А теперь давайте опустимся ещё чуть ниже по этажам времени. Но географически вернёмся назад — к Шестовицам, где мы застали могилы Святославовых военачальников, в «русскости» которых сомневаться нет видимых причин.
Так бот, некрополь у Шсстовиц, по общему убеждению специалистов, неразрывно связан с городищем под названием Коровель.
Как описывают уже упоминавшиеся здесь историки В. Коваленко (Чернигов), А. Моця (Киев), Ю. Сытый (Чернигов) в своей работе «Археологические исследования Шестовицкого комплекса в 1998–2002 гг.», оно располагалось к югу от Шестовиц, на узком и длинном мысу при впадении в Десну реки Жердовы. Городище хорошо укреплено тремя полосами заграждений из рвов, валов и частоколов:
Городище имело сложную систему укреплений, не имеющую аналогий на других синхронных памятниках региона. От остальной части мыса его отделял внешний ров шириной до 12 м, глубиной до 3,5 м. За ним находился первый вал, шириной около 25 м, который проходил, вероятно, по всему периметру площадки. Основу его составляли деревянные конструкции, засыпанные песком. В 8 мот него проходила вторая линия укреплений, состоявшая из небольшого (ширина 2,5 м, глубина до 1 м) рва и частокола, стоявшего за ним. В 7 мот него проходила третья полоса укреплений, которая состояла из ещё одного рва, шириной 7,5 м, глубиной более Зм, и вала, ширина основания которого также 7,5 м, за которым располагался последний ров, шириной до 4 м, глубиной до 1,5 м… Отдельным рвом шириной 22 м была отрезана и пологая стрелка мыса, неудобная для обороны. /190/
Коровель явно был важен в качестве не только военной, но и портовой структуры. Вернее, и то, и то было производным от роли этого населенного пункта как элемента большой транспортной инфраструктуры. Во-первых, недалеко (ну, относительно, хотя для плавстредства действительно недалеко — плыви себе по прямой, даже если сама речка вьется так, что голова закружится) — место впадения Десны в Днепр. Во-вторых, оная Десна уходит в самые глубины северянских и кривичских лесов. В-третьих, даже не через волок, а всего лишь через мощное Самодуровское болото, которое и сегодня не высыхает, а в те времена повырубленных лесов было куда более полноводным, — прямой путь на Оку и Волгу: Десна — Сейм — Свала — Очка — Ока — Волга.
(Цит, по: I)
А это — древний «янтарный путь». Вся связь Балтики с Востоком. Вплоть до Хорезма. Как считают многие исследователи, именно Оку арабы называли «Славянской рекой». Неслучайно на этом пути возникли богатые города — Путивль, Рыльск, Льгов, Курск. А у Ко-ровеля — удобные гавани в конце (или начале) этого пути. И многочисленные находки ладейных заклёпок и гвоздей доказывают, что в них существовали доки для ремонта судов. А остатки причалов и набережной — что тут и логистический центр располагался.
И, что также важно, здесь же — место максимального сближения водной и сухопутной дорог из Чернигова в Киев. Самое правильное место для военизированного пункта прикрытия! Нужно же было волкохищных вятичей отжимать от такой ценной магистрали… А то ведь те евангельским духом проникнуты не были: на берегах именно этого речного пути найдена треть всех кладов монет, обнаруженных в Восточной Европе. То есть можно представить себе, что творилось на этих берегах, коли люди зарывали собственные деньги в землю… а вот вырыть уже не могли.
Вот он и был здесь создан — опорный пункт.
Во всяком случае, как показывают те же археологические источники, —
— в конце IX в. киевские дружины не смогли продвинуться в Подесенье дальше устья правого притока Десны — р. Снов, за которой начинался уже сплошной массив северянских городищ. /190/
А конец 800-х годов — примечательное время для данной местности. Венгры, печенеги, Хазария, Византия, очередная большая война в Стени. И…
2.4.1. Мировая война между бандами
Свидетельствует уже известный нам Константин Багрянородный — который, как мы знаем, мог путать, по не лгал специально в работе, обращенной к собственному сыну:
Пачинакиты же… двинувшись на хазар войною и будучи побеждены, были вынуждены покинуть собственную землю и населить землю турок. Когда же меж турками и пачинакитами, тогда называвшимися кангар, состоялось сражение, войско турок было разбито и разделилось на две части. Одна часть поселилась к востоку, в краях Персии, — они и ныне по древнему прозвищу турок называются савартами-асфалами, а вторая часть поселилась в западном краю вместе с их воеводой и вождем Леведией, в местах, именуемых Ателкузу, в которых ныне проживает народ пачинакитов.
В скобочках заметим: многие спорят о том, где точно находилась эта Ателькузу, а нам это неважно. Важно, что позднее там поселились печенеги, а дислокация их племён нам известна прекрасно. Причерноморские степи — вплоть до русских земель на севере.
Через некоторое время пачинакиты, напав на турок, изгнали их вместе с их архонтом Арпадом. Поэтому турки, блуждая в поисках земли для поселения, явившись, прогнали обитателей Великой Моравии и поселились в их земле, где и живут теперь турки по сей день.
Большой специалист по хазарской теме С. А. Плетнева описывает другое измерение этой же истории:
…В самом конце IX в. один из наследников Ханукки —
— брата Обадия, инициатора перехода хазар в иудейство, принявшего в конечном итоге власть над посткризисной Хазарией —
— попытался прервать их —
— печенегов —
— движение на запад. Он заключил союз с гузами, кочевым народом, жившим в приуральских степях, и те, «вступив в войну с печенегами, одержали верх, изгнали их из собственной страны». Печенеги, бежав оттуда, некоторое время бродили по разным странам, нащупывая себе место для поселения, пока не нашли его в Ателькузу. Воспользовавшись тем, что венгры ушли в поход и в кочевьях их оставались только женщины, старики и дети, печенеги, без труда истребив население, заняли чужие стойбища. Венгры, «возвратившись и найдя свою землю таким образом пустою и разграбленною, поселились в той стране, где живут ныне». И случилось это, пишет Константин Порфирородный, «50 лет тому назад», т. е. если вспомнить, что император сочинял трактат в 949–950 гг., в первые годы X в. /347/
Итак, у нас расставлены теперь и даты: конец IX — начало X в.
Наконец, очень полно об этом пишет выдающийся русский исследователь М. И. Артамонов:
В 890 г. вспыхнула война между Византией и дунайскими болгарами. В византийском войске были отряды хазар, вероятно, присланные в качестве союзников из Хазарии по морю. Разгромив византийские войска, болгары с особой жестокостью обошлись с пленными хазарами: они отрезали им носы и в таком виде отправили в Византию. Не надеясь справиться с болгарами своими силами, император Лев VI в 894 г. отправил посольство к мадьярам, вожди которых Арпад и Курсан обещали ему содействие. Присланные греками суда переправили мадьяр на правый берег Дуная и те опустошили страну, грабя и убивая её население. Когда слух об этом дошёл до болгарского царя Симеона (с 893 г.), он вышел навстречу новым врагам, но был разбит и должен был искать спасения в бегстве. Мадьяры дошли до самой столицы болгар Преславы и захватили громадную добычу и множество пленных, которых затем перепродали грекам. Симеон вынужден был просить мира, но он не оставлял мысли отомстить врагам. Собравшись с силами и заключив союз с исконными врагами мадьяр — печенегами, он воспользовался случаем, когда основные силы мадьяр находились в походе, и вторгся в их страну. Печенеги и болгары жестоко расправились с оставшимися дома немногочисленными мужчинами и беззащитными семьями мадьяр, частью их вырезали, а частью заставили спасаться бегством. Вернувшиеся из похода мадьяры нашли свою страну опустошённой и потому решили поселиться на новом месте, /47/
Ну, далее понятно. Ставшие богатыми и холостыми венгры решили плюнуть на всё и удалиться за Карпатские горы в Паннонию, где можно было разжиться новыми женщинами, а заодно пощипать разжиревших после уничтожения авар франков. Там они и проживают поныне.
В скобках замечу, что плюнули и печенеги. По в колодец. Ибо когда их по вечному закону степей в XI веке выставили с собственных кочевий торки, им не оставалось иного пути, как тоже бежать в Паннонию. Где их и встретили донельзя дружелюбные и крайне незлопамятные венгры…
Разгром мадьяр болгарами и печенегами относится к 895 г. Осенью того же года мадьяры были уже в Паннонии. /47/
При этом война приняла всеобщий, почти «мировой» по тем временам характер: Византия против Болгарии, венгры в союзе с византийцами против болгар, печенеги против венгров, хазары против печенегов, болгары за печенегов…
И именно в это время появляется в этих степных разборках ещё один фактор.
Археология замечает в это же время появление силы, для этих мест дотоле не характерной. Не славяне, не конные степняки, не хазары… И — вот ведь совпадение! — начало функционирования того укрепрайона, о котором мы говорили чуть ранее, археологи относят к концу IX века. При этом появляется Коровельски опорный пункт непосредственно после пожара, уничтожившего стоявший на этом месте северянский посёлок.
Кто конкретно спалил деревеньку, теперь уж не установить. Но своё укрепление на её месте выстроили люди с культурой, характерной для граждан, коих мы уже рассмотрели в предыдущих главах. С самого начала в нём сочетались местные — в данном случае славяно-северские элементы — с элементами, взятыми из норманнской традиции:
…На посаде уже в это время функционировали и стационарные жилые усадьбы, с типично славянскими полуземляночными жилищами квадратной формы с глинобитными печами и большими наземными с открытыми очагами, известными в Скандинавии. /190/
В те же годы и в самом Чернигове проводится полная реконструкция защитных сооружений, возводится мощная оборонительная линия на древнейшем детинце города — Цитадели, мощным валом и рвом осаждается новый район к северу от неё.
Для чего нужно было это, в общем, достаточно дорогое мероприятие — строительство крепости?
А вспомним: северяне — данники хазар. Причём, судя по результатам археологических исследований, — не так чтобы уж сильно хазарам «противные». Во всяком случае, элементы сотрудничества по крайней мере северянских элит со степняками прослеживаются. По оружию видно, по другим элементам — позднее будет ещё о том речь.
И радимичи хазарам под-данны. Не потому только, что летопись так говорит. Мы ей не доверяем безоглядно и правильно делаем. Но хазарский флёр присутствует и здесь.
A поскольку радимичи находятся выше северян, если смотреть по рекам (да и по карте), то неизбежно хазары должны были и те места держать, где позднее Киев располагался.
И вот тут… —
В лѣто 6392. Иде Олегь на сѣвяры, и побѣди сѣверы, и възложи на нихъ дань легьку, и не дасть имъ козаромъ данидаяти, рскъ: «Азъ имъ противень, а вамъ не чему».
В лѣто 6393. Посла Олсгь к радимичем, ркя: «Кому дань даете?» Они же pѣшa: «Козаром». Иречс имъ Олегь: «Не давайте козаромъ, но мнѣ давайте».
На деле беседы эти кончались следующим образом:
Об одновременности отмирания роменской культуры на территории Подесенья говорит то, что все (!) указанные выше поселения погибли в результате пожаров… золисто-углистая прослойка, зафиксированная им и интерпретированная как следы «кострища, разложенного на дне ямы на месте заброшенной и уже заплывшей землянки», ясно указывает, что и это жилище погибло в пожаре. Это предположение подтверждается и наличием слоя пожара, зафиксированного в разрезе рва. /107/
Вот так и были примучены северяне. И радимичи.
Что происходило дальше, показывает опять же археология:
В результате деятельности киевских князей в конце IX в. резко меняется политическая ситуация на Днепровском Левобережье, ранее входившем в сферу влияния Хазарского каганата. Последствием походов Олега можно объяснить полное исчезновение роменской культуры из области Нижнего Подесенья. Практически незаселенный участок между древнерусским Седневом и роменским городищем Слободка на всё последующее столетие определил границу между двумя культурами.
Процесс становления государственной власти на Левобережье послужил усилению оттока населения из этой области в районы Посеймья и Подесенья. Именно этим можно объяснить столь резкий рост количества и размеров поселений в Подесенье в середине и особенно во второй половине X в. Несмотря на сильное культурное влияние Руси, проявившееся с начала X в., именно этот район дольше других сохранял свою самобытность.
…Вероятно, автономным этот район был и в политическом отношении. Летописное упоминание об организации Ольгой в середине X в. погостов по Десне, по-видимому, относится лишь к нижнему течению последней, что находит подтверждение в данных археологии. Появление в конце X в. древнерусских дружинных пунктов в районе Трубчевска и Стародуба прекратило связь Среднего По-десенья с вятичскими и радимичскими районами. Примерно в то же время гибнет в пожаре крупнейший центр Северянского Подесенья — г Новгород-Северский. На его месте тут же возводится небольшая древнерусская крепость. Видимо, опираясь на неё, в конце X — начале XI в. в полное подчинение Руси удается привести весь район. Примерно в одно время в результате пожаров гибнут все роменские поселения исследуемого региона. Ни на одном из них слоев последующего, XI в. не зафиксировано. /107/
Кроме того, рассказывают украинские археологи, —
— другим важным направлением деятельности обитателей Шестовицы было, вероятно, участие в организации великокняжеского полюдья. Шестовицкое городище, расположенное в густозаселённой местности, в непосредственной близости от крупного города, каким являлся в это время Чернигов, почти идеально подходило для этой роли. Это, в свою очередь, предполагало и участие в организации далёких морских походов для реализации собранного в полюдье, с предварительной подготовкой и оснащением соответствующих суден. Для этого необходима была деятельность многочисленных ремесленников, связанных не только непосредственно с судостроением, но и с добычей и обработкой железа, смолокурением и возгонкой дёгтя, изготовлением полотна и канатов и т. д. Часть необходимого сырья, несомненно, поставлялась в составе даней, однако предвидеть всё, как известно, невозможно. Следовательно, неизбежно предполагалось развитие и местного производства упомянутых видов продукции. Именно этим, вероятно, можно объяснить стремительное увеличение в это время площади посада и подола городища Коровель. /190/
Разумеется, всё вышесказанное касается далеко не только потребностей, связанных с полюдьем. Ещё больше — вообще всех потребностей, связанных с дальними походами.
А также — с войной.
Ибо что означает, когда к чьим-то данникам приходит чужая банда и говорит, что платить те отныне не прежней «крыше» будут, а им? Понятно, что при таком своём подходе к чужим экономическим интересам русы неизбежно становились одними из участников «мировой войны» в Степи.
Во всяком случае, мы встречаем два похожих свидетельства из разных источников.
Вот «Повесть временных лет» вспоминает о венграх — аж дважды! —
— идоша угри чернии мимо Киевъ послѣже при Ользѣ —
— и — год 898:
В лѣто 6406. Идоша угре мимо Киевъ горою, еже ся зоветь нынѣ Угорьское, и пришедше къ Днѣпру, сташа вежами; бѣша бо ходяще, яко и половци. И пришедше от въстока и устремишася чересъ горы великыя, иже прозвашася горы Угорьскыя, и почаша воевати на живущая ту.
А некий венгерский анонимный хронист XII века, создавший анналы под названием «Деяния венгров», сообщает:
Достигли они —
— т. е. угры —
— области русое и, не встретив какого-либо сопротивления, проникли до самого города Киева. А когда проходили через город Киев, переплывая через реку Днепр, то захотели подчинить себе Королевство русое. Узнав об этом, вожди русое сильно перепугались, ибо услышали, что вождь Алмош происходит из рода короля Аттилы, которому их предки платили ежегодную дань. Однако киевский князь собрал всех своих вельмож и, посоветовавшись, они решили начать битву с вождём Алмошем… Тот же киевский князь, отправив своих послов, призвал на помощь семь куманских вождей, своих самых верных друзей…
Но ничего у русов в битве якобы не вышло, продолжает автор, и они бежали за степы Киева. Тем временем —
— вождь Алмош… подчинил себе землю русов и, забрав их имения, на вторую неделю пошли на приступ Киева.
Русы запросили мира…
Понятно, что здесь перепутано достаточно много.
Князь Алмош — он же Алмуц — едва ли мог быть вождём венгров, потому что есть сообщение, что до того он отказался от власти в пользу своего сына Арпада.
А куманов, т.с. половцев, в этих местах ещё и в проекте не было. И те семеро «куманских» друзей князя Олега, которых он звал на помощь, очевидным образом были на деле печенегами. И не такими уж неудачниками, как то изобразил венгерский хронист. Ибо, по логике, как раз в то время, когда одни венгры осаждают Преславу, а другие Киев, очень плодотворным может оказаться набег на их беззащитные вежи в Атслькузу… А значит, русы не отсиживались за стенами Киева в качестве беспомощных жертв, а вполне были в курсе всех геостратегических раскладов в Степи. И оказывали на них достаточно влияния, чтобы суметь организовать диверсию по венгерским тылам.
Но в принципе детали эти нам неважны. Главное, что картина в целом представляется вполне историчной. Русы, придя неизвестно откуда, взяли под контроль дотоле бывший под хазарами — а иначе, как мы помним, чисто географически быть не могло — Киев. И неизбежным образом начали накладывать руку на хазарских данников — тех самых северян и радимичей, о чём мы уже говорили. А что им, русам? — хазары-то заняты. Они с печенегами и болгарами увлечённо режутся. Хозяйство, можно сказать, на произвол судьбы оставили. А зачем им хозяйство, коли они за ним как следует следить не умеют?
Понятно, что едва ли каган в Итиле воспринял такой образ действий с удовлетворением. Ну а решив огорчения своего не скрывать, он поручил своим вассальным уграм вынести — лучше сказать, нанести — протест наглым захватчикам. Что те и не преминули сделать, особенно если учесть информацию арабских авторов, согласно которой —
— мадьяры господствуют над всеми соседними славянами, налагают на них тяжёлые оброки и обращаются с ними, как с военнопленными. /575/
А поскольку угры были практически во всё время своего пребывания в Причерноморье подручниками у хазар, —
— они жили вместе с хазарами… воюя в качестве союзников хазар во всех их войнах —
— то не ошибёмся сильно, если предположим, что оброки на славян угры налагали либо на подряде, либо на откупе у хазарского кагана. Скорее, на откупе, ибо, судя по свидетельству Ибн Русте, мадьяры самостоятельно определяли дальнейшую судьбу славян: они —
— отводят этих пленников берегом моря к одной из пристаней Румской земли, где и продают их в качестве рабов.
Об этом же говорят сведения о том, что венгры платили хазарам некие подати. Вряд ли это была какая-то прямая дань — не те между ними отношения. А вот откуп, некая фиксированная сумма за право взимать дани, — это, пожалуй, больше похоже на правду. Тем более что в истории тому мы тьму примеров знаем. Да и пронесённое через века стойкое «дружелюбие» венгров к русским не может объясняться не чем другим, как застарелой обидой за лишение «законного» заработка. Пусть об этом никто лично сегодня и не помнит, и о подобных формулировках, естественно, не думает, — по мы-то знаем, как тягостно-прилипчивы образы, сложившиеся в незапамятные времена. Вон мы тоже печенегов с половцами до сих пор не любим, хоть и нет их уже много веков. Или с татарами вон: сжились, сроднились, уважаем — а как напряги какие, немедленно вспоминаем — одни Калку и Батыя, другие Казань и Ивана Грозного.
Таким образом, русы под предводительством князя Олега обидели не только хазар, по и непосредственных сборщиков дани — угров, лишившихся законного дохода.
Кстати, в этом свете похоже, что первоначальный славянский поселок в Коровеле спалили все-таки русы. Отнимая его у венгров…
Так или иначе, Чернигов существовал до князя Олега и был захвачен при князе Олеге. И сразу поставлен — в договорах с греками — на второе место после Киева. Это естественно: на месте Киева тогда было три сельца и, судя по всему, хазарская крепость. Олегом и занятая.
То есть столицы как таковой не существовало, а Олег предпочёл назначить таковой некий свой центральный управленческий пункт. И в этом случае Шестовицы-Коровель играли роль уже киевского опорного пункта, призванного контролировать возможные мятежные поползновения северян-черниговцев.
А ещё бы и не быть поводу для мятежей! Такая торговля от северян в руки столичных уходила! Тем более что —
— раскопки черниговских курганов и открытого недавно грунтового некрополя, на котором на сегодня исследовано уже свыше 1800 погребений, выявляют значительную социально-имущественную дифференциацию населения и характеризуют Чернигов этого времени как один из крупнейших городских центров Руси, с могущественным боярством и многочисленной дружиной. /190/
В общем, опять вспомним: 890-е годы, годы bcllum omnia contra omnes, общего развала и захватов… Без опорного пункта не обойтись никак.
Вот Коровель таковым и должен был стать…
Надо ли добавлять, что древнейшие из исследованных здесь погребений датируются также концом IX — началом X в.?
Таким образом, мы можем смело шагнуть от нашего Святославова руса почти на век назад, во времена Олега Вещего — и найти там тех же русов. Ибо князь Олег и действовал от имени «рода русского», и вёл его за собою. И археологическая преемственность в погребениях — полная.
Во всяком случае, видно, что Олеговы русы, появившись здесь в начале X века, быстро научились прекрасно пользоваться степными вооружениями. В Шестовицах обильно представлены далеко не только скандинавские —
— наконечники стрел различных типов, небольшой боевой топорик и обломки лезвий подобных же, железный сердечник от кистеня и костяное навершие от подобного же орудия меньших размеров, сабельная гарда… Воинское снаряжение представлено серией бронзовых и билоновых наконечников поясов и поясных бляшек (в основном восточного происхождения)… снаряжение боевого коня… /190/
И пусть это ни разу не исторично, по именно здесь, возле Чернигова, могла взять, как пел Высоцкий, в нагайки волхвов-предсказателей дружина князя Олега. Во всяком случае, костяная обоймица от нагайки соответствующего времени здесь точно найдена…
И что ещё важно — эти русы действительно владеют собственным государством. Это подтверждается находкой —
— …византийской вислой свинцовой печатью (диаметр 23–24,5 мм) с изображением шестиконечного патриаршего креста на трёх ступенях и круговой греческой надписью (на аверсе) и пятистрочной греческой надписью (на реверсе), которая принадлежала одному из высокопоставленных чиновников византийской администрации — примикирию, императорскому протоспафарию и логофету геникона Льву. По мнению В. Булгаковой, указанный тип моливдрвула датируется 900–912 гг., а его находка на городище связана с регламентацией положений экономических статей русско-византийского договора 907 г. /190/
То есть здесь, на Коровеле, фиксируется наличие дипломатических контактов русов с Константинополем — тех самых, свидетельства о которых донесены до нас в летописях, где приведён текст русско-ромейского договора. Иными словами, это они —
— от рода рускаго Карлы, Инегелдъ, Фарлоф, Веремуд, Рулавъ, Гуды, Руалдъ, Карнъ, Фрелавъ, Руаръ, Актеву, Труанъ, Лидул, Фостъ, Стемид, иже послани от Олга, великого князя рускаго, —
— оставили здесь одно из материальных свидетельств своей дипломатической миссии.
2.4.2 О чём говорят могилы
Таким образом, археология даст нам прямую и неопровержимую связь между русами Святослава и русами Олега. То есть — прямую преемственность между русами времён 960 и 890–900 годов. Только если во времена Святослава сама археология велит нам говорить о «дружинном интернационале», то во времена Олега русы проявляют более унифицировашый облик. И этот облик весьма близок к скандинавскому…
Давайте посмотрим на них, воспользовавшись материалами Гнёздовского поселения под нынешним Смоленском.
Центральное Гнёздовское городище представляет собой детинец формировавшегося протогорода. Оно располагается… на левом берегу р. Свинец, примерно в 150 м от места её впадения в Днепр. Устроено на мысу высокого коренного берега. В плане имеет неправильную четырёхугольную форму при размерах площадки 115 × 95 м. С северной и восточной сторон площадка защищена мощным земляным валом, имеющим высоту до 2,5 м и ширину у основания до 20 м. С восточной стороны непосредственно за валом располагается глубокий ров (до 2,5 м), ас остальных сторон — крутые склоны к р. Свинец и долине Днепра. /513/
Словом, хорошо защищенный город, пусть и маленький.
…На площадке городища есть культурный слой, содержащий как лепную, так и гончарную керамику и др. предметы, которые суммарно можно датировать от конца IX до начала XI в. Поселение на этом месте с самого начала было укреплённым, но первоначальный вал не был таким мощным.
Город, как водится, окружен тянущимися к нему селениями:
Следы неукреплённого поселения (селища), существовавшего одновременно с городищем… При раскопках обнаружены следы наземных жилых и хозяйственных построек, производственные сооружения, включавшие горны, остатки железоделательного производства и пр. Многочисленны находки железных изделий (наконечники стрел, ножи, ключи, гвозди и т. п.), бронзовых изделий (пряжки, фибулы, бубенчики, поясные набоечки), изделий из глины (посуда как лепная, так и гончарная, пряслица, рыболовные грузила), каменных точильных брусков и стеклянных бус. В пределах селища найдено несколько кладов арабских монет — диргемов.
Судя по имеющимся материалам, неукреплённое поселение на берегах р. Свинец возникло в конце IX в., наибольшего размера оно достигло во 2-й половине X в., в начале XI в. основная масса населения покинула эти места, и оно превратилось в маленькое сельское поселение, жизнь на котором продолжилась в XII и последующих веках.
Селищ тут обнаружено несколько, но таким вот специализированным было, похоже, только одно, ибо по материалам раскопок остальных чувствуется их сугубо местный характер. Хотя опять же — не строго «заточенный» под обслуживание собственного натурального хозяйства: веда ремесленному люду из «обслуживающего» села тоже сеть-нить надо…
Что из этого видно? Село зарабатывало с очевидностью тем, что помогало проезжим путешественникам перекидывать грузы через волоки. И данные конкретные жители специализировались явно на том, чтобы обслуживать уже прошедших волоки перед тем, как им предстояло идти дальше. Одни переходят из одной водной системы в другую, другие переволакивают их суда, третьи производят ремонт, четвертые снабжают расходными материалами, пятые поставляют продовольствие. И так далее. И за всеми стоит город в качестве опоры и обороны. С соответствующим гарнизоном, надо полагать.
Закрой глаза — и встанет перед мысленным взором современный логистический центр…
А вот ещё парочка таких же.
В интересной работе «Ростов: что выросло, то выросло» интересный исследователь Е. Арсюхин рассказывает:
В своё время Сарское поразило археологов… обилием скандинавских находок. По числу северных вещей оно едва ли не соперничало с городами в самой Скандинавии. Чтобы не быть голословным, сразу приведу в качестве примера уникальный варяжский меч, обнаруженный на Сарском еще в XIX веке… Нашли его с внешней стороны вала… Меч хорошо сохранился — и клинок длиной почти метр, и, главное, рукоять, на которой после расчистки обнаружилось латинское клеймо «+LUN FECIT+» («Лун сделал»)…
Тут, правда, уточняет мой друг и весьма глубокий специалист по древнему оружию rsv_aka_vedjmak, необходимо уточнение: надпись эта сделана на клинке. И точно выглядит так: +LVNVECIT+.
Мастер работал по канонам, принятым в его время, но обладал нетипичным почерком, что выдаёт его яркую индивидуальность. Специалисты по оружию сошлись на том, что Лун работал в крупной западноевропейской мастерской, считался элитным специалистом и делал исключительно штучные вещи, и только на заказ. Меч легко укладывается в принятую классификацию (тип Е)…
В Европе подобные мечи находят в слоях начала — середины IX века. В это время, по нашему мнению, и работал мастер Лун. А поскольку контекст находки именно этого меча уже непонятен, можно предположить, что меч попал на Сарское городище не вХ, а в IX веке. Помимо этого меча, на Сарском собрана представительная коллекция других видов варяжского вооружения: ланцетовидные наконечники стрел, наконечник копья, топор, наконечники ножен меча и боевого ножа-скрамасакса. Эти вещи датируются по аналогиям VIII–IX веками./42/
Сарское городище лежит возле нынешнего Ростова Великого. По данным археологов, оно основано около середины VIII века. С этим, как водится у археологов, кое-кто спорит, но в данном случае важна не датировка, а принадлежность. И вот тут интересно: тот, кто основал Сарское, делал это по плану. Это не какое-то племенное поселение, из которого впоследствии что-то выросло значительное. Нет, пришельцы обосновались в голом поле, на ничьей земле, быстро выстроили крепость по заранее продуманному плану, отведя в ней место для военной и для торговой части. И ряд характерных особенностей ставит это поселение в один ряд со скандинавскими.
(Цит. по: II)
Существовала княжеско-военная зона, где жили князь (или его наместник) и дружина, а рядом находилась ремесленно-торговая территория. Раскопаны металлургическая, керамическая мастерская, мастерская ювелира, ряд хозяйственных построек. Найдена даже баня. /42/
Здесь же обнаружены два клада восточных серебряных монет начала IX века. На ряде монет есть процарапанные рунические знаки, символы скандинавского бога Тора.
Многие историки записывают Сарское в один из центров мери. Причём на таких же основаниях, на коих базируются утверждения, что Гнёздово — славянский центр: дескать, погребений аборигенов гораздо больше, чем пришельцев, а мерянский культурный пласт весьма солиден.
Но, с другой стороны, и положение этого пласта такое же, как кривичского под Смоленском: наособицу и в основном в ремесленнической зоне. И, следовательно, отражает такую же ситуацию — местное население обслуживает неких скандинавов, ходящих за восточными монетами, а на данном месте устроивших свою базу.
Добавлю, что, как пишет исследователь, проникновение скандинавов, скорее всего, было мирным —
— следов войн или какого-то геноцида не улавливается.
И следовательно, мерянские поселенцы с излучины реки Сары вполне мирно подтягивались к базе пришельцев.
Об этом же говорит и карта расселения мери:
Колоссальная их концентрация — на юге, у Волги. И севернее лишь два островка — у Неро и у Белого озера. Как раз там, где сели варяги. Так кто к кому пришёл? Варяги прибыли в места, заселённые мерей, чтобы установить там дань, как пишут российско-советские историки? Или варяги выбрали точки пустынные, лишь бы удобнее было в плане логистики, а уж меря сама к ним подобралась? Конечно, всё убеждает в последнем. /42/
Эту мысль исследователи дополняют этимологией, связываемой с озером Неро, оно же Ростовское:
Обычно эти корни выводят от «нер/няр» — «заболоченная низменность». Но даже с названием не всё так просто. Колебания ранней летописи («Ростовское озеро») говорят о том, что мерянское и варяжско-славянское названия появились едва ли не одновременно и на равных конкурировали друг с другом. То есть меря дали имя этому «болоту», лишь когда сами его впервые увидели — не раньше конца VII века, одновременно с варяго-славянами, также давшими своему городу (Сарскому городищу) имя «Ростов», а озеру — «Ростовское». /42/
Мерянские памятники (Цит. по: 42)
Вот только насчет «варяжско-славянского» названия города Ростов я бы поспорил. «Варяго-славяне» — это само по себе сенсационное историческое изобретение. Но и несмотря на кажущуюся прозрачной славянскую этимологию топонима Ростов, на самом деле никакой славянской этимологии у него нет. И быть не может. За неимением в указанное время славянского населения в этих местах.
Эта информация, к сожалению, немногим доступна для усвоения, ибо опять сталкивается с детства усвоенной идеологемой: «Всё вокруг славянское, всё вокруг моё». Но на самом деле славяне здесь — пришельцы. И далеко не ранние.
Всё происходило следующим образом.
Лишь на рубеже IX–X вв. новгородские словене, а также тамошние кривичи начали заметное для археологии продвижение в юго-восточном направлении. При этом они наступали на смоленско-подмосковных балтов — летописную голядь — с севера и северо-востока. Отрезая их от мери, которую, со своей стороны, балты до того довольно жестоко оттесняли на восток. Меря, которая не простила голяди геноцида V века, предпочитала лучше пропустить на свои земли славян, нежели уступить их балтам. Судя по истории с первоначальным приходом словен в Ладогу и Любшу, большой любви между словенами и кривичами не было. По по балтам они прошлись одинаково, сильно уменьшив территорию их проживания. Такой вот образовался «Сталинградский котёл» древности.
Затем примерно с этого же направления, но в XI веке, с верховьев Днепра в Волго-Клязьминское междуречье двинулись смоленские кривини. После этого ареал бытования голяди сократился до района между Рузой, Сходней и Воскресенском. Затем их сократили до нуля.
Кривичи же стали локализоваться в верховьях Ламы, на Истре, на левом берегу Рузы, а также охватили нынешнюю Москву с востока, по междуречью Москвы-реки и Клязьмы до Оки. В общем, кто варит атом в Электростали и хрусталь в Гусь-Хрустальном, — корнями от кривичей растут.
Вместе со «вторыми» кривичами — ну, чуть позже — на несчастную голядь с юга насели вятичи. До Подмосковья они доходят лишь со второй половине XII века, по в целом остаются по ту сторону Оки до Угры.
Таким образом, мы видим, что славяне приблизились к интересующим нас местам двумя языками, с севера и с юга, но дальше не прошли. И территория —
— от места впадения реки Которосли в Волгу до Плещеева озера —
— так и осталась под мерею. Повторюсь — в то время, время образования Сарского поселения. О чем и свидетельствует приведённая выше карта распределения типичных мерянских вещей из книги «Археология СССР. Финно-угры и балты в эпоху средневековья».
Кстати, специалисты по угро-финским языкам внятной угро-финской этимологии для Ростова также не показывают.
Зато Ростов из древнесеверного очень просто восстанавливается. Особенно если обратить внимание на то, как его имя даётся в записанной между 1265 и 1275 годами «Саге об Одде Стреле», одной из немногих, в которой Руси уделяется относительно большое внимание. Вплоть до того, что подозревается, будто в образе главного героя отражены приключения русского великого князя Олега. Который Вещий. Так вот, в этой саге Ростов передаётся как
— Ráðstofa.
Что прямо-таки вышибает слёзы:
Ráð — совет, решение, stof-a — помещение, дом.
Дом Советов, словом.
На самом деле это так здорово, что не может быть правдой. Скорее всего, тут та самая «народная этимология», которой лингвисты пугают своих деток. Осмысление неких звуков чужого языка на языке собственном. Тем более во времена, когда вполне себе славяноязычный Ростов цвёл и пах.
А могло ли это имя иметь в своём составе слово «дом» по-скандинавски, раз уж там жили скандинавы? Например,
— Roðr-stofa — Дом гребцов.
А если при этом склонить свой ум к гипотезе, что само слово «русь» произошло от этого Roðr — «гребцы», то перед нами и вовсе открывается блистательное «Дом руси»!
И главное — всё это возможно! Не противоречит, как говорится.
Противоречит только одному — мере. Не племени, а норме. А мере и норме отвечает одно очень простое понятие из древнесеверного:
rasta — «место стоянки, отдыха».
По Германии эти «ростовы» и сегодня вдоль всех автобанов понатыканы. Называются только чуть иначе: Rasthof (а звучит-то! — чистый «растов»!) — «постоялый двор»;
Но и это — предположение. А доказать, как только что было отмечено, можно только два факта: славяне пришли к Сарскому поселению, когда оно уже имело имя, и — что скандинавское название пришло к нам из почти художественных произведений, из времён, когда Ростов был славяноязычным русским княжеством и из третьих-пятых-сотых уст.
Но из этого можно зато сделать интересный вывод: скандинавские названия для русских городов не только нормальны, но и отражают взаимосмешивания и взаимовлияния скандинавских и славянских языков. И мы ещё увидим, какое это значение имело для формирования русского народа.
А что у нас с другими городами из скандинавских саг?
Больше всего древнерусских городов — 8 — названо в так называемой «Книге Хаука» исландца Хаука Эрлендссона:
I þui riki er þal, er Ruzcia heitir, þat kollum ver Garðariki. Þar его þessir hofuð garðar: Moramar, Rostofa, Surdalar, Holmgarðr, Symes, Gaðar, Palteskia, Kœnugarðr.
В том государстве есть [часть], которая называется Руссия, мы называем ее Гардарики. Там такие главные города: Морамар, Ростова, Сурдалар, Хольмгард, Сюрнес, Гадар, Палтескья, Кэнугард.
Всего же в сагах можно встретить 12 названий:
Hólmgarðr, Aldeigjuborg, Kœnugarðr, Pallteskja, Smaleskia, Súrdalar, Móramar, Rostofa, Sýmes, Gaðar, Álaborg, Danparstaðir.
То есть появляется ещё Ладога, Смоленск, Алаборг и неизвестная Даннарстадир. По поводу последней есть мнение: это ещё от готов оставшаяся Стоянка-на-Днепре. Во всяком случае, какая-то готская крепость с таким названием тут была. Если взять чуть шире, то staði-r — это что-то вроде стоянки со складом, торговой точки, хранилища…
По возьмём Смоленск. Просто потому, что возле него — ещё один крупный, если не крупнейший, вик. То самое Гнёздово.
В сагах он — Smalеskia. Даёт ли нам это что-нибудь разумное?
Ну, во-первых, суффикс. Такой же, как у Pallteskja. И происхождение попятно — от славянского «-ск». Поскольку Pallteskja — прозрачно от «Полоцк», то и Смоленск в этом смысле сомнений не вызывает — взято от местного наименования. Наяривать версии со smal-I — «маленький» смысла нет. Главное — всё то же: откуда бы скандинавы ни взяли топоним, он был для них вполне понятен и продуктивен.
А вот Kænugarðr, в отличие от мнения многих о том, что также взят с местного наречия, куда проще и логичнее объясняется из древне-северного. Даже великая Т. Джаксон, пытаясь найти в этом топониме Киев, вынуждена делать допущение «Кыян»:
Общепринятым можно теперь считать мнение, что прототипом для Kœnugarðr послужил *Кыян(ов) ъ-городъ — былинный вариант топонима Кыевъ, восходящий к древнему наименованию Киева, бытовавшему в устной речи. /116/
А вот я позволю себе не следовать общепринятому мнению. Сомневаюсь, чтобы скандинавы были такими уж сильными знатоками и ценителями русских былин, чтобы донести не самый важный для себя топоним аж до Исландии, где записывались их саги. А уж о том, что в древности бытовало в устной речи, мы и вовсе судить можем крайне поверхностно. Не Новгород, чай, берестяных грамот фактически нет.
Так что чем делать такие квази-конъектуры, мы лучше заглянем в древнесеверпый. И сразу увидим там слово kán-a — «маленькая лодка». Или — согласимся с Т. Джаксон же — kœna, «лодка особого вида». И спросим: что же это за особые лодки такие — для мореходов-то скандинавов? Не вот эти ли? —
— приходящие из внешней Росии… моноксилы… спускаются рекою Днепр и сходятся в крепости Киоава, называемой Самватас.
Очень похожую картину описал на основании археологических данных выдающийся русский археолог Г. С. Лебедев:
В начале Х в. в северной части зоны киевского градообразования, несколько в стороне от основного ядра памятников, на Лысой горе, формируется особый торгово-ремесленный центр, с городищем и примыкающими к нему курганными кладбищами. Есть здесь и погребения скандинавского облика, с ранними формами мечей типа Е иИ[№> 117, 116], фибулами ЯП 51 и ЯП 52 [№ 124,125], датирующиеся началом — серединой X в.
Городище на Лысой горе господствовало над поймой Почайны в её верхнем течении, где в районе устья р. Глубочицы — Иорданского озера, у так называемой «Притыки» (специально оборудованной набережной) еще в начале XVIII в. сосредотачивались на зимовку суда. Факт, ассоциирующийся с сообщением Константина Багрянородного об однодеревках русое, которые «спускаются по реке Днепру и собираются к крепости киевской, называемой Самватас». /244/
И вот, например, что пишет один интересный исследователь В. Егоров:
Примерно в VI–VII веках на Старокиевской горе (Гэре) возникает небольшая крепость, площадь которой не превышает 1–2 гектаров. Археологи «с подачи» Б. Рыбакова называют её «городом Кия». Однако к VIII веку «город Кия» приходит в полный упадок и по существу перестает существовать. Археологи не могут определить народ, построивший эту крепостцу. Также неизвестно, кто её разрушил, но об этом можно строить весьма правдоподобные догадки. Окончание жизни «города Кия» примерно совпадает по времени с началом «хазарского ига». На месте небольшой крепости появляется большой разбросанный город или, точнее, конгломерат поселений и постоялых дворов, не имеющих ни общей планировки, ни какой-либо фортификации. /133/
В общем, археология утверждает: никакого особенного города Киева в рассматриваемое время не было. А была небольшая крепость Самват(ас), в которой и собирались полученные от славян «лодки особого рода». То есть моноксилы. Каковая крепость и вошла в скандинавские героические предания тем, чем была, — выгородкой для местных плавсредств. Потому и занимает этот «Киев» в скандинавских сагах неподобающе малое место, как тому удивляется сама Джаксон:
Небезынтересно, что о Киеве (Kœnugarðr) вообще нет конкретных сведений. Названный около десяти раз в поздних сагах и географических сочинениях, он всякий раз оказывается включённым в списки городов или (в форме множественного числа) в списки земель в Гардарики,
А чему удивляться? Именно: в поздних сочинениях. Когда Киев уже что-то значил, но для заезжих варягов он продолжал ассоциироваться с прежним ойконимом про что-то там с однодеревками.
Но — вернёмся всё к тому же упрямому барану: этот случай лишь вновь показывает, что скандинавы были в этих местах своими. И потому свободно обращались с местными топонимами, либо переиначивая их на свой лад, либо попросту называя их по-своему. А в третьих случаях — признавая местные. Ибо что ты сделаешь, например, с Móramar? Муром — и есть Муром, центр соответствующего племени.
А вот с Álaborg'oм — ситуация противоположная. Тут — явный скандинавизм. Даже не garðr — а строгое, родное borg. Очень может быть, что это — очередной норманнский вик.
Локализовать его затруднительно. И, пожалуй, ничего лучше локализации Т. Джаксон и не найдёшь:
…Алаборгу должен соответствовать занимающий важное стратегическое положение укреплённый пункт, географически и политически тесно связанный с Алъдейгьюборгом (Ладогой), находящийся (по суше) на восток от неё и одновременно связанный с ней более длинным водным путем, направленным на начальном отрезке на север от Ладоги,
Всем выявленным выше географическим и социально-экономическим параметрам Алаборга соответствует древний безымянный городок IX–X вв, на реке Сясь у с. Городище, который расположен в 46 км по прямой на юго-восток от Ладоги и отделён от неё болотистыми лесами…
Археологический комплекс у с. Городище — единственный в юго-восточном Приладожъе (от Сяси до Видлицы), где волховские сопки встречены рядом с приладожскими курганами, а городок у с. Городище является единственным укреплённым поселением на всей этой территории в пределах VIII–XIII вв. Путь из Ладожского озера по Сяси, с дальнейшим выходом через её истоки Воложбу или Тихвинку в бассейн Волги, являлся кратчайшим водным путем из Балтики в Поволжье. /116/
Чем интересна и, скорее всего, верна эта версия — это тем, что как раз в этих местах располагалась мощная приладожская курганная культура скандинаво-финского населения, о которой мы говорили выше. Так неужели третья, получается, по численности и вооружённости русская группировка могла обойтись без своего «областного» центра, если без него не обошлись гнёздовские, «растхофские», ладожские русы?
Но вернёмся к Сарскому городищу как объекту археологических исследований.
А они говорят нам, во-первых, о привязке поселения к речной торговле, точнее, торговле на речных путях. По меньшей мере остатки одного из судов здесь найдены.
Во-вторых, они говорят не о региональном, а о глобальном для тех времён характере такой торговли. В Сарском найдена болгарская посуда, крымские амфоры, прибалтийский янтарь, уральская керамика, южного облика стеклянные браслеты и предметы роскоши.
Иными словами, тс, кто останавливался в этом «растхофе» и время от времени имел несчастье остаться сам в кургане скандинавского облика, были заняты прежде всего товарным транзитом. В собственных целях или в качестве наёмных подрядчиков.
Интересно, что относительно рядом, в Тимерёве, близ будущего Ярославля, появляется похожий памятник:
Наиболее глубоко скандинавские древности изучены на примере Тимерёвского комплекса, где они широко представлены и погребениями по скандинавскому обряду, и отдельными вещами северного происхождения в могильнике, и типами построек и находок на поселении; элементы норманнской культуры обнаруживаются также в виде клада куфических монет. /130/
Дальше, собственно, идут узнаваемые по Сарскому свидетельства:
Один из первых исследователей Ярославских некрополей, Тихомиров, указывал, что основная масса погребений Тимерёвского и Михайловского могильников под Ярославлем принадлежит варягам, да и сама курганная традиция принесена в Ярославское Поволжье норманнами…
Особой группой в Тимерёвском могильнике являются курганы с кольцевидными каменными выкладками в основании насыпи, иногда с перекрещивающимися линиями камней в центре круга. Вся эта серия курганов определяется как скандинавская. Кроме них, скандинавскими являются курганы с камерными гробницами, выявленные в последнее время, а также еще ряд комплексов.
Практически в каждом десятом погребении (50 комплексов) обнаружены фибулы, в основном скандинавского происхождения. Всего в Тимерёвском могильнике найдено около 40 овальных скорлупообразных фибул, изготовленных в Скандинавии. В сводном описании фибул 20 лет назад числилось свыше 150 овальных фибул, найденных на территории Древней Руси. Таким образом, примерно четверть таких фибул происходит из курганов Тимерёвского некрополя…
Северные традиции зафиксированы и в домостроительстве Тимерёвского поселения. Основание к такому выводу дает анализ комплекса сооружений, включающего характерный для скандинавского севера «амбар на столбе».
Ряд типов керамики, обнаруженной на Тимерёвском поселении, также своими корнями уходит в Скандинавию или имеет там аналогии… Кроме того, на поселении обнаружен ряд вещей, имеющих северное происхождение или, возможно, выполненных по таким образцам. /130/
И в целом археология поселения носит ярко выраженный скандинавский элемент, несмотря на то что северных вещей относительно местных найдено немного. Зато какие! —
— несколько костяных гребней с орнаментом в виде плетёнки и меандра, иглы от скорлупообразных фибул, серебряная подвеска с изображением сегнерова колеса, аналогии которым известны в кладах Готланда и Швеции, бронзовый перстень с изображением на щитке сокола или ворона, стилистически восходящего к северным сюжетам, фрагмент бронзовой позолоченной фибулы, бронзовая деталь упряжи или портупеи «звериного стиля», бронзовая ажурная подвеска, аналогии которой также имеются на севере, и ряд других. /130/
Притом —
— ясно доказано, что эти материалы синхронны аналогичным находкам в самой Скандинавии. Это касается прежде всего таких датирующих вещей, как фибулы, гривны с молоточками Тора, мечи.
В целом Тимерёво кажется более гражданским поселением, нежели Сарское. Но то, что скандинавы и здесь были на первых ролях, несмотря на относительно малое количество погребений, представляется несомненным:
На некрополе раскопано порядка 400 курганов. Преобладают сожжения, свойственные варягам, но есть и «трупоположения» (то есть обычные погребения, но в ладьях). Среди находок — лепная керамика, фибулы, мечи, копья, стрелы, арабские монеты. В числе мечей найден один с клеймом «Ульфберт», сделанный на Рейне. В керамике среди простых лепных горшков, характерных для финно-угров, удалось выделить чисто варяжские сосуды, что для Восточной Европы редкость (понятно, что предметы роскоши варяги везли с собой, но не тащить же глину). Как и на Сарском городище, в инвентаре попадаются не только варяжские, но и финно-угорские, и славянские вещи.
Среди интересных находок — знаменитая шахматная фигурка с рунами… На самом деле, в том числе на материалах Тимерёвского монетного клада в науку вошло такое явление, как рунические граффити на восточных монетах. Поскольку монетами занимались нумизматы, не склонные к сантиментам, в общем, все знаки удалось правильно понять и расшифровать — это или имена, или символы варяжских богов. /44/
Что же до количества могил, то ответ тут элементарный: скандинавы здесь, в отличие от финнов, постоянно не жили. Гостевали на торговом пути торговые гости.
Очень часто этот аргумент используют шведоненавистники. Вот видите, говорят они, при чём тут скандинавы, когда они были транзитниками! А могучую Русь построили местные племена!
Ну, в крайнем случае, западные славяне.
А мы с этим и не спорим. Да хоть нганасаны! Но мы видим из археологии главное: хоть и транзитное, но тотальное присутствие скандинавов даже в самых глухих углах Восточно-Европейской равнины.
Например, в юго-восточном Приладожье, в бассейнах рек Видлицы, Тулоксы, Олонки, Свири, Ояти, Паши, Капши, Воронеги и Сяси фиксируется так называемая приладожская курганная культура. По мнению известного историка В. А. Назаренко, она принадлежала чуди — той, что участвовала в событиях вокруг призвания Рюрика. Во всяком случае, не видно другого претендента, столь соответствующего материально той вооружённой чуди, что, по летописи, участвовала в походах князя Олега на Киев и Царьград, а также в гражданской войне 980-х годов на стороне князя Владимира.
Эта культура довольно мощна — на данный момент зафиксировано больше 1000 курганов, складывающихся в 172 группы — соответствующих, надо полагать, поселениям. Область этой культуры занимала площадь 150 на 180 км.
Захоронения довольно богатые — находятся украшения, оружие, дорогие ткани с золотым шитьём. Видно: поднялись люди явно на торговле мехами. Но при этом, что интересно, культура эта представляет собою с самого начала смешанное скандинаво-финское образование. То есть начинается с момента появления здесь скандинавов — она датируется IX–XII вв. И заканчивается соответственно — с окончательным обоснованием здесь государства Древней Руси, которое подчинило в том числе и всех вольных скандинавов.
Что характерно — примерно тот же вектор развития, что в Гнёздово, Сарском и других опорных пунктах скандинавского освоения этой территории. Некогда чисто родовая финская область с натуральным хозяйством, она довольно быстро с приходом скандинавов приобретает смешанный облик, милитаризируется, ориентируется на экспортные услуги, вступает в политические и военные контакты. Как пишет в своей замечательной работе «Ладога и Ладожская земля VIII — ΧΙII вв.» выдающийся археолог А. Н. Кирпичников, —
— судя по археологическим данным, в среде этой чуди происходили социально-экономические преобразования, во многом ускоренные близостью Ладоги, её процветающей торговлей и ремеслом. В чудском обществе, находившемся на стадии перехода от родоплеменного строя к феодальному, шёл активный процесс классообразования, выделились зажиточные семьи и вооружённая знать. Приладожские финны, судя по количеству погребений X — начала XI в. вооружённых мужчин и технической оснащенности последних мечами, копьями, боевыми топорами, находились на третьем месте в числе наиболее военизированных древнерусских языческих контингентов после жителей Гнёздова и Суздальского Ополья.
Ладожская земля в конце X — начале XIII в. Границы показаны схематически (основа карты по А. М. Насонову). 1 — пороги на р. Волхов; 2 — границы Новгородской и Ростово-Суздальской земель; 3 — границы Ладожской земели с её подразделениями (Цит. по: 177)
Вот ещё яркий пример. Поселение Крутик в регионе Шексны и Белого озера. Аборигенные жители принадлежат к племени весь. По-нынешнему — вепсы. Специализация — пушная охота. И что мы тут видим? А видим мы тут — уже в IX веке, между прочим, — восточные монеты, весы и гирьки.
Возможно, это сами вепсы, наохотившись до кругов перед глазами, строили корабли, нагружали их мехами, везли в Хазаран и Багдад? Возможно. Но тогда что тут делали скандинавы, целый ряд вещей которых обнаружен в поселении? Ухаживали за вепсскими девицами, пока вепсы мир покоряли?
Аналогичная картина наблюдается и в ряде других мест в Белозерье. И если не придуриваться в видах славянского патриотизма (кстати, а данных вепсов тоже к славянам отнести?), то мы увидим вполне однозначную картину: в удобных для сбора товара местах — раз, в удобных для отдыха на большом пути — два, в удобных перевалочных пунктах — три, — существует что-то вроде скандинавских укреплённых пунктов. В них концентрируется также местное население, которое участвует в процессах обслуживания торговцев, в товарообмене с ними, а также в культурных и бытовых контактах различного уровня.
Вот и возле Белого озера стоял ряд таких опорных пунктов. И именно по этой причине здесь появляются те самые большие курганы, о которых шла уже речь, а само Белозерье вошло в канонический рассказ о «призвании варягов». Мы вообще по некоему — пусть пока оно будет забавным — совпадению вдруг видим, что в деле участвуют, а затем «мужей рюриковых» получают как раз те местности и племена, где расположены скандинавские «фактории»:
И срубша город Ладогу. И сѣде старѣйший в Ладозѣ Рюрикъ, а другий, Синсусъ на Бѣлѣ озерѣ, а третѣй Труворъ въ Изборьсцѣ.
В Изборске у нас тоже — некий внеплеменной торгово-ремесленный центр, основанный ещё кривичами, но в котором также присутствовали скандинавы. И как раз после «призвания» скандинавов здесь становится в разы больше и они приобретают доминирующие позиции:
В VIII–IX вв. в Нижнем Повеличье, заселенном в это время по преимуществу автохтонным прибалтийско-финским населением (в языковом отношении родственным предкам современных эстонцев), одновременно существовали два крупных несельскохозяйственных поселения. Одно из них — Псковское городище — являлось племенным центром автохтонов, а другое — Труворово городище — представляло собой внеплеменное торгово-ремесленное поселение, основанное группой славянских переселенцев.
Во второй половине IX в. (вскоре после 860 г.) в низовьях Великой появляется группа варягов. Пришельцы уничтожают и торгово-ремесленное поселение на Труворовом городище, и племенной городок на Псковском городище, а на месте последнего возводят собственную крепость. В составе городской общины вплоть до XI в. сохраняется заметное варяжское присутствие, а жители города оставались в это время (судя по находкам скандинавских амулетов и курганному обряду захоронения горожан) по-преимуществу язычниками. Стратегически выгодное положение города при входе во внутреннее пространство Восточной Европы по водно-торговому пути, ведущему с Балтики, обеспечивало поселению стабильное существование. /62, 355/
Ну а теперь к главному, о чём нам рассказывают гнёздовские и другие могильные комплексы.
Подчеркну: могильные комплексы — это захоронения людей, которые были здесь постоянными жителями. Ведь очевидно, что проезжие транзитёры ложатся в эту землю гораздо реже — если их вообще не забирают с собою безутешные близкие. Это надо помнить: в нормальных, индивидуальных захоронениях лежат на 90 процентов местные.
И вот, среди могил местного населения заметную группу представляют так называемые «большие курганы», которые —
— дали и наиболее богатый погребальный инвентарь при трупосожжениях, включая мечи, наконечники копий и стрел, остатки ладей, шлем и кольчугу, богатые украшения… Помимо трупосожжений под курганными насыпями обнаружены трупоположения в деревянных камерах. /513/
Подобных захоронений не так и мало на Руси. В Гнёздове, к примеру, —
— в 11 богатых погребениях из 95 найдены ладьи со скандинавскими признаками… Среди них только одно мужское погребение и 1–3 женских. Если исходить из диаметра кострищ, то все умершие захоронены в кораблях, а не лодках. Здесь, как и в Скандинавии, женщины удостоены корабля. Однако бросается в глаза относительно большое число парных погребений, 8 —10 из 11 погребений с ладьёй… Только состоятельные люди имели экономическую возможность похоронить с ладьей одного члена семьи, даже если «только» женщину. /440/
Та же картина, что и в Шестовицах: наиболее богатые курганы представляют собою захоронения скандинавского типа, а покойники в них принадлежали к высшим и весьма богатым слоям тогдашнего общества. К тому же слоям военизированным.
Характерной чертой скандинавских древностей X–XI в. Южной Руси является их исключительно богатый контекст (роскошные погребения, вещи из кладов), что, очевидно, может свидетельствовать о существовании здесь знатных фамилий, которыми скандинавское происхождение было осознано. /39/
То есть это не варяги-находники, это не скандинавские наёмники. Это местные жители, полноправные граждане. Но — скандинавского происхождения. Которое ими осознано.
Характерные для больших курганов Руси и Скандинавии черты погребального обряда… свидетельствуют о том, что совершавшие ритуал следовали представлениям о Вальхалле, загробном чертоге Одина, где бог принимал избранных героев — ярлов и конунгов, павших в битве, зале, украшенном доспехами, с пиршественным котлом, где варится мясо «воскресающего зверя» и т. д. /338/
В интересной работе известного нашего историка В. Я. Петрухина «Дохристианская религия Руси и Скандинавии: курганы и святилища» подробно разобраны археологические данные о вере, религиозных культах, о местах их отправления. Там отмечен следующий момент:
В эпоху Великого переселения народов в Северной Европе формируется новый вид монументальных культовых памятников — т. н. большие курганы, выделяющиеся среди массы «рядовых» памятников, небольших насыпей, каменных выкладок и т. п. Современные исследования подтверждают традицию, донесённую средневековыми авторами (прежде всего Снорри Стурлусоном) и даже фольклором, о принадлежности больших курганов древним конунгам — правителям формирующихся «варварских» государств.
По ходу дела, —
— с формированием огромного Древнерусского государства уже в X в. монументальные погребальные памятники (высотой от 2 до 10 м), близкие скандинавским, появляются и в Восточной Европе, в главных государственных центрах.
Эти —
— большие курганы были исследованы в Гнездове — центральном пункте на пути из варяг в греки, Чернигове — втором по значению (после Киева) городе южной Руси, известны в древлянской земле…
И скандинавская, и древнерусская раннеисторическая традиция (и Снорри Стурлусон, и Нестор-летописец), описывая деяния первых правителей, особое внимание уделяет мотивам их смерти и месту погребения: погребальный памятник — это не просто могильная насыпь, это памятник становления государственной традиции…
А вот для славянских древностей того же времени подобная дифференциация погребальных памятников нехарактерна. Почему? А потому, делает учёный логический вывод, что —
в эпоху широкого расселения в Восточной Европе в процессе освоения пахотных земель славяне, видимо, не создавали такого рода иерархизированных объединений.
Итак, вывод ясен. Большой курган — памятник носителю власти. И этот носитель — местный уроженец.
2.4.3. Установители государственной традиции
Судя по скандинавским древностям Киева, та их группа из местных, что была связана со Средней Швецией, жила здесь в 930 —950-е годы. То есть при Олеге из «Кембриджского документа» — он же Х-л-г-у.
А вот позже, в 950 —1000-х годах появляется в могильниках Киева уже южноскандинавский флер. Ютландский. Любопытно, что вскоре после этого времени в эпизоде, относящемся к 1018 году, появились строчки в хронике Титмара Мерзебургского о «быстроногих данах» на Руси:
В том большом городе, который является столицей этого королевства, имеется 400 церквей, 8 ярмарок, а людей — неведомое количество; они, как и вся та провинция, состоят из сильных, беглых рабов, отовсюду прибывших сюда, и особенно из быстрых данов (ех velocibus danis); до сих пор они, успешно сопротивляясь сильно им досаждавшим печенегам, побеждали других.
Возможно, речь идет о скандинавах вообще или о варягах-наёмниках, которых достоверно нанимал князь Ярослав, пока Хромой, но в будущем Мудрый. Но вряд ли. Те же богатые захоронения версию о варяжских наёмниках опровергают. Ибо тяжело себе представить продающим свой меч и жизнь человека, который способен обеспечить себе на похоронах целый корабль в качестве реквизита для сожжения.
Но самое главное — вот в чём. Если вести речь об эмиграционных пополнениях, то в Южной Руси их фиксируется всего два. Зато на севере они накатываются с неумолимостью морского прибоя. Здесь в изобилии представлены практически все известные скандинавские стили вплоть до начала XI столетия: «Хватающий зверь», он же Ос-сберг, типичный для IX века, Борре (конец IX — первая половина X в.), Эллинг и Маммен (вторая половина X — начало XI в.). И это, в общем, одностилевые комплексы. На юге же Осеберга нет, зато есть Ришерикс и Урнес XI века.
А значит, судя по этому наблюдению, первоначально власть «государственных» русов и концентрировалась на юге, вокруг Киева. И там они быстро обрастали теми самыми иноэтническими элементами, из которых формировалась та самая «интернациональная» русь, о которой мы говорили ране.
Зато на севере по-прежнему ватажничали всё новые и новые выходцы из Скандинавии. Иными словами, уйдя из Ладоги или Рюрикова, Олег это сделал по принципу «уходя — уходи». Ни Ладогу, ни Рюриково, ни Тимерёво с Сарским и Михайловским он больше не контролировал. Строительство и расширение Русского государства началось действительно из района Киева.
Это, кстати, объясняет многие до сих розно трактуемые факты. То, почему в дальнейшем восприятии жителей Древней Руси «Русская земля в узком смысле» ассоциировалась с Киевом и ближайшими к нему землями — отсюда «государственные» русы начали свою экспансию, отсюда выходили они покорять древлян, северян и прочих радимичей, создавая собственно Русь. То, почему киевские великие князья стремились рассадить своих сыновей по дальним городам: завоевали — посадили. То, почему Владимир брал Полоцк, — не только потому, что Рогнеда была неприступна, а её Владимиру очень хотелось… наказать. Но заодно и потому, что это была земля, киевским русам отродясь не подчинённая. А совсем не бесполезно было её подчинить. И тем более не вредно было бы её обложить данью.
Кстати, в этой связи и в скобочках укажем:
…при частичном доследовании инвентаря Чёрной могилы, самого большого древнерусского кургана, выяснилось, что на кострище размещались ладейные заклёпки — это характерно и для обрядности гнёздовских больших курганов; более всего сближает гнёздовские и черниговские большие курганы уникальная обрядовая черта — жертвенные котлы. Единственный большой курган, раскопанный на королевской усадьбе на о. Аделъсё, возле Бирки, также содержал заклёпки на кострище и жертвенный котел. Большие курганы в Киеве… были разрушены… но, судя по тому, что Чернигов входил в состав Русской земли — княжеского домена в Среднем Поднепровье, а Верхнее Поднепровье со смоленскими кривичами платило дань Киеву, большие курганы принадлежали высшему властному слою Руси, возможно, представителям княжеского рода — «рода русского», упомянутого в договорах с греками. Можно предполагать, что этот род, судя по данным антропонимики и погребального обряда, сохранял свои «генеалогические связи» со скандинавскими — свейскими конунгами, что, естественно, способствовало «бесперебойным» контактам поселений, на которые опиралась власть княжеского рода, со Скандинавией. /336/
И в этом свете мы вновь видим нелепость вековечного спора антинорманистов с норманистами. Да, русы были родом из Скандинавии. Но Русь они строили-завоёвывали уже на паях с местными элитами, включая их в свой состав и сами растворяясь в них. И отвоёвывали свою землю как раз у скандинавов, вновь и вновь посылавших свои отряды в Восточную Европу, ходивших но тамошним рекам, захватывавших и продававших местных рабов и — главное! — везущих серебро мимо натруженных рук киевских володетелей прямо в Скандинавию.
Это было неприемлемо, этого было не должно быть.
И этого не стало.
Впрочем, мы отвлеклись. Это — тема дальнейших глав.
Пока же вернёмся к нашему пути в глубь русской биографии.
ИТАК:
Русы поколения Олега Вещего являются полными культурными и политическими предками достоверных русое Игоря и Святослава. При этом они культурно представляют собою один из вариантов скандинавов, но не чистых норманнов с севера, а скандинавов местных, местного происхождения. При этом они уже настолько отличаются от «чистых» скандинавов, что разница между ними улавливается археологически, хотя «чистые» и продолжают периодически без особых трений подпитывать собою русскую элиту.