Русские поэты XIX века: Хрестоматия — страница 42 из 46

Лирика Фофанова романтична. Поэт тяготеет к музыкальному строю стихотворной речи. Ему хорошо удавались любовные и пейзажные стихи. Не чуждался он и социальных проблем, хотя у него они носили абстрактный характер. С лучшими реалистическими традициями русской поэзии (кумиром Фофанова был Пушкин), с глубиной раскрытия внутреннего мира личности, с лирическими картинами природы у него переплетаются пессимизм, пассивность, бегство «в волшебный мир неуловимых сил».

Исходная эстетическая позиция Фофанова отразилась в стихотворении, которым открывался первый поэтический сборник – «Звёзды ясные, звёзды прекрасные».

* * *

Звёзды ясные, звёзды прекрасные

 Нашептали цветам сказки чудные;

Лепестки улыбнулись атласные,

Задрожали листы изумрудные,

И цветы, опьянённые росами,

Рассказали ветрам сказки нежные —

И распели их ветры мятежные

Над землей, над волной, над утёсами.

И земля, под весенними ласками

Наряжался тканью зеленою,

Переполнила звёздными сказками

Мою душу безумно влюблённую,

И теперь, в эти дни многотрудные,

В эти тёмные ночи ненастные,

Отдаю я вам, звёзды прекрасные,

Ваши сказки задумчиво-чудные!

1880–1887

* * *

Мы при свечах болтали долго

О том, что мир порабощен

Кошмаром мелочного торга,

Что чудных снов не видит он;

О том, что тернием повита

Святая правда наших дней,

О том, что светлое разбито

Напором бешеных страстей.

Но на прощанье мы сказали

Друг другу: «Будет время – свет

Блеснёт, пройдут года печали,

Борцов исполнится завет!»

И, весь растроганный мечтами,

Я тихо вышел на крыльцо;

Пахнул холодными волнами

Осенний ветер мне в лицо.

Дремала улица безгласно,

На небе не было огней;

Но было мне тепло и ясно:

Я солнце нёс в душе своей!

1880–1887

* * *

Заря вечерняя, заря прощальная

На небе ласковом тепло румянится…

Дорога длинная, дорога дальняя,

Как лента синяя, пестрея, тянется.

Мечтаю сумрачно, гляжу рассеянно.

Душа отзывчивей, сны – суевернее…

И, как печаль моя, как дым, развеяна

Заря прощальная, заря вечерняя.

17 мая 1888 года

* * *

Как стучит уныло маятник,

Как темно горит свеча;

Как рука твоя дрожащая

Беспокойно горяча!

Очи ясные потуплены

Грустно никнет голова,

И в устах твоих прощальные

Не домолвлены слова.

Под окном шумят и мечутся

Ветки клёнов и берёз…

Без улыбок мы встречалися

И расстанемся без слёз.

Только что-то недосказано

В наших думах роковых,

Только сердцу несогретому

Жаль до боли дней былых.

Ум ли ищет оправдания,

Сердце ль памятью живёт

И за смутное грядущее

Прошлых мук не отдаёт?

Или две души страдающих,

Озарив любовью даль,

Лучезарным упованием

Могут сделать и печаль?

1893


СТАНСЫ

Мой друг, у нашего порога

Стучится бледная нужда;

Но ты не бойся, ради Бога,

Её, сподвижницы труда.

При ней звучнее песнь поэта,

И лампа поздняя моя

Горит до белого рассвета,

Как луч иного бытия.

И мир иной перед очами —

То мир восторгов и чудес,

Где плачут чистыми слезами

Во имя правды и небес.

То мир, ниспосланный от Бога

Для утешенья… И тогда

Стучится слава у порога,

И плачет бледная нужда!

1896–1898

Д.С. Мережковский(1865–1941)

Один из основоположников и теоретиков русского символизма Дмитрий Сергеевич Мережковский родился в Петербурге, получил классическое образование: сначала окончил гимназию, затем – историко-филологический факультет Петербургского университета. По его собственному признанию, стихи начал писать с 13 лет, и, конечно, особенно памятным для юного поэта стало знакомство с Ф.М. Достоевским в 1880 г., хотя отзыв последнего был весьма суров: «Слабо, плохо, никуда не годится. Чтобы хорошо писать, страдать надо, страдать!».

Другой судьбоносной для Мережковского встречей было знакомство в 1888 г. с 18-летней З.Н. Гиппиус, которая вскоре становится его женой и верной спутницей до последнего дня жизни. В том же 1888 г. в Петербурге выходит первая книга стихов Мережковского «Стихотворения (1883–1887)», а 1892 г. вторая – «Символы: Песни и поэмы». Мережковский позже вспоминал: «Кажется, я раньше всех в русской литературе употребил это слово. «Какие символы? Что значит: символы?» – спрашивали меня с недоумением». Безусловно, этапной для русского модернизма стала вышедшая в свет в 1893 г. работа «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы», где впервые были обозначены три основных для русского символизма положения: мистическое содержание, символизация и «расширение художественной впечатлительности в духе изощренного импрессионизма».

В истории русской литературы Мережковский, конечно, остался, прежде всего, как автор многочисленных исторических романов, среди которых трилогия «Христос и Антихрист», романы «Александр I», «14 декабря» и многие другие. Мережковского как поэта часто упрекали в излишней рассудочности, чеканности формулировок, холодности, однако его поэтический голос вполне самобытен. Конечно, в его ранних стихотворениях звучат общие для всех символистов мотивы одиночества, разочарования и мучительного осознания пошлости земного бытия, устремленности в запредельное, неземное, непостижимое. Но можно услышать в них и искреннюю боль страдающей души, которая, как это всегда было свойственно Мережковскому, ищет отдохновения в сфере высокой культуры, в диалоге с «вечными спутниками» человечества и в неисчерпаемой красоте природного мира.

* * *

И хочу, но не в силах любить я людей:

Я чужой среди них; сердцу ближе друзей —

Звезды, небо, холодная синяя даль

И лесов, и пустыни немая печаль…

Не наскучит мне шуму деревьев внимать,

В сумрак ночи могу я смотреть до утра

И о чем-то так сладко, безумно рыдать,

Словно ветер мне брат, и волна мне сестра,

И сырая земля мне родимая мать…

А меж тем не с волной и не с ветром мне жить.

И мне страшно всю жизнь не любить никого,

Неужели навек моё сердце мертво?..

Дай мне силы, Господь, моих братьев любить!

1887


ПОЭТ

Сладок мне венец забвенья темный,

Посреди ликующих глупцов,

Я иду отверженный, бездомный,

И бедней последних бедняков.

Но душа не хочет примиренья,

И не знает, что такое страх;

К людям в ней – великое презренье,

И любовь, любовь в моих очах:

Я люблю безумную свободу!

Выше храмов, тюрем и дворцов

Мчится дух мой к дальнему восходу,

В царство ветра, солнца и орлов!

А внизу, меж тем, как призрак тёмный,

Посреди ликующих глупцов,

Я иду отверженный, бездомный,

И бедней последних бедняков.

1894


ТЕМНЫЙ АНГЕЛ

О, темный ангел одиночества,

Ты веешь вновь,

И шепчешь вновь свои пророчества:

«Не верь в любовь.

Узнал ли голос мой таинственный?

О, милый мой,

Я – ангел детства, друг единственный,

Всегда с тобой.

Мой взор глубок, хотя не радостен,

Но не горюй:

Он будет холоден и сладостен,

Мой поцелуй.

Он веет вечною разлукою, —

И в тишине

Тебя, как мать, я убаюкаю.

Ко мне, ко мне!»

И совершаются пророчества,

Темно вокруг.

О, страшный ангел одиночества,

Последний друг,

Полны могильной безмятежностью

Твои шаги.

Кого люблю с бессмертной нежностью,

И те – враги!

1895


НЕ НАДО ЗВУКОВ

Дух Божий веет над землею.

Недвижен пруд, безмолвен лес;

Учись великому покою

У вечереющих небес.

Не надо звуков: тише, тише.

У молчаливых облаков

Учись тому теперь, что выше

Земных желаний, дел и слов.

1895


ЛЕОНАРДО ДА ВИНЧИ

О Винчи, ты во всем – единый:

Ты победил старинный плен.

Какою мудростью змеиной

Твой страшный лик запечатлен!

Уже, как мы, разнообразный,

Сомненьем дерзким ты велик,

Ты в глубочайшие соблазны

Всего, что двойственно, проник.

И у тебя во мгле иконы

С улыбкой Сфинкса смотрят вдаль

Полуязыческие жены, —

И не безгрешна их печаль.

Пророк, иль демон, иль кудесник,

Загадку вечную храня,

О, Леонардо, ты – предвестник

Еще неведомого дня.

Смотрите вы, больные дети,

Больных и сумрачных веков:

Во мраке будущих столетий

Он не понятен и суров, —

Ко всем земным страстям бесстрастный.

Таким останется навек —

Богов презревший, самовластный,

Богоподобный человек.