Посол по знакомой дороге еще до рассвета возвратился к своему Государю и в то же самое время прибыли оставшиеся для караула пленных Кариовальда с людьми его. Катумер узнав о погоне за собою своего тестя поставил воинов своих в боевой строй и дожидался нападения. На рассвете дня увидел он не одного князя Ганаша, но и Кариовальда соединившегося с ним с остатками своих воинов. И хотя князь Кауцский усмотрел перед собою отборных Марсиганцов, готовых его встретить и притом в превосходящем пред его силами числе, но ослепляемый своим мщением не раздумал бы напасть на них если бы Кариовальд, испытавший уже храбрость своего противника, ему не отсоветовал, представив, что лучше постараться прикрыть благоразумием совершенную ошибку. Почему подъехали они под видом желания выслушать оправдания Катумера. Ганаш требовал, чтобы для этого было выбрано место на том же поле, которое и было назначено на берегу речки, за которою находился князь Кауцкий. И так через речку начали они разговор. Князь Ганаш не мог удержаться, чтобы в речах своих не назвать Катумера похитителем своей дочери, осквернителем святилища и потребовать выдачи Адельмунды, как презрительницы родительской воли. Катумер, со своей стороны, помня, что говорит с отцом своей возлюбленной, отвечал ему с великим почтением: что сам князь Ганаш признается в том, что дочь его от него самого и по доброй его воле обручена с ним прежде чем с Кариовальдом. Что хотя родитель его князь Дагоберт, усомнился было совершить брак сей, но что сомнение его было не без основания и со всем тем не мог удержать своего сына от освобождения от несправедливого обвинения своей возлюбленной Адельмунды. Сверх того хотя бы можно обвинять в чем-нибудь его родителя, но он в том не был причиною и никогда слову и желанию своему не изменял. Почему ни ему в вину, ни Адельмунде в преступление сего считать не должно, ибо они вступили в брак дозволенный своими родителями. Князь возражал на это согласием данным от Дагоберта на брак сына своего с дочерью Маркоманского короля, чем прежнее обязательство уничтожено, что Катумер, будучи под властью отца своего, не мог решиться без его воли. Потом укорял употребленной при бракосочетании хитростью, на которую Адельмунда без пренебрежения чести своей никак бы согласиться не должна была. Адельмунда старалась оправдать себя тем, что ей как послушной дочери, хотя и ничем перед родителем своим извинять себя не можно, ибо все её слова должны оскорбить отца раздраженного, но не оправдает ли её родительское сердце, что она вступила в брак с человеком к коему сам он позволил питать ей любовь и что любовь настолько ей овладела, что ей невозможно было противиться судьбе своей. Катумер не щадил ничего, чем бы умилостивить тестя, но тот перебил слова его вскричав: «Оправдание злых есть хуже преступления. Первое может случиться от слабости, а последнее происходит по намерению. Ведайте, что примирение мое с вами сделало бы меня сообщником вашего порока. Я не перестану мстить вам до самой моей смерти!». С этими словами он неприметно натянул лук свой он и поразил дочь свою в руку. Сердце Катумера почувствовало удар этот более, чем его возлюбленная. Он не знал, с чего начать, отмстить ли Ганашу за скорбь эту, или подать помощь Адельмунде. Но любовь восприняла верх. Он бросился на помощь, извлек стрелу и затянул рану платком пока не подоспел врач. Между тем, видевшие это марсиганцы не могли удержаться чтоб не отомстить за свою государыню и с великою яростью напали на кауцов. Кариовальд, видя опасность и не имея возможности владеть оружием своей вывихнутой рукой, а при том уже лишившись надежды соединиться с Адельмундою, счел за лучшее удалиться со своими воинами. Князь Ганаш хотя вступил в сражение и оборонялся как лев, но что бы он смог против множества отважных Марсингев, если бы Адельмунда, увидев эту кровопролитную битву, не прибегла ему на помощь своими убеждениями и слезами? Катумер не мог этому противиться и оставив свою дражайшую супругу под охраной своих телохранителей, поскакал для прекращения сражения. На дороге с ним встретился посланный от меня вестовойс донесением, что кауцы притеснены со всех сторон, но упорствуют положить оружие только за тем, что не хотят оставить на месте сражения тело своего государя. Катумер оцепенел от этой вести, усугубил поспешность коня своего, и приближась, закричал, чтоб ни один марсингец под страхом смертною казни не нападал на Кауцев, и удалился бы от места сражения на выстрел лука. Это воспоследовало без всякой опасности, потому что Кауцы находились уже в крайнем бессилии. Катумер и я бросились искать князя Кауцскаго и вытащили его из-под кучи мертвых тел; он был изранен, но еще жив. Катумер оправдал себя тем, что сражение началось без его воли, и повелел всем оказать всевозможную помощь и услуги раненым кауцам. Между тем призванный от Адельмунды врач нашел раны Ганаша неопасными, и перевязал их.
В это мгновение Адельмунда, до которой дошел слух о смерти её родителя, в ужасном состоянии поспела к месту, где он лежал, бросилась к коленам его, сорвала перевязку со своей раны, и проливая слезы, хотела умереть вместе со своим родителем. Отчаяние её однако не помешало ей заметить, что он ещё жив. Все утешения, которые старались подавать ей Катумер и подданные её отца, лишь усугубляли её скорбь. Но жалостное её состояние тронуло Кауцского князя; он, убежденный состраданием и отчаянием своей дочери, почувствовал родительскую горячность, потушил свою ненависть, простил её преступление, и примиряясь с своим зятем, осыпал обоих поцелуями и благословениями. Катумер с своею супругой проводили его, несомого на носилках, в ближайший замок, где он вскоре исцелился, и присутствовал на брачном торжестве. Таковым образом были прекращены опаснейшие несогласия, и уничтожены происки враждующего Двора и хитрости Адганастера.
После всего случившегося я был отправлен Катумером в Марсингию с повелением донести, во-первых, его родительнице о чудном случае, каковым достиг он своего счастья; а потом под руководством её и его родителю, и тем исходатайствовать прощение в тайной его отлучке, и дозволение к возвращению со своею супругою. Я прибыл к Марсингскому двору, и доложил княгине, матери Катумера, обо всём случившемся. Государыня эта, весьма сопротивлявшаяся проискам Адганастера, чрезвычайно обрадовалась неожиданному совершению этого брака; но зная, насколько стремился супруг её, князь Дагоберт, к союзу, предлагаемому через Адганастера с королем Маркоманским, не советовала мне появляться к моему государю, и приказала мне жить тайно, пока не изберет она случай открыть ему о том, и привести его своими стараниями к полезнейшему для Катумера расположению. Я последовал этому повелению, и постарался скрыть мой приезд. Но князь Дагоберт в тот же день узнал о женитьбе своего сына чрез письмо Адганастера, и преисполнился великим гневом. Он проведал через моих тайных неприятелей, что я возвратился, и был спутником и соучастником в делах его сына. Почему он немедленно приказал взять меня под стражу, и заключить в темницу. Ни родительница Катумера и никто другой не смели в первых движениях гнева Дагобертова за меня заступиться; и я едва успел сказать одному дворянину, чтоб он уведомил Катумера о произшедшем со мною, как был отведен и заперт в крепкую башню.
Гнев Дагоберта не ослаб со временем; он отдал приказ своим советникам расследовать наистрожайше, ведал ли я о намерении Катумера. Княгиня, супруга его, напрасно старалась отвратить этот суд, опасныя последствия которого для меня предвидела; раздражение Дагоберта против Катумера подвергало меня его мщению; он пребыл неумолим, и я в назначенный день должен был предстать перед судом. Меня спрашивали, присутствовал ли я при бракосочетании Катумерта; ведал ли я о намерении его жениться на Адельмунде, и помогал ли к произведению того в действо. Я чистосердечно признался в том, приводя в свое оправдание, что этот брак я считал не только должностью Катумера, но и взирал на это, как на благополучие государства Марсингцев. Почему советовал и всячески помогал Катумеру в совершению его брака с Адельмундой. Небо вспомоществовало в том свыше моего ожидания; почему я не только о том не раскаиваюсь, но и считаю дело это благороднейшим в числе услуг моему государю.
Судии ужаснулись от такого моего признания; ибо предвидели, что князь Дагоберт сочтет его за дерзкое пренебрежение, и повелит казнить меня. Хотя они предстательствовали за меня под руководством княгини, супруги Дагоберта, вменяя проступок мой в единое усердие; но не могли умягчить его сердца, ни воспрепятствовать, чтоб через несколько дней не подписал он определения об отсечении мне головы. Возвестили мне смерть мою с всеобщим сожалением дворянства и народа. Ибо известно, что он служителей, невинно гонимых своим Государем, признает за ближних своих родственников.
В тот же самый день от Катумера пришло письмо к его родителю, коим он в чувствительных выражениях извинял брак свой, и утверждал, что любовь есть сила, сильнее всех должностей, и что браки суть больше действие судьбы, нежели свободной воли; следовательно погрешности в них – дело необходимости. В доказательство чему узнает он важные причины от его родительницы. Напоследок прилагал он убедительнейшие просьбы за меня в рассуждении того, что я получил от него повеление к отъезду, не ведая о его намерениях. Князь Дагоберт получил письмо это в присутствии своей супруги, которой притом подано было таковое же от Адельмунды; и между тем, как она это читала, Дагоберт сказал:
– Безумно на судьбу возлагать свои погрешности; и еще глупее, когда преступник свидетельством своим и предстательством ищет испросить прощение своему сообщнику.
Между тем Княгиня при чтении письма Адельмунды не могла скрыть свою радость, которая оказывалась в лице ея, прежде чем нежели произнесла она следующие слова:
– Благодарение Всевышнему, заградившему уста всем клеветам, разрушившему печаль нашу, и всем марсингцам день этот учинившему торжественным и радостным.
Дагоберт не понимал, почему бы это приключение обещало нечто хорошее, и что находившейся дотоле в печали супруге его доставило такую радость. Но княгиня вывела его из сомнения, показав ему письмо от своей невестки следующего содержания: «Как вам известна уже удивления достойная повесть произшедшаго со мною и с сыном вашим, то не думаю, чтоб кто усумнился, чтоб действие сие не управлялось промыслом Всевышнего, который исторг меня из челюстей смерти, и как бы насильно предал в объятия моего супруга. Небо оказывает очевидное одобрение сему браку, когда я против всех клеветаний нахожусь беременна, и потому избрана к размножению светлейшего Марсингского дома.» Дагоберт был настолько тронут этой радостной вестью, что не мог удержаться от слез. Княгиня, супруга его, сумела воспользоваться этим обстоятельством, и довела Дагоберта до того, что он обнародовал весть о браке сына своего с княжной Кауцской, и возвратил ему всю прежнюю горячность. Княгиня ожидала, что и мне при сем случае будет возвращена прежняя милость и вольность; но на другой день она проведала, что Дагоберт всё же повелел совершить мою казнь. Хотя она не щадила просьб, но князь был неумолим, отвечая ей, что доброе следствие худого дела ни мало не оправдывает преступления подданного. Заступничества вельмож также не успевали, может быть, потому, что Дагоберт таковым прощением рисковал навлечь на себя молву, что он поторопился с приговором, или что неустрашимость мою посчитал оскорб