– Внимай, отец русов, – вещал он к Аспаруху, – небеса покровительствуют ревности твою к твоему отечеству; судьба определяет неустрашимость и победы участию твоего народа. Он покорит страны, в которые шествует; весь север и части востока, юга и запада подвергнутся его власти; прочие ж страны и народы вострепещут единого его имени. Я всегда буду покровителем его, венца и златого сосуда. Доколь князи русские будут венчаться венцом сим, доколь будут сохранять таинственно предписанные в оном законы, – держава и меч их не поколеблются; но восстенает твое отечество, когда они от сих уклонятся. Венец их впадет в руки чуждых, борьбы, смятения покроют лицо славной славенской области, и придёт время, когда должно бы ей ниспровергнуться. Однако я всегда воздвигну её из развалин. Золотой сосуд, хранящий судьбу русов, удержит перевес против хищников венца сего. Я определяю тебя хранителем оного. Твоя отечественная ревность достаточна постановить в тебе бодрого стража, чтоб не попал он в руки неприятелей. Доколе ты жив, никакой злодей русов, ни сам враг их, и враг мой чародей Змиулан, похитить его не смогут. Я дам тебе волшебное зеркало, которое предварит тебя обо всех на золотой сосуд покушениях и через которое ты будешь извещен обо всём происходящем в свете. По удалении твоем в жилище душ блаженных ученик твой Роксолан будет наследником этой стражи и твоего искусства. Я просвещу разум его и наполню его таинственными знаниями. Но поскольку дальнейшие подробности о судьбине русов не могут быть по совету богов открыты, то да обратишь ты в пути небес свое проницание, избранные люди смогут рассуждениями и просвещением своим разверзать мрачные завесы предбудущего и следующего.
Тогда служебные духи принесли предвещающее зеркало. Огонь, исшедший из уст Чернобога, свернувшись клубом, поместился невидимо в золотом сосуде и начертал незагладимыми буквами должности государя на венце Русовом (ибо то был тот самый венец, который ты, о Булат, освободить решил из рук Царь-девицы).
Мы учинили вновь тридевять коленопреклонений и последовали вон из обители Чернобога на юг, по пути, открытому нам его пламенной острогой сквозь внутренностиь земли до самой нашей пещеры, находившейся в хребте горы Алана. Служебные духи с песнопениями нас провожали, и мы не видали уже ни страха тартарского, ни ужаса от страны, где господствует вечная зима; путь наш устлан был цветами. Дорогою беспрестанно читая закон, начертанный на венце, затвердил я его наизусть и извлек из него единое содержание:
«Монарх! Коль хочешь быть достойным, забудь себя и будь лишь отец, страж и слуга твоего народа».
«О невозможная к свершению заповедь! – возопил я внутри души моей. – Сколь ни неопровергаемо сие положение, но вижу я, что предстоят великие беды моему отечеству, познаю я, сколь важно должно быть некогда мое бдение».
Мы прибыли в нашу пещеру.
Тут Аспарух, поставив на огражденный талисманами стол сосуд, венец и зеркало, начал трудиться над составлением летающего ковра. Всех родов птицы дали дань на его сооружение: большие и малые перья состыковал он художественною своею рукою; а я между тем бодрствовал при столе, хранящем залог благоденствия русского. Взирая беспрестанно в зеркало, видел я происходящее в моем отечестве. Мне представлялось, как многочисленная орда, под предводительством Русовым, очищала себе мечом путь к своей державе, как храбрые алане ополчились, не допуская ее пройти сквозь свои земли, и с каким мужеством сражались, но будучи побеждены, оказались принужденными заключить вечный союз, дать свободную дорогу и пропитание непобедимым русам; и потом видел я восшествие их в пределы нынешние земли русские и славянские и побеждающих старожительствовавших там народов финских, которые либо покорялись, либо оставляли места свои, спасаясь бегством в необитаемые страны к северу, востоку и югу, чтоб стать родоначальниками государств: черемисского, мордовского, чувашского, вотяцкого и прочих; казалось мне, как возносили главы свои две новые империи славян и русов, как созидались столицы: великий Славенск и великая Руса, как строились многочисленные города и населялись храбрыми моими соотчичами. Обо всём этом доносил я трудящемуся Аспаруху, и мы радовались о счастии наших собратий.
Наконец летающий ковер был готов. Им можно было управлять на воздухе так же, как и ладьёю на воде: он поднимался на высоту, опускался вниз, стремился вдоль и оборачивался в каждую желаемую сторону.
– Посредством этого ковра, о Роксолан, – сказал мне Аспарух, – намерен я подкрепить храбрость и надежду нашего народа. Ты ведаешь, что нужно утверждать простолюдинов в предрассудках, как для того, чтоб привести их в повиновение, так и затем, чтобы можно было при всяком нужном случае возбудить их ревность и храбрость, под предлогом защиты вещи, которую сочтет он за святыню. Венец, мною сделанный, конечно, заслуживает этого предпочтения, в рассуждении предписанных на нём законом положений; однако же надлежит деятельнейшим способом привести народ к рабскому его обоготворению; ибо, без сомнения, твердо простоит держава, где государь следует надписанному на венце сем и где подданные каждое повеление своего государя приемлют за божественный глагол. Я намерен предстать к моему сыну Русу, и уверить его в покровительстве богов, и об обещании оных послать ему с неба венец, на коем предписаны будут правила, как ему должно вести себя на престоле. Я подвигну его ко всенародным молениям, и тогда перед собранием народным ты должен будешь, сокрывшись в летающем ковре, опустить его на златой нити на главу Русову. Я отрежу потом нить так, что народ этого не приметит и сочтет венец слетевшим с небес по воздуху. Ты предвидишь, я полагаю, всю пользу такого благонамеренного обмана?
Я не сомневался в этой истине и последовал воле моего учителя.
В назначенный час сели мы на ковер, забрав с собою сосуд, венец, зеркало, таинственные книги и орудия, и, поднявшись на воздух, пустились к столице русской. Достигнув её, мы опустились в великом лесу близ соленого озера с южной его стороны. Аспарух, взяв с собою золотой сосуд и зеркало, пошел во дворец, а меня с венцом оставил, повелев, чтоб в следующее утро поднялся я на ковре довольно высоко и высматривал надлежащего времени, когда будет надо опуститься пониже и свесить венец.
Аспарух был принят народом, как некое благодетельное божество. Князь Рус и весь тайный его совет внимали с набожностью его пророческие слова и сделали распоряжение к утреннему всенародному молению.
Едва багряная Зимцерла[114] распростерла на востоке свои оживляющие природу ризы и отворила врата к исшествию благотворительного Световида[115], я поднялся на ковре в высоту и ожидал надлежащего времени, держа в руках конец длинной, к венцу укрепленной златой нити. Вскоре показался Рус, водимый родителем своим Аспарухом, в сопровождении бесчисленных полков воинства, всего народа, а также жен и детей. Они шествовали на поле до холма, посвященного громоносному Перуну; жрецы несли торжественно идол Чернобогоа, некоторые из них пели песни, а прочие вели черных агнцев, покрытых черным аксамитом, – на жертву богу-мстителю, и белых, увенчанных связками красных цветов, – для воссозжения пред Перуном.
В приближении их к холму дневальные жрецы близ стоящего жертвенника неугасаемого Знича[116] повергли в огонь благовония и с гласом труб и рогов соединили встречную песнь. Наконец приходящие жрецы, переменяясь с стоящими на холме, запели хором похвалу обоим богам; народ всем множестве оканчивал последние стихи песней и колебал воздух своими восклицаниями.
Идол Чернобога поставили рядом с идолом Перуна: заклали агнцев, возложили на пылающие жертвенники, и, совместно упав на колена, приносили благодарные мольбы за обещание, ниспосланное небесами через уста мудрого Аспаруха. Тотже по пожрении огнем жертв приступил к идолам и, упав на одно колено, простер вверх свои руки и произносил следующую молитву:
– Великий Перун, отец богов! И ты, о Чернобог, защитник русского народа! Примите эту жертву благодарения от страны, ожидающей исполнения священного вашего обета, да познают враги наши, что меч, столько им страшный, управляется вашим предводительством, что заступничество ваше будет вечно на князьях, увенчанных венцом небесным. Я с коленопреклонением исповедую, что божественные словеса не могут быть пременяемы, но чтобы не произошло никогда сомнения о предсказании моем о вашей воле, явите, что уста такового, как я, сединами покрытого старца, лжи вещать не могут. Да ниспадет всенародно с небес венец вашего благословения на главу того, коего избираете вы водителем русского народа и потомство которого достойно будет споспешествовать его славе и благоденствию!
В это мгновение опустил я летающий ковер книзу. Народ, ожидающий видеть спускающееся облако, не сомневался в присутствии божества; а особенно, когда я зажег приготовленные гремящие и испускающие блестящий огонь составы; люди пали на колена, издавая набожные восклицания. Тогда я, в малое отверстие ковра высмотрев в князя Руса, опустил венец прямо на его голову. Аспарух, внимательно это примечающий, возгласил троекратно «О велие чудо!»– и, повелев жрецам воспеть благодарные песни, поспешил искусным приёмом отрезать золотую нить от венца. Между тем народ, не сомневающийся в благоволении небес к себе, пал на колена, наполняя воздух радостными восклицаниями, а я поднялся на высоту, продолжая бросать на все стороны гремящие огненные составы.
По совершении этого благонамеренного обмана Аспарух, взяв князя за руку, возвел на холм и облек его в лежавшую на престоле идола Перуна багряную накидку Верховный жрец по приказанию его подставил стул с подушкою червчатого аксамита, посадил на него Руса и, сняв с главы его венец, списал с него таинственные письмена в священную книгу под заглавием «О должностях государей», которые до сих пор еще читают каждому нововенчаемому и о силе которых простой народ ведать не должен; ибо счастье его в том заключается, чтобы не знать того, что редк