Объявив это, птица поднялась на воздух и пропала из глаз моих.
– Вот приключение, возлюбленный Баламир, которое вам предостоит совершить, ибо я не сомневаюсь, что вы сдержите данные мне клятвы. Я полагаю, что никто, кроме вас, не сможет ни настолько отважить жизнь свою, ни отыскать места, где был убит мною Зловуран. Признаюсь; что я был нетерпелив в ожидании вашего пришествия, неоднократно покушался сам предаться этому подвигу. Однако сколько раз ни бросал я за себя обломки очарованного копья, но ни коня, ни лука из них не происходило.
Продолжение приключений Баламира
Таким образом Доброслав окончил свою повесть и с нетерпением ожидал, что скажет ему на это Баламир.
Король гуннов, к совершенствам которого природа присоединила и большую храбрость, не знал, что такое ужас, следовательно, не был склонен отречься от подвига, обещающего ему славу и благополучие. Недоверчивость Доброслава к его клятвам короля оскорбляла.
– Не рассчитывай, – сказал он ему, – чтоб я мог нарушить моё обещание; хотя бы требуемое от меня тобою представляло мне стократную опасность, я не пощадил бы подвергнуть риску и тысячу жизней, если бы их имел, когда следует сдержать мое слово в пользу честного и несчастного человека. Мы не будем терять времени в бесполезных разговорах: подай мне обломки твоего волшебного копья.
Доброслав принёс ему свои извинения, что он усомнился его в великодушии, и немедленно подал требуемые обломки копья. Каково же было удивление Баламира, когда перебросив их за спину, он обнаружил, что там появился красивый и бодрый богатырский конь, оседланный богато убранным седлом. Лук без тетивы лежал близ него. Король гуннский не желал потерять ни одного часа понапрасну. Он простился с Доброславом, взял лук и сел на коня.
Едва Баламир тронул поводья, как конь пустился с непостижимой быстротой и поскакал на юг чрез горы и долы. Часа через два привез он своего всадника к упомянутому холму и саженях в двадцати от него остановился. Баламир, сойдя с коня, хотел привязать его к чему-нибудь, однако в этой пустыне не нашлось ни одного древесного сучка, кроме виноградины, растущей где-то на вершине этого неприступного холма, и так вынужден он был отпустить его на свободу. А конь, почувствовав волю, пустился в вскачь и через несколько мгновений пропал из виду
Очутившись в этой неизвестной стране, лишившись коня и готовясь к своему отчаянному предприятию, Баламир был приведен к размышлениям. Ему непонятным казалось, чтобы можно было взойти или вскарабкаться на холм, имеющий подобные стене утесы; больше того, чтобы достало человеческих сил взлезть на единственную в своем роде виноградину, ибо он видел, что ветви ее, возвышаясь к небесам, были непостижимы и самим его взорам. Он также ожидал смертельной опасности от двадцати четырех мраморных львов, стоящих на пути его.
«Мне пора заканчивать мое предприятие или остаться бесчестным против несчастного Доброслава, – думал он. – Но можно ли оставить подвиг, обещающий восстановление спокойствия этого несчастного супруга? Подвиг, который, может быть, возвратит ему и Любостану, и престол дулебский, которого он законный наследник… Престол дулебский! – продолжал он рассуждать. – Но могу ли я стараться о возвращении его в связи с похищением его у прекрасной Милосветы? Но как бы то ни было, я должен быть стороне справедливости. Милосвета правит страной неизвестно почему; Доброслав на этом престоле родился, и, может быть, эта добродетельная царица есть только некое бессмертное существо, посланное к восстановлению несчастного народа на время отсутствия его законных государей. Собственная моя совесть отвлекает меня действовать пристрастно. Я обожаю Милосвету, но любовь моя к ней не вынудит меня уклониться от добродетели, хотя бы она за то меня и возненавидела, чего, впрочем, быть не может».
Заключив так, он изготовился приступить к действию, предавшись на волю провидения. Не надеясь на неисправный лук, который он держал в руке своей, взял он в другую медную стрелу, найденную им в пещере у окаменевшего старика, чтобы, по крайней мере, не пустыми руками обороняться от нападения львов, если те оживут в самом деле.
Он подошел к подошве холма. Львы не трогались с места и не оказывали ни малейшего признака жизни. Но едва вскарабкался он сажени две на холм, как те начали потряхивать своими гривами и со страшным рыком бросились на Баламира. Одни взобрались на вершину холма, чтобы не допустить туда дерзновенного воина, а другие вонзали острые свои когти в его обувь, чтоб сорвать его вниз. В этом ужасном состоянии требовалось иметь неустрашимость Баламира: он вонзает медную стрелу глубоко в гору, и твердость камня этому не противится, и, держась за неё рукою, другою рукой отбивает концом своего лука лютых зверей. Он видит чудесное действие своего волшебного оружия: оно одним прикосновением своим разрушает в прах одного зверя за другим, так что не остается и следа их существования.
Баламир приободряется, взбирается на опасные и скользкие скалы холма; уже помогавшая его восхождению стрела касается вершины холма; он сражается с остатком львов, побеждает и торжествуя восходит к подножию виноградного дерева. Приняв тут некоторое отдохновение, помышляет он о высоте дерева и о тяжести грозди, которую он, без сомнения, должен будет уронить на пути вниз. Но, подумав о преодоленной им уже опасности от львов, полагается он на помощь богов, приободряется и начинает восхождение на дерево. Но тут предстояла ему новая трудность: дерево это, по-видимому, более чем на сто сажен от корня было гладко и не имело ни одного сучка. Следовало вновь употребить стрелу: он вонзил её в дерево, чтоб, держась за нее, удобнее ухватиться другою рукою и продвинуться выше. Но едва острие стрелы коснулось дерева, высота его исчезла, и гроздь предстала перед самыми его руками. Вне себя от радости, что неизвестная сила облегчает его подвиг, гуннский король схватил за стебель грозди и сломил его. Не успел он сделать этого, как холм и дерево исчезли и сам он очутился стоящим на ровной земной поверхности. Гроздь в руках его в тот же час превратилась в медную дощечку, к которой была привязана тетива, какие бывают у луков, а на дощечке имелась следующая надпись:
«Храбрый смертный, если только может такой найтись средь людей! Когда отвага твоя доведет тебя к прочтению сей надписи, ведай, что ты преодолел заклятие, содержавшее в себе судьбу многих несчастных особ. Тебе остается только снять тетиву эту, натянуть лук, который ты имеешь, и пустить из него медную стрелу на запад. Это доставит тебе средство к возвращению в хижину Доброслава».
Баламир, прочитав это, не медлил следовать предписанному: он натянул лук и пустил стрелу на запад. Взгляд его был устремлен на запад в ожидании обещанной помощи. Чрез несколько часов вдали показалось приближающееся к нему облако. Вскоре оно опустилось перед ним на землю, и он увидел сошедшего с него того самого старика, превратившегося в камень в пещере. Он держал в руках мертвую голову и дудочку, которые Баламир видел там же. Старик поблагодарил его за оказанную ему помощь.
– Стрела, которую вы взяли из рук моих по превращении моем в каменный истукан, пущенная вами, попав в меня, разрушила колдовство, – сказал он. – Но не ожидайте дальнейших объяснений, пока не возвратите вы мне прежний мой вид, ибо на самом деле я вовсе не таков, какового вы меня видите, и вам следует еще уничтожить остатки волшебства, меня окружающего.
Баламир обещал следовать его предписаниям, а старик продолжал:
– Изломайте лук ваш на части и, сложив их в костер, прикоснитесь этой дудочкой, от чего разгорится огонь, который пусть вас не смущает. После превращения тела моего в пепел, вы должны будете засвистать в эту дудочку. Вот и всё, чем вы можете оказать мне помощь.
Баламир последовал этому в точности: он изломал лук, старик простерся на частях оного, схватив в объятия мёртвую голову. Прикосновение дудочки произвело жаркое пламя, в несколько мгновений обратившее и старика и всё прочее в пепел. Баламир не замедлил засвистать в дудочку и с удивлением увидел, что это из пепла произвело голубоватый пар, в котором он наконец увидел он вышедших прекрасного мужчину и прелестнейшую женщину.
– Вы – избавитель наш, – сказал ему мужчина, – я ведаю ваше любопытство узнать о нас, кто мы, и благодарность наша к вам этого от нас требует. Однако имейте терпение до возвращения нашего в хижину Доброслава, ибо великодушие ваше не должно посвящать любопытству часов, нужных к перемене судьбы некоторых несчастных.
Баламир охотно на это согласился, потому что он гораздо меньше желал узнать про приключения старика с мертвою головою, чем услышать повесть, нужную для его возлюбленной Милосветы. После чего мужчина вынул из своего кармана пояс с начертанием двенадцати небесных знаков, возложил его себе чрез плечо и всплеснул руками. Прежнее облако в ту же минуту опустилось к ногам их и, подхватя на себя их всех, помчалось на север и вскоре опустило их перед дверями хижины Доброслава.
– Ах, Гипомен!.. Ах, любезная сестра! – вскричал Доброслав, увидев прибывших с Баламиром.
Больше он не мог выговорить ничего, и бросился к ним в объятия. Король гуннов узнал тогда особ, известных ему по прежде сделанному описанию. Он понял, что королевич кимбрский, которого он видел в пещере стариком, должен был выдержать странные приключения и что потому они, следовательно, имеют заимствования с подробностями нужных для него известий: он и не преминул потребовать рассказать о том от Гипомена, как скоро прошли восхищения этих увидевшихся родственников. Гипомен, обязанный своим избавлением, готов был удовлетворить желаниям Баламира. Доброслав со своей стороны не меньше любопытствовал, и настолько, что едва позабыл принести благодарность свою их освободителю. Он начал длинную речь, по большой части беспорядочную от радости, и, конечно, вывел бы Баламира из терпения, если бы особый случай не принудил его её нарушить.
Они усмотрели плывущую по реке и пристающую против них самих к берегу лодку. Сидящие в оной четыре особы не действовали веслами, которых и не было, хотя нечто невидимое ею всё же управляло. Едва приезжие вступили на землю, у всех произошло великое замешательство. Баламир, взглянув на прибывшего старика и трех молодых мужчин, вскричал: