французское военное министерство, что из Салоник прибыл на базу отряд добровольцев (под начальством капитана Павлова) в полном порядке и в прекрасном обмундировании. Сформированный из этих людей батальон был прикомандирован к 56-й пехотной дивизии и отправлен на боевой фронт 9 апреля.
К 10 апреля 1918 года численность поименованных батальонов Русского легиона была такова:
По донесению генерала Лохвицкого от 13 апреля, среди этих людей имелось четыреста сорок шесть человек, имевших Георгиевские кресты или знаки отличия Военного ордена.
Однако уже в период формирования этих батальонов возникли серьезные опасения, насколько, с точки зрения международного права, будет легально положение этих войсковых частей на театре военных действий, ввиду состоявшегося заключения большевистскою властью в России мира с Германией. Не может ли, в самом деле, последняя рассматривать эти батальоны как части, составленные из не комбатантов, что грозило бы чинам их, в случае пленения, очень тяжкими последствиями. Соображение это приобрело особое значение в связи с непременным желанием русских военных контингентов сохранить русскую военную форму и сражаться под русским национальным знаменем.
После очень длительного исследования этого вопроса и в желании обеспечить русским частям законное существование, пришлось вступить на путь некоторого компромисса и согласиться на ношение русскими легионерами формы французских колониальных войск, с трехцветною, однако, повязкою на левой руке из национальных цветов, на которой должен был быть наложен штемпель французского военного министерства.
Что касается национального знамени, то таковое после выхода России из войны также не могло быть предоставлено русским добровольческим отрядам, и они должны были довольствоваться тем, что знамя из русских цветов должно было быть прикреплено к древку французского образца.
Со своей стороны, в стремлении легализировать положение русских легионов, французское военное министерство издало от имени президента французской республики особый декрет (от 11 апреля 1918 года), которым официально устанавливалось формирование на все время войны четырех батальонов, составленных специально из русских добровольцев.
При всех этих условиях положение русских добровольческих отрядов могло считаться в известной мере узаконенным. К сожалению, однако, под влиянием все той же неутомимой работы агитации, ограничение в правах ношения русской формы вместе с другими причинами, о которых будет изложено несколько ниже, послужили причиной весьма серьезного возбуждения среди солдат-добровольцев, которое весьма неблагоприятно отразилось на дальнейшем развитии столь удачно начатого дела формирования русских добровольческих отрядов.
Дело заключалось в том, что 13 мая, на смотру батальона полковника Балбашевского одним из высокопоставленных французских генералов, последний произнес неосторожную речь, в которой в довольно жесткой форме напомнил, что батальон составлен из волонтеров и что, следовательно, тот, у кого нет настоящего желания сражаться, может в любое время оставить ряды своей части. Так как мысль о возможности свободного оставления рядов батальона во всякое время существенно расходилась с тем, что говорилось солдатам раньше, во время «триажа», при выделении их в первую категорию, то под влиянием некоторого раздражения содержанием речи, главным же образом – злонамеренной тайной агитации, среди людей батальона возникли волнения. Люди, выдвигая вперед факты заключения России с Германией мира и недостаточно справедливой оценки союзниками их жертвенного порыва, стали выражать нежелание находиться в дальнейшем в составе вооруженных частей и соглашались лишь на зачисление их в разряд добровольных рабочих. К этим основным мотивам отказа от боевой службы стали присоединяться и другие, более второстепенные мотивы, как, например, нежелание их носить нерусскую форму, сражаться под непривычным знаменем и другие. Волнения не замедлили перекинуться и в другие батальоны (например, батальон полковника Иеске, особенно когда стало известно, что при заключении ангажемента на службу не были соблюдены все формальности, делавшие по закону контракт нерушимым, а именно, подписание такового в большинстве случаев происходило в отсутствии соответствующего представителя французского правительства)[90].
О нарушенном равновесии духа в батальонах полковников Балбашевского и Иеске главнокомандующий французскими войсками счел своим долгом довести до сведения французского военного министра[91]. Генерал Петэн, признав вышеупомянутую речь французского генерала неудачной, все же высказался за необходимость расформирования русских добровольческих батальонов, в которых последними событиями, по его мнению, была скомпрометирована воинская дисциплина. Если же по условиям общей обстановки, добавлял французский главнокомандующий, все же необходимо сохранение Русского легиона, то легион этот должен бы быть создан на основаниях, принятых в Иностранном легионе, то есть он должен находиться под французским командованием и со смешанным офицерским составом.
Однако к этому времени батальон, находившийся под командой полковника Готтуа, завоевал себе столь прочную боевую славу, что о его расформировании не могло быть речи.
Батальон этот, в составе одной строевой и одной пулеметной роты, в который впоследствии постепенно влились люди прикомандированной к нему роты 3-го батальона, был, по сформировании, включен, как читатель уже знает, в состав 1-й Марокканской дивизии, которая пользовалась во французской армии выдающейся боевой репутацией.
Будучи перевезен вместе с названной дивизией в район Нанси, упомянутый русский батальон был придан непосредственно к 8-му зуавскому пехотному полку, находившемуся под командой подполковника Лагарда.
В районе Нанси русский добровольческий отряд оставался недолго. Весьма скоро ему пришлось оказаться в боевой обстановке и показать свои исключительные боевые качества.
В последней трети марта 18-го года, после заключения большевистским правительством Брестского мира, германцы получили возможность произвести грандиозное наступление на их западном фронте. Наступление было направлено против англичан в районе Амьен – Арраса. Фронт союзников оказался прорванным, и положение их становилось очень серьезным. Генерал Фош, в руках которого, вследствие сложности положения, было объединено командование союзными войсками, направляет к месту прорыва все наиболее свободные силы. Но операция затягивается, и положение на фронте союзников продолжает оставаться критическим. Наступают исключительно тяжелые дни операции с 26 по 30 апреля. К этому времени к месту действия подвозят на автомобилях Марокканскую дивизию. В составе ее находится также и русский отряд. Вместе с другими частями он от Виллер-Бретонэ переходит 26 апреля в контратаку, которая и производит значительное улучшение в положении.
Вот несколько горячих строк из «Истории славы Марокканской дивизии»[92]. Оне стоят того, чтобы быть приведенными в доказательство русской доблести и русской жертвенности.