И гордый ум пред ним склоняй;
Но в чистой жажде наслажденья
Не каждой арфе слух вверяй.
Не много истинных пророков
С печатью власти на челе,
С дарами выспренних уроков,
С глаголом неба на земле.
1827
В.Г. Бенедиктов(1807–1873)
До 1835 г., когда вышел из печати сборник Владимира Григорьевича Бенедиктова «Стихотворения», его имя было неизвестно. Тем удивительнее оказался ошеломляющий успех. Иные читатели были склонны ставить его чуть ли не выше Пушкина.
С этим не согласился В.Г. Белинский. Он увидел в Бенедиктове поэта ложноромантического литературного направления, которое вычурно-цветистым языком выражало натянутые чувства, неистовые страсти, трескучие эффекты, манерные позы. У такой литературы всегда находились и находятся преданные поклонники. Впрочем, отдельные стихотворения критик оценивал достаточно высоко. Недаром же среди тех, кто признавал талант Бенедиктова, были такие авторитеты, как В.А. Жуковский, Ф.И. Тютчев, И.С. Тургенев. Тем не менее второй сборник автора «Кудрей», наиболее эффектного стихотворения поэта, вышедший в 1838 г., успеха не имел.
В дальнейшем произведения Бенедиктова перепечатывались регулярно – в последний раз в 1983 г. в большой серии «Библиотека поэта». Его творчеству посвятила одну из своих работ Л.Я. Гинзбург.
РАДУГА
За тучами солнце – не видно его!
Но там оно капли нашло дождевые,
Вонзило в них стрелы огня своего, —
И по небу ленты пошли огневые.
Дуга разноцветная гордо взошла,
Полнеба изгибом своим обхватила,
К зениту державно свой верх занесла,
А в синее море концы погрузила.
Люблю эту гостью я зреть в вышине:
Лишь только она в небесах развернется,
Протекшего сон вдруг припомнится мне,
Запрыгает сердце, душа встрепенется.
Дни прошлые были повиты тоской,
За тучами крылося счастья светило,
Я плакал, грустил, – но в тоске предо мной
Всё так многоцветно, так радужно было.
Как в каплях, летящих из мглы облаков,
Рисуется пламя блестящего Феба,
В слезах преломляясь, блистала любовь
Цветными огнями сердечного неба.
1835
КУДРИ
Кудри девы-чародейки,
Кудри – блеск и аромат,
Кудри – кольца, струйки, змейки,
Кудри – шелковый каскад!
Вейтесь, лейтесь, сыпьтесь дружно,
Пышно, искристо, жемчужно!
Вам не надобен алмаз:
Ваш извив неуловимый
Блещет краше без прикрас,
Без перловой диадемы,
Только роза – цвет любви,
Роза – нежности эмблема —
Красит роскошью эдема
Ваши мягкие струи.
Помню прелесть пирной ночи, —
Живо помню я, как вы,
Задремав, чрез ясны очи,
Ниспадали с головы;
В ароматной сфере бала,
При пылающих свечах,
Пышно тень от вас дрожала
На груди и на плечах;
Ручка нежная бросала
Вас небрежно за ушко,
Грудь у юношей пылала
И металась высоко.
Мы, смущенные, смотрели, —
Сердце взорами неслось,
Ум тускнел, уста немели,
А в очах сверкал вопрос:
«Кто ж владелец будет полный
Этой россыпи златой?
Кто-то будет эти волны
Черпать жадною рукой?
Кто из вас, друзья-страдальцы,
Будет амвру их впивать,
Навивать их шелк на пальцы,
Поцелуем припекать.
Мять и спутывать любовью
И во тьме по изголовью
Беззаветно рассыпать?»
Кудри, кудри золотые,
Кудри пышные, густые —
Юной прелести венец!
Вами юноши пленялись,
И мольбы их выражались
Стуком пламенных сердец;
Но снедаемые взглядом
И доступны лишь ему,
Вы ручным бесценным кладом
Не далися никому:
Появились, порезвились —
И, как в море вод хрусталь,
Ваши волны укатились
В неизведанную даль!
Конец 1835
ОТРЫВКИ
(Из книги любви)
Пиши, поэт! Слагай для милой девы
Симфонии любовные свои!
Переливай в гремучие напевы
Палящий жар страдальческой любви!
Чтоб выразить таинственные муки,
Чтоб сердца огнь в словах твоих изник,
Изобретай неслыханные звуки,
Выдумывай неведомый язык!
И он поет. Любовью к милой дышит
Откованный в горниле сердца стих,
Певец поет, – она его не слышит,
Он слезы льет, – она не видит их.
Когда ж молва, все тайны расторгая,
Песнь жаркую по свету разнесет
И, может быть, красавица другая
Прочувствует ее, не понимая,
Она её бесчувственно поймет; —
Она пройдет, измерит без раздумья
Всю глубину поэта тяжких дум;
Её живой, быстролетучий ум
Поймет язык сердечного безумья,
И, гордая могуществом своим
Пред данником и робким, и немым,
На бурный стих она ему укажет,
Где страсть его так бешено горит,
С улыбкою: как это мило! – скажет,
И, легкая, к забавам улетит.
А ты ступай, мечтатель умиленный,
Вновь расточать бесплатные мечты!
Иди опять, красавице надменной
Ковать венец, работник вдохновенный,
Ремесленник во славу красоты!
1837
БЛАГОВЕЩЕНИЕ
Кто сей юный? В ризе света
Он небесно возблистал
И, сияющий, предстал
Кроткой деве Назарета:
Дышит радостью чело,
Веют благовестью речи,
Кудри сыплются на плечи,
За плечом дрожит крыло.
Кто сия? Покров лилейный
Осеняет ясный лик,
Долу взор благоговейный
Под ресницами поник;
Скрещены на персях руки,
В персях сдержан тихий вздох,
Робкий слух приемлет звуки:
«Дева! Сын твой будет Бог!»
Этот юноша крылатый —
Искупления глашатый,
Ангел, вестник торжества,
Вестник тайны воплощенья,
А пред ним – полна смиренья
Дева, Матерь Божества.
А.В. Кольцов(1809–1842)
Алексей Васильевич Кольцов родился в Воронеже в семье торговца скотом. Условия его детства да и последующей жизни были ужасными. В.Г. Белинский писал: «Он видел вокруг себя домашние хлопоты, мелочную торговлю с её проделками, слышал грубые и не всегда пристойные речи даже от тех, из чьих уст ему следовало бы слышать одно хорошее. По счастью, к благородной натуре Кольцова не приставала грязь, среди которой он родился и на лоне которой был воспитан. Сыздетства он жил в своем особенном мире, – и ясное небо, леса, поля, степь, цветы производили на него гораздо сильнейшее впечатление, нежели грубая и удушливая атмосфера его домашней жизни».
Кольцову было 16 лет, когда он впервые познакомился со стихами, и вскоре он уже пробовал их писать. Так и не получив сколько-нибудь серьезного образования, Кольцов тем не менее вошел в литературу поэтом необыкновенно оригинального дарования со своими темами и образами. Его другом и наставником стал Белинский. Народный талант Кольцова приветствовал и поддерживал А.С. Пушкин. Однако в жизни Кольцова возникло трагическое противоречие, о котором он сам писал: «Что я? Человек без лица, без слова, безо всего просто. Жалкое создание, несчастная тварь, которая годится лишь на одно: возить воду да таскать дрова – вот и все… И что еще всего хуже: жить дома, в кругу купцов, решительно я теперь не могу; в других кругах тоже. Безрадостная самая будущность у меня впереди». Кольцов оказался прав: это трагическое противоречие рано свело его в могилу. Меткую и точную характеристику поэзии Кольцова дал А.И. Герцен: «Россия забитая, Россия бедная, мужицкая… подавала… о себе голос».
В стихотворениях Кольцова воспета русская природа, обрисован крестьянский быт, выражен национальный характер, созданы поэтические картины труда земледельцев. Жанры песни и думы поэт использовал чаще других.
Неповторим рисунок стиха Кольцова. Поэт предпочита песенные стремительные размеры и в ряде случаев отходил от силлаботоники, прибегая к народному тоническому стиху. «Язык его столько же удивителен, сколько и неподражаем», – утверждал Белинский.
В русской поэзии Кольцов укрепил ту её национальную традицию, которая с успехом была продолжена в поэзии И.С. Никитина, И.З. Сурикова, С.Д. Дрожжина и др.
ПЕСНЯ ПАХАРЯ
Ну! тащися, сивка,
Пашней, десятиной,
Выбелим железо
О сырую землю.
Красавица зорька
В небе загорелась,
Из большого леса
Солнышко восходит.
Весело на пашне.
Ну, тащися, сивка!
Я сам-друт с тобою,
Слуга и хозяин.
Весело я лажу
Борону и соху,
Телегу готовлю,
Зерна насыпаю.
Весело гляжу я
На гумно, на скирды.
Молочу и вею…
Ну! тащися, сивка!
Пашенку мы рано
С сивкою распашем,
Зернышку сготовим
Колыбель святую.
Его вспоит, вскормит
Мать-земля сырая;
Выйдет в поле травка, —
Ну! тащися, сивка!
Выйдет в поле травка —
Вырастет и колос,
Станет спеть, рядиться
В золотые ткани.
Заблестит наш серп здесь,
Зазвенят здесь косы;
Сладок будет отдых
На снопах тяжелых!
Ну! тащися, сивка!
Накормлю досыта,
Напою водою,
Водою ключевою.
С тихою молитвой
Я вспашу, посею,
Уроди мне, Боже,
Хлеб – мое богатство!