Не можно изобразить вам досады, почувствованной мною от такого препятствия в моем предприятии коим надеялся я оказать великую услугу моему начальнику, адскому князю Астарофу. Однако по внушению его я надеялся произвести то лестью, чего невозможно было добиться силою; я предстал в уже сказанном мною образе девицы с мнимым мечом к спящему богатырю и ожидал его пробуждения. Но, к моему удивлению, прошли два месяца, в которые сон, невзирая на все покушения мои к пробуждению Булата, владел им. Я сравнивал заповедь пустынника о трехдневном только в пустыне его пребывании с этим двухмесячным сном и не мог извлечь из того иного заключения, кроме того, что сон этот есть непосредственное действие от богов, служащее к лучшему укреплению сил в богатыре, как то и в самом деле было; ибо после узнал я, что Булат, проведя двухмесячный срок в успокоении, мог потом целых два года бодрствовать без малейшего отягощения для своей природы. Наконец этот несносный мне богатырь проснулся.
Первый предмет, представший взорам его, был я, или, лучше сказать, привидевшаяся ему по моему наущению девица. Он с великим удовольствием насыщал зрение свое прелестями, коих до того времени еще не видывал. Я примечал действие всесильной природы по рождающемуся на щеках его розовому пламени и для того не медлил пользоваться этим расположением чувств юности. Я подошел к нему с нежным взором и, взяв его руку, заявил ему:
– Богатырь, определенный к славным подвигам! Сетование твое о недостатке оружия услышано бессмертными. Я предстаю по их велению, чтоб сделать тебя владетелем этого меча, если только согласишься ты исполнить некоторые условия, от коих, может быть, ни один смертный отказаться не в состоянии. Ведай, что я единственная дочь славного царя волшебников; родитель мой провел всю жизнь свою и истощил всю силу знания своего в сооружении этого меча, который владеющего им делает непобедимым. Но со всей его таинственной наукой, хотя посредством её он мог повелевать стихиями, не в силах, однако, был укротить одного бунтующего своего подданного, который, овладев волшебной его книгою, изучил по ней всем сверхъестественным знаниям и стал ему в силах равен. Питаемая им ненависть к своему господину побудила его учинить ему жесточайшее озлобление: когда не мог он действовать над моим родителем, вздумал он через меня приключить ему смертельное огорчение. Бунтовщик знал, что никто не может достигнуть на престол родителя моего, как мой будущий супруг, и посему, предприняв воспользоваться этим правом, учинил меня в глазах всех мужчин столь гадкою, что ни один из них не может взирать на меня без отвращения. Но ты, любезный богатырь, видишь, что я заслуживаю лучшую участь, нежели навечно остаться девицею!
Это возглас препровождаем от меня был с таковым взором и нежным пожатием руки, что богатырь попросил меня скорее закончить мою повесть и объявить условия; я чувствовал, что рука его, заключенная в моей, дрожала.
– Бунтовщик, – продолжал я, – ожидал, когда уже я не смогу, будучи зачарованной им, сыскать себе пристойного жениха, то принуждена буду выйти за него. Родитель мой, объясняя мне все обстоятельства его умысла, прилагал великое старание выдать меня замуж; он действовал всеми силами своего знания, но бесплодно; все призываемые им на сей конец царевичи и богатыри, только взглянув на меня, содрогались и тайно уезжали из нашей столицы. Естественно, что отец мой, полагающий во мне всю будущую свою надежду, почувствовал от того великую печаль, повергшую его в гроб. Пред смертью своею вручил он мне этот меч, сказав:
– Дочь моя, если ты не будешь счастлива, чтоб какой нибудь добродетельный богатырь разрушил очарование нашего злодея, по крайней мере не достанешься ты ему в добычу, ибо владение мечом этим сохранит тебя от его хищности. Желающий владеть этим непобедимым оружием долженствует прежде стать твоим супругом.
Я заклинаю тебя не нарушать сего условия, ибо оно избавит тебя от нашего врага, не могущего коснуться к человеку имеющему сей меч.
Три дня прошло после предания земле тела моего родителя, как в одно утро блестящее облако, влетев в окно моих покоев, произнесло глас, повелевающий мне вручить тебе, о Булат, меч сей на необходимом условии учиниться моим супругом. Оно принесло меня сюда, и я давно уже дожидалась твоего пробуждения, не смея нарушить сна, рассыпающего на лице твоем приятности, рождающие во мне желания, коим стыдливость моя едва может противоборствовать. Теперь скажи, любезный богатырь, находишь ли ты меня довольно отвратительною, чтоб не последовать воле богов, желающих сделать тебя владетелем непобедимого оружия?
– О прекраснейшая царевна! – вскричал Булат, схватив мои колена. – Сии условия, которые самих богов могут учинить благополучными.
Я опустил руки мнимой красавицы на его шею; уста богатыря коснулись ее груди.
Я чаял восторжествовать, но вдруг он, покровительствуемый небесами, воспрянул из своего заблуждения и, вырвавшись из очаровательных объятий, отскочил.
– О боги, – вскричал он, – я едва не омрачил достоинство моего звания! Сколь ни прелестны ваши, несравненная царевна, предложения, но я не могу ими воспользоваться; я не совершил еще никаких подвигов. Закон моего чина и принесенные при вступлении в него клятвы обязуют меня сохранить чистоту моего юношества. Владейте вы своим мечом и ожидайте от времени и моего счастия, что может быть заслужу я оный с вашею рукою. Между тем боги, может быть, сами пошлют мне оружие… Ах! я вижу его! – вскричал богатырь, взглянув на близ лежащую дубину, и схватил сию в руки.
Бесплодно старался я уверить его, что сия нечаянно оказавшаяся рядом дубина должна быть лишь зачарованная палица, подложенная от врага ее затем, чтоб воспрепятствовать ему в счастие овладеть непобедимым мечом и престолом царя волшебников; тщетно напрягал я действие чар этой мнимой красавицы, её убеждения, слезы, чтоб побудить его к скорейшему заключению брака. Он отверг все мои доводы и лишь желал испытать, справедливо ли мое мнение о найденном им оружии действием моего меча. Можно легко догадаться, что я не в состоянии был на это согласиться; я рассчитывал ласками девицы преуспеть еще в моем намерении и для того заключил его в объятия. Я употреблял всю возможную лесть и силу, но по несчастью, которому и духи иногда противиться не могут, меч мой между тем коснулся Булатовой дубины и получил истинный вид свой: лутошки. Богатырь это приметил; он пришел в великий гнев, что я дерзнул поставить ему такое искушение, и дал дочери царя волшебников столь сильную пощечину, что оная исчезла, а настоящий Астулф лишился притом и своего левого уха.
Богатырь, восторжествовав своею победою, возблагодарил небеса как за избавление свое в столь опасном искушении, так и за ниспосланное ему оружие, действие коего он уже испытал над очарованным, и, нимало не мешкая, отправился в места, куда его призывала слава.
Тогда еще в русской державе продолжались междоусобия. Булат пристал к стороне законного своего государя и дал ей такой перевес, что вскоре мятущиеся финны принуждены были в покорности ожидать своей судьбы. Разумное правление вельможи Драшка, уровнявшего их в правах с победителями, положило вечный мир в сердцах их, наполняя оные вместо кичливости и вражды благодарностью. Булат, не имеющий упражнения по своему званию, готовился искать опаснейших приключений и разведывал о случаях, достойных его подвига.
– Я с моей стороны, – продолжал Астулф, – имея к прежней моей против Булата ненависти то озлобление, что лишен был левого уха его рукою, не упускал его из вида, неусыпно стараясь нанести ему какой-нибудь вред.
В то время появился в Варягии исполин необычайного роста и силы. Он требовал у варяжского князя, чтобы тот отдал ему добровольно свою корону или противопоставил бы ему богатыря, могущего на единоборстве с ним оспорить это его требование. Смежность Варягии с русскими областями подавала мне надежду, что Булат при первом призыве на подвиг не пропустит искать в нём своей славы. Уверясь в сем, обратился я к товарищам моим, князьям тьмы, для совету, каковым бы образом учинить оружие Булата, не действующим на исполине, и тем бы приключить неизбежную погибель ненавидимому мною богатырю. Посредством крайнейшей силы колдовства составили мы воду и, облив ею у спящего исполина голову, обратили её в крепчайшее железо. Вдобавок к тому я с тысячею подвластных духов был отряжен помогать исполину и подхватывать во время сражения удары, грозящие попадать на его тело.
Между тем варяжский князь, устрашенный таковым требованием исполина, не знал, что делать. Все витязи его, имевшие усердие к своему государю и довольно храбрости, чтоб сразиться с исполином, пали жертвою своей неустрашимости и погибли на поединках. Отчаянный монарх засел в своей столице и послал гонцов во все страны света, призывая богатырей на подвиг. Булат первый из них услышал этот клич и первым предстал варяжскому государю с предложением услуг своих. Обрадованный князь осыпал его благодарностями и почестями, и между тем, как богатырю оказывано было угощение, исполину же было возвещено, что наутро имеет выступить против него на единоборство русский богатырь.
Лишь только солнце осветило берега Варяжского моря, стены города покрылись неисчислимым множеством народа. Государь торжественно провожал храброго своего защитника из дворца до городских ворот, у коих, принеся жертву великому Перкуну[120], простился с ним и вошел на подзорную башню, чтоб стать трепещущим свидетелем избавления своего или лишения престола. Тогда же ворота городские при звуке бубнов и ратных рогов отворили, и Булат, вооруженный единой своей дубиною, пошел на подвиг.
Исполин, гордящийся своим ростом, начал громко смеяться, увидеы приближающегося своего противника, и смех его был столь пронзителен, что отстоявшие в полуверсте на стенах городских зрители вынуждены были заткнуть свои уши. Он оскорблял нашего богатыря ругательными кличками:
– От этой-то лягушки, – говорил он с презрением, – ожидает варяжский князь обороны венцу своему!