– Да, сударь, – отвечал Услад. – Следуя за вами, конечно, и я так рассуждать должен; но я хотел бы посмотреть, чтоб это войско летящих змиев не могло быть столь ужасно вблизи.
Булат, оглянувшись в сторону, где оруженосец приметил чудовище, и в самом деле усмотрел более, нежели триста великих змиев, летящих от берега в открытое море. Зрелище было столь страшно, что даже Булату не следовало радоваться о удалении их в другую сторону. Он начал их прилежнее рассматривать и разобрал, что это были мореходные суда совсем особой и невиданной еще постройки, управляемые одним ветром, без помощи весел, и только внешний вид их с натянутыми парусами представлял их издали совершенно летучими змиями. Булат объяснил свое открытие Усладу, добавив:
– Заметь это для следующих случаев. Теперь мы знаем, что войско крылатых змиев у Царь-девицы состоит единственно в большом мореходном флоте, с которым не так опасно сражаться, как с чудовищами; может быть, и окружающий столичный город змий вблизи перевоплотится в какое-нибудь естественное препятствие.
Между тем они шли.
– Вы уменьшили мой страх, – сказал Услад Булату, когда они уже продвинулись на немалое расстояние к городу. – Я совсем другими глазами потерял из виду удаляющийся флот, чем какими взглянул на него сначала; но что вы скажете мне про это великое тело, окружающее город? Нельзя сомневаться, чтобы то не был великий змий, обогнувший всю столицу и держащий конец хвоста своего в зубах у себя, о котором я довольно наслышался
– Мы узнаем истинностьэтого слуха вблизи, – отвечал богатырь.
В самом деле, чем более они шли, тем явственнее открывался им обман, рассеянный слухом. Предмет, казавшийся им великим змием, был только каменной стеной, обведенной вокруг всей столицы; и поскольку у русов таковых в тогдашние времена еще не созидали, а всю важность крепостей составляли деревянные частоколы и природная храбрость народа, то и не удивительно, что Услад издали счел стену за тело великого змия. Находящееся в воротах крепости ополчение копьеносцев вполне могло быть применено к острым зубам, торчащим во главе мнимого чудовища, пожирающего всех входящих без дозволения владетельницы в ее столицу Но на сей раз стража, имеющая повеление от Царь-девицы, готовящейся низложить силу хитростию, а не сражаться с русским богатырем, удовольствовалась только спросить Булата о его имени и допустила ему свободный вход.
Богатырь шел по длинным улицам, составляющимся из порядков огромных домов, не интересуясь их великолепием.
Где ожидал он найти врагов и где руки его готовы были к сражению, там встречал он миролюбивый народ, оказывающий ему почести. Телохранители, расположенные во входах в царский замок, расчищали для него путь; придворные отворяли ему двери, и удивленный богатырь, оставив Услада в передних покоях дворца, прошел свободно до внутренних чертогов Царь-девицы.
Женщина, приготовившаяся победить мужчину своею хитростью, и кроме чародейной науки имеет немало средств к достижению своего намерения. Царь-девица встретила богатыря во всем сиянии красоты, какое только могла она иметь от своегоцветущего возраста и от дарований природы, подкрепленных искусством возвысить блеск ее красоты: правильные черты лица, нежность тела, вьющиеся и в кудрях по стройному стану рассыпающиеся русые волосы и служащие белейшей снега коже вместо тени, величественная поступь, сопровождаемая пронзительным взором из голубых и управляемых пламенем любви очей – таковы были встречи, к которым русский богатырь себя не приготовил.
Он почувствовал их действие в своем сердце; однако геройская душа его еще имела довольно твердости, чтоб удержать в памяти предприятие, ради коего он сюда прибыл.
– Я познаю в тебе непобедимого Булата, – сказала Царь-девица со взглядом, способным принудить всякого мужчину позабыть о храбрости. – Да, эти богатырские черты не могут обманывать; эти доводы славных подвигов подкрепляют мои понятия. Итак, я уверена, что в сегодня имею счастье угостить у себя героя, приведшего весь свет в удивление своими славными делами.
– Вы не ошиблись, прекрасная Царь-девица, – отвечал богатырь. – Точно, я Булат русский, кроме того только, что причины моего посещения вашей столицы для вас, может быть, будет не столь приятно, как вы ожидаете, и при прощании с вами я не надеюсь, чтоб вы проводили меня теми же милостивыми взорами, каковыми я был встречен; словом сказать, венец Русов содержит в себе судьбу моего отечества, и для того весьма неприлично, чтобы он служил только к простому вашему украшению.
– О, это не помешает мне достойно угостить вас, – подхватила Царь-девица с притворным спокойствием духа. – Ты сам признаешься, что тогда отечество твое было недостойно хранить этот небесный дар в своих недрах. Когда я им завладела, был ли тогда достойный государь к ношению его? Забывали ли вельможи своекорыстие и прилеплялись ли, как сыны отечества, к общему благу? Словом, подкрепляла ли храбрость Булата, благоденствие страны своей?.. Верь мне, что я признательна и охотно уступлю мне непринадлежащее, и не только сей венец, но и все сокровища, доставшиеся мне по праву войны; однако на том условии, чтоб вы сегодня же приняли угощение и не помышляли ни о каких намерениях, кроме веселья и радостей; а к вечеру я позволяю вам снять с головы моей венец Русов.
Хотя для богатыря, помышляющего об одной только славе, и не могли быть приятны такие предложения, но прелесть уст, из коих излетали столь ласковые приглашения, действовали надлежащим образом. Богатырь, упражнявшийся только в оружии, не имел времени привыкнуть в обращении с женщинами, и природа со своей стороны помогла забыть наставления его благодетеля Роксолана: он согласился быть покорным красавице и занялся только мечтами красоты, овладеть которой не находил особых затруднений. Пронырливая Царь-девица сумела соединить изобилие и великолепие с искусством: служебные духи в виде придворных служителей накрыли стол во внутренних чертогах и наполнили его избраннейшими яствами, какие только могут считаться редкостью во всех четырех странах света; потом были принесены напитки в хрустальных сосудах и богатырь с хозяйкою были оставлены наедине. Обращение их становилось от часу живее; богатырь воздерживался от питья, отговариваясь, что он ничего хмельного не употребляет; однако напоследок согласился всякую чашу опорожнять пополам с хозяйкою, ибо рассчитывал, что это послужит ему к удобнейшему достижению конца в предприятии, располагая, что крепость напитков вскоре лишит Царь-девицу чувств.
В самом деле, она упала без памяти на софу; но и Булат, неприметно испив всыпанный в сосуд порошок, начал ослабевать во всех своих членах; сон жестоко клонил его. Всё погибло бы и храбрый Булат от своей невоздерженности потерял бы свободу или самую жизнь, если бы благоденствующий ему каббалист таинственным своим присутствием не вложил ему в голову мысль об опасности и не напомнил о той помощи, которую можно получить от золотого сосудца.
Булат воспрянул словно от безумия; он вспомнил о завещании Роксолана, вздрогнул о своей опасности и тотчас раскрыл золотой сосудец. Благовоние, исшедшее из него, коснулось его носа и произвело жестокое чихание, которое в несколько минут освободило его голову от отягощавших его паров и уничтожило действие чародейского порошка.
Первое действие Булата по пришествии в сознание состояло в том, что он бежал в покой, где Царь-девица хранила свою чародейную книгу, разорвал еёна мелкие клички и уничтожил все её прочие адские орудия. Потом, уже считая себя в безопасности от сверхъестественного нападения, пренебрег всеми прочими и множеством равных ему людей и направился к лежащей без чувств похитительнице венца Русова. Он сорвал его с головы ее и, обвив в чистый платок, положил в свою дорожную суму. Но тогда предстало ему новое искушение – он взглянул на Царь-девицу, лежащую в приятнейшем беспорядке: ослабленные нервы собрали кровь под тончайшие части кожи и произвели колеблющийся розовый пламень на ее щеках; вздымающаяся сильным движением грудь нечувствительно оборвала застежки ее одежд и открыла пару райских яблок, на кои невозможно было взглянуть, не почувствовав величайшего побуждения их поцеловать; словом, все предметы были очаровательны, все привлекало к восхищению; влияния каббалиста уступили природе: храбрый богатырь забыл все и… придя в себя, понял, что он плохо следовал завещанию своего покровителя.
Замешательство и стыд окружили его, понятие о преступлении угрожало ему последствием всех бедствий; смелость его ослабела, и он не отважился уже возвращаться тем же путем, которым шел, но, предоставив Услада собственной его участи, бежал к морской стороне дворца и, выбросившись в окно, поплыл в ту сторону, где рассчитывал найти своих сотоварищей. Если ему изменила его храбрость, пораженная предрассудками робости, то не оставила еще врожденная ему сила, и он благополучно доплыл к своей ладье.
– Поспешно удаляйся! – закричал он торопливо кормчему. – Если я и возвращаюсь с победою, то Услад погиб, и все мы находимся в великой опасности за моё преступление… Не медли же, поспешай с плаванием!
Кормчий повиновался; вода зашумела под веслами, и ладья вскоре удалилась от берегов бриттских.
Истинно то, что ни один человек, какими бы предрассудками ни удерживал себя в пределах добродетели, не способен предохранить себя от их нарушения.
Свет, стечение случаев, чувства природы, сложение – вот причины, уводящие нас от наших намерений. Мы часто делаемся преступниками, не ведая и начала того, каким образом впали в преступление. Булат, конечно, не пожелал бы, чтобы в течение его славного подвига произошли неудобства; он беспрестанно твердил завещания Роксолана и не думал, чтобы что-либо могло их нарушить; однако бывают минуты, в которых и герои не больше чем люди. Богатырь укорял себя своей слабостию и готовился выдержать несчастья, угрожающие ему по предсказанию каббалиста; он жалел только о том, что они продлят возвращение его отечеству достоверного благоденствия через венец Русов. По крайней мере, он вознамерился погибнуть – или сохранить обретённую святыню посреди всех своих бедствий. Между тем ладья его пристала для отдыха к некоторому острову.