Находясь в таких несчастных обстоятельствах, все утешение моё состояло в том, что я ежечасно мог видеть обожаемую мною царевну и беспрепятственно разговаривать с нею. Однако же мне досадно было, что Рогнеда считала меня не больше, чем птицею, и только смеялась словам моим. Она, обыкновенно шутя, называла меня своим любовником, королевичем кимбрским и тому подобным.
– Не думайте, сударыня, – сказал я ей на это однажды, – все, что я вам ни говорил, сущая истина, и вам следует только отворить дверцы моей клетки, то вы будете удостоверены, что я – вовсе не птица.
– О, нет, – подхватила Рогнеда со смехом, помня предупреждения Зловурана. – Я никогда не соглашусь потерять моего любовника.
Сколько я ни уверял ее, что я ее не оставлю, хотя клялся ей в том богами, она не слушалась, и слова мои производили в ней только смех.
В таком состоянии проводил я время. Рогнеда жаловалась мне о наглых требованиях аварского царя и о разорениях, причиняемых им ее отечеству за её отказ выйти за него. Я сострадал ей в том, ругал Кигана и клятвенно обещал принести к ней голову дикого моего соперника, если только она выпустит меня из клетки.
Царевна утешалась моими речами в печали, охватившей её от успехов аварского оружия, что выводило меня из терпения. Мне наскучило быть попугаем, а особенно мучило меня то, что Рогнеда, не веря мне, сама способствует гибели своего отечества, которое мог я в один час освободить от неприятелей, если бы не был в заточении. Однако со всеми моими стараниями пробыл я в ней до дня вашей последней бедственной вылазки. Когда разбитые сначала авары прибывшими новыми своими полками подкрепились и совершенно разбили ваши войска, я, узнав об этом посредством моей волшебной науки, начал кричать изо всех сил и старался в отчаянии разломать мою клетку. Рогнеда прибежала ко мне.
– Всегда ли вы будете мне не верить, – сказал я ей, – что я не птица, а несчастный человек, приведенный в это состояние врагом моим и вашим, злым волшебником? Вы погибаете прямо сейчас и погибнете, если меня не выпустите: войска ваши разбиты наголову аварами. Родитель и брат ваш в опасности, и сами вы достанетесь в плен победителю.
Рогнеда хотя приведена была тем в смятение, однако не доверяла словам моим, невзирая на то, что я рассказывал ей в доказательство все приключения мои с Зловураном, и не уверилась до тех пор, как прибежавший вестник не подтвердил ей предсказанное мною о последствиях сражения. Тогда Рогнеда, придя в ужас, схватила клетку со мною, ибо не хотела и спасаясь бегством меня оставить, но второпях нечаянно отворила дверцы.
Я воспользовался этим случаем: вылетел из клетки и, ударясь об пол, принял обыкновенный мой вид.
– Вот, прекрасная царевна, – сказал я, – вы видите, что я вас не обманывал. Обожающий вас король кимбрский не может от вас удалиться, но недоверчивость ваша доставила нам многие бедствия. Если бы вы, поверив мне, освободили меня из заточения, родитель и брат ваш не оказались бы в такой опасности, которой теперь подвержены, а столица ваша не досталась бы в добычу аварам… Но не время уже продолжать нам бесплодные укоры. Должно привести вас в безопасное место и исправить то, что еще возможно.
Сказав это, я схватил сестру вашу и отнес ее по воздуху в этот самый мой замок, где, поручив ее в заботам сестры моей Любостаны и взяв мое оружие, поспешил на место сражения. Я поспел в то самое время, когда родитель ваш пронзен был волшебным копьем Кигана. Это копье вручил ему Зловуран, узнав, что я освободился из зачарованной клетки, и ожидая, что я вмешаюсь в сражение; почему он, робея сам вступить со мною в бой, скрылся, а надеялся, что я могу быть убит и Киганом, если на него нападу. Но по воле судеб опасный удар этот достался вашему родителю.
Однако ж не отчаивайтесь в его жизни. Есть средства ему её возвратить, хотя случится это через довольно нескорое время, как вы после узнаете.
Когда увидел я, что авары стараются овладеть телом вашего родителя, пришел я в опасность, чтобы те, по обыкновению всех диких народов, не отсекли у него головы, чтобы воздеть её на копье торжества ради и тем бы совершенно не лишили его жизни. Посему я схватил его и, повелев расступиться земле, и отнес его до безопасной пещеры. После чего под видом вихря поспел и к вам на помощь. Таким образом очутились и вы в моем замке.
Гипомен окончил тем свою повесть. Я поблагодарил его за все заботы о пользе моего дома и за спасение моей жизни.
– Итак, вы истину говорите, – сказал я, – что есть средство возвратить жизнь моему родителю?
– Не сомневайтесь в этом, – отвечал королевич кимбрский. – Но чтоб лучше удостоверить вас, я сделаю вас очевидцем таинственного предсказания: мы прибегнем к волшебной доске. Однако ж нам на это останется достаточно времени, а теперь нам следует помыслить о предохранении вашего государства от конечного разорения.
– Калдер! Калдер! Калдер! – вскричал он троекратно. – Принеси мне обстоятельную ведомость о происходящем у дулебов!
– Сей вестоносный дух, – продолжал он, обращаясь ко мне, – чрез два дня возвратится, и мы, узнав подробности, сможем рассчитать, что нам должно делать. А между тем я не хочу вас более удерживать от свидания с вашею сестрицею, ибо она находится в великом о вас беспокойстве.
Он повел меня через ряд великолепных покоев, а я следовал за ним, повторяя признательность мою за участие, проявленное им в несчастьях моей семьи.
– Ах, любезный Доброслав! – отвечал он мне. – Я никогда силы моего знания не употреблял во вред смертным, но что касается вас, вы не имеете причин благодарить меня. Несравненная Рогнеда сделала меня своим и вашим невольником, и я не смею льстить себе, чтоб я когда-либо был в состоянии оказать услуги, достойные обожаемого мною ее сердца. Только ваше посредство, дорогой мой Доброслав…
Он не успел закончить, ибо сестра моя, предупреждённая Любостаной о прибытии моем в их замок, шла с нею посетить меня, я также не успел ничего сказать Гипомену от великого движения чувств моих, возбужденных во мне ударом красоты Любостаны, кроме что пожал его руку, и в этим безмолвным жестом как бы хотел сказать, что он может рассчитывать на равномерную цену услуги.
Рогнеда и я бросились друг к другу в объятия, и одни текущие из очей наших слезы выражали чувства общего нашего несчастья.
– Мы все потеряли, – говорила Рогнеда, – и отца и отечество.
Я старался утешить ее и обнадеживал в помощи, которую мы сможем получить от наследника престола кимбрского. Я рассказал ей всё произошедшее, как слышал от Гипомена. Казалось, что она находила некоторое предубеждение верить его обнадеживаниям и успокоилась в ожидании, что родитель наш через его помощь получит жизнь.
Гипомен увидел тогда благоприятный случай напомнить сестре моей, не позабыла ли она о словах попугая.
– Мне уже не осталось больше, – примолвил он, видя, что Рогнеда приведена была в счастливое для него замешательство, – как извлечь у вас признание, не оскорбляют ли вас те чувства, кои открывал я вам столько раз, находясь в обличье птицы. Вам известно, прекрасная царевна, что я и есть тот самый, кого вы содержали у себя в неволе, и я ожидаю лишь единого: жизнь или смерть вы мне предопределите.
Я, видя во взгляде сестры моей, что ее не оскорбляют требования Гипомена, вошел в посредство к облегчению стыдливости и довел ее до согласия.
Рогнеда находила в том сперва некоторые затруднения, в рассуждении надежды к оживлению отца нашего, и что в столь важном обстоятельстве потребно его дозволение. Однако я растолковал ей, что хотя есть надежда к возвращению его жизни, но это может случиться не так скоро и что между тем ей не должно быть неблагодарною к заботам Гипомена, а тем более, что в его покровительстве остается единая наша надежда. Нетрудно уговорить сердце, когда предложения согласны с его чувствами: Гипомен был человек прекрасный, сестра моя склонилась, и я сложил их руки.
– Вы совершенно счастливы, – сказал я тогда, – судьба ваша достигает предела своей мечты. Но я, следуя по пути моих несчастий, нахожу их вновь: надлежало, чтоб и в самом убежище моем произошли в душе моей чувства, которые буду питать мои надежды.
– Что значат эти тёмные выражения, – отвечал с усмешкою на это Гипомен, проникший в мое сердце. – Не можете ли вы в доме друга вашего быть пооткровеннее?
– Да, – отвечал я, – мне невозможно утаить, хотя бы я того и желал, что совершенства прелестной сестры вашей меня околдовали… Божественная Любостана! – продолжал я, обращаясь к ней. – Я открою вам, что дни мои в руках ваших. Я люблю вас и не буду счастлив, если не произведу в сердце вашем подобного же впечатления. Я потерял отца, лишился надежды наследовать престол его; но я лишусь и самого света, когда вы меня презрите. Вы не приобретете во мне ничего, кроме верного и обожающего вас супруга; но для него будете вы всем… всем, что только может превзойти его желания.
Я хотел говорить больше, желал иметь тысячу языков для лучшего красноречия, но, придя в замешательство, только повергся к ногам Любостаны.
Гипомен, давно уже имевший намерение сочетать меня со своею сестрою, поспел мне на помощь и также не нашел затруднения уговорить свою сестру в мою пользу. Таковым образом были заключены два взаимных союза и определено только вопросить волшебную доску о времени к совершению браков. Однако остаток того дня и весь последующий мы не могли отлучиться от наших возлюбленных до тех пор, как Калдер не дал нам знать о своем возвращении.
Он рассказал нам, что авары овладели столицею дулебов и производят в ней и во всем государстве жестокий грабёж; что никто иной, как Зловуран стал всего того причиною; ибо он, убив Кигана, принял на себя его образ и вступил в правление обоими народами. Желание его причинить Гипомену какую-нибудь досаду побудило изобретать странные притеснения дулебам, поскольку он узнал о заключении нашего союза.
Впрочем, нося обличье Кигана, он полагал себя в безопасности от поисков Гипомена, а и того меньше от моего нападения; ибо полагался на свое искусство, покровительство короля волшебников и полученное от него зачарованное копие. Я пришел в великое огорчение, узнав о напастях, обрушившихся на моих подданных. Гипомен это заметил и постарался внушить мне надежду.