Я старался, присутствуя при нём тайно, вливать в него гордость и презрение, чтоб тем, возбудив в богатыре досаду, привести его в излишнюю запальчивость, учинить нападение со стороны его нерасположительным, и железноголовый исполин продолжал свои насмешки и угрозы.
– Куда ты идешь, мелкая тварь? – кричал он Булату. – Мне стыдно будет, если я употреблю против тебя оружие; одной оплеухи довольно для уничтожения дерзкого варяжского защитника со всем его высокомерием… Но слушай, уже в последний раз: раздавив тебя, я не хочу больше медлить, и варяжский князь должен мне – сорву с него коронувообще с его головою. Дай мне в этом клятвенное со стороны его обещание!
– Я не удостоил бы тебя ответом, – сказал Булат с презрением, – если б не касался ты чести защищаемого мною государя. И так принужден я унизить себя, чтоб отвечать тебе. Я вижу, что железная твоя голова мало имеет в себе мозгу, если ты судишь о человеке по его росту. Не обещая тебе никаких условий со стороны защищаемого мною государя, объявляю тебе его именем, чтоб ты приготовился заплатить жизнью за дерзкое твое требование!
Сказав это, приготовился он к нападению. Я, ведая важность оружия русского богатыря, распорядил подвластных мне духов к подхватыванию ударов; каждый член тела исполина заняли по нескольку духов и с усердием ожидали начала битвы.
Исполин, раздраженный словами богатыря, вскрикнул страшно и, наскочив, хотел раздавить его ногою, но Булат встретил его жестоким ударом своей дубины, что, без сомнения, учинил бы его одноногим, если бы духи, подоспев совокупно, не подхватили удар. Однако исполин лишился всей нашей защиты, ибо молния, исшедшая из оружия Булата, низвергла меня со всеми моими прямиком в ад. Исполин стал предоставлен только естественным своим крепостям, и одна лишь железная голова его на несколько мгновений выдержала жестокость поражений оружия Булата.
Бой был страшный; тут видим был спор искусства с дарованиями природы: борьба небес с адом. Удары исполина, способные по одиночке разрушить великую гору до основания, пропадали без действия, отражаемые проворством Булата. Тот уклонялся от наскоков дебелого тела его и каждым падением смертоносного оружия своего отторгал часть либо брони исполина, либо куска мяса до костей. Зачарованная голова его была неприступна, ибо, как вершина многолетнего дуба, возвышалась почти до облаков.
Богатырь видел это препятствие своей победе; он умножил удары и, отбивая стремящиеся в него от его противника, поражал вместе с тем ноги исполина, так что с каждым прикосновением дубины рост чудовища убавлялся саженями. Кусок за куском отлетал прочь, и вскоре эта гордая громада, лишенная ног, опиралась вместо пяток уже на коленах, а потом, оставшись без лядвий, поддерживалась только задом, но всегда укрепленная в злобе, чтоб растерзать или хотя бы раздавить падением тела своего богатыря, ее уничтожающего.
Исполин, чувствующий свою погибель, ревел ужасно, проклинал богов, пена била клубом из его окровавленного рта, он кусал собственное свое тело и частями оного с целыми фонтанами крови плевал в Булата. Та, соединяясь с текущею из отбитых ног его, наполнила место побоища, так что богатырь наш стоял в крови по самый пояс. Исполин ослабевал и, видя свой неминуемый конец, наполнился ярости и отчаяния: он, изрекая тяжкие хулы, собрал остатки сил своих и бросился на богатыря, чтоб падением своим раздавить его, но это довершило битву. Едва только наклоненная голова исполина стала досязаемой, Булат поразил её своей дубиной, и удар был столь жесток, что мозг из раздробленного черепа брызнул до самых городских стен.
Богатырь возгласил победу и, вырвав клык из челюстей исполина, возвращался к обязанному им варяжскому государю, который, торжественно встретив его, проводил во дворец свой. Радость об избавлении от такой опасности была отмечена празднованием на целые два месяца во всей Варягии. Булат, увенчанный славою и осыпанный почестями и наградами, был первым лицом во всех пиршествах и забавах; он умел оживлять их своим веселым нравом и с того времени взял в привычку после каждой знаменитой победы проводить в веселии и попойке с приятелями по целому месяцу. Но поскольку после такового богатырского веселья потребно было и довольное отдохновение, то и заснул он крепко в увеселительных чертогах варяжского князя.
Во время этого сна, продолжавшегося целый месяц, ад, пристыженный неудачей своего намерения, кипел злобою и из непроницаемого коварства сплетал новую сеть, в которую можно было бы запутать и низложить богатыря, дерзко стремящегося к славе.
Тогда чародей Змиулан был еще жив; он, оказавшись по некоторым обстоятельствам при дворе косожского князя, смертельно влюбился в дочь, княжну Светану, уже просватанную невесту аварского короля Кигана. Он бы легко похитил ее посредством своей адской науки, если бы тому не мешал талисман, повешенный ей на шею при самом еще ее рождении по дружбе с родителем ее от каббалиста Роксолана. Змиулан, будучи знаем при косожском дворе простым только чужеземцем, не устыдился набраться дерзости и просить торжественно княжну Светану себе в супружество. Легко догадаться, что ему с презрением было в том отказано и учинена поносная высылка его из областей косожских. Он удалился, закляв себя отмстить за обиду свою косогам чувствительным образом. Кипя злобою, решил он совершенно разорить их отечество, и для этого, призвав на помощь проклятую свою науку, воздвиг он двенадцатиглавого Смока и послал его опустошать ненавистную себе страну. Чудовище это имело львиный стан, крылья, подобные летучей мыши, ноги и хвост, покрытые непроницаемой чешуёю с острыми когтями, а между числа змеиных голов своих одну человеческую и способную говорить страшным голосом.
В один ясный летний день густое черное облако покрыло косожскую столицу и, учинив тем в обеденное время вечерний мрак, привело всех в ужас.
Облако это, свиваясь в клуб на полях пред городом, разорвалось с великим громом и изрыгнуло из себя чудовище. Ужаснувшиеся косоги бежали на городские стены, чтобы удостовериться в образе, каковым разгневанные, по мнению их, боги их казнить хотят, и едва облако исчезло, увидели они чудовище, идущее к ним. Многих объял трепет и принудил бежать в сокровенные места, но было довольно и отважных, которые пускали в него стрелы и метали с бойниц из пращей великими камнями, хотя без всякого успеха. Смок глотал камни и стрелы, не проницающие тело его, и говорил со страшным хрипением следующее:
– Косоги! Не помышляйте нападать на меня обыкновенными человеческими силами; покушения ваши будут гибельны и бесплодны, ибо и самые сверхъестественные средства против меня не помогут. Одно вам предлагаю на выбор: если не хотите, чтоб я в стране вашей истребил всех живущих, отдайте мне на съедение княжну Светану, после чего я без всякого отлагательства удалюсь из земли вашей в необитаемые Валдайские пустыни.
Сказав это, чудовище легло на великом камне и ожидало, какое по требованию его принято будет решение. Слышавшие это косоги с печальным ужасом бежали возвестить о произошедшем своему государю. Несчастный князь оцепенел от слов сих. Хотя он был и добрый монарх, но порфироносец и человек жестоко сражались в его особе. Погибель государства и гибель единственной дочери – два предмета, равно драгоценные. Великодушие его побуждало самого себя принести на жертву в пользу народную; он хотел сам идти сразиться с чудовищем, чтоб, по крайней мере, погибнуть, и не быть жестокосердым свидетелем конца бедной своей Светаны. Но вельможи не допустили его предаться очевидной опасности, равно как не хотели они слышать, чтоб надежда княжеского рода пресеклась в единой наследнице престола, если б согласиться на требование чудовища. Они к отчаянному государю приставили верных телохранителей, чтоб не допустить гибельного отечеству его великодушия, и на сей раз впервые на свете монарх по усердию подданных взят был под стражу.
Между тем был собран великий совет на городской площади. Общая опасность не допускала разделяться голосам, как это обыкновенно бывает в прочем, когда частные корысти владеют вельможами; они и народ согласно приговорили отказать чудовищу в его требовании, хотя бы то стоило погибели всего государства, и пока небо не пошлет им избавление, сражаться с ним и искать средств умертвить его. Множество юношей, испытанных витязей и отрядных полков принимали на себя этот подвиг; предложение их принято было с надлежащею благодарностью, заключено было предоставить на выбор их, совместно ли, или по одиночке выходить им на сражение, и послать гонцов во все соседние государства для возвещения об этом приключении сильным могучим богатырям, а особо к королю Кигану, чтоб узнал он о опасности, грозившей его обручнице и государству, владеющий род коего он должен был восстановить.
Однако все отважные погибли в своем доблестном предприятии; ни сила, ни искусство не помогали против Смока; он терзал и пожирал всех нападающих.
Посланные гонцы имели не лучшую участь: чудовище прилежно стерегло всех исходящих из города, и все они пали плачевной добычею алчных челюстей его. Нельзя было ожидать спасения, кроме как от молвы, разнесшей повсюду слух о несчастье земли косожской. Отчаянные жители ее не смели выходить из домов своих и нашли последнее прибежище в молитвах к бессмертным; ибо люди тогда лишь прилежно взывают к небу, когда сами в себе не видят помощи. Между тем Смок, не могущий войти только в город, опустошал деревни, стада, нивы и луга, и в малые дни можно уже было сказать, что цветущая косожская область вскоре станет плачевной пустыней…
– Я радовался, – продолжал Астулф, – успехам мщения покровительствуемого Астарофом чародея. Но чтоб подвергнуть вящей опасности богатыря Булата, ибо не сомневался я, что он при первой вести об этом приключении устремится в Косогию, – вздумал я соорудить ему неприятелей посильнее, нежели двенадцатиглавый Смок.
Римляне, присвоившие себе право владеть всем светом, имели на этот случай войска во всех странах обширных границ своих. Полководцы их готовы были на всякий случай воспользоваться удобным временем к завладению какою-нибудь областью. Римского полководца Камилла