– Ах! Опомнись, батюшка, когда я здесь вчера была?
– Вот не худо! Притворяйся, сударыня; но знай, что я не дурак, и что в последний нога моя в этом месте!
– Вот изрядный опыт любви, и хорошее приветствие от любовника, видящего впервые свою любовницу! Так-то можно верить льстецам-мужчинам!
– Я не льстец, и вижу тебя не в первые; но до сих пор не знал, что ты непотребная. Я сам скажу: Так-то можно полагаться на уверение таких негодных, как ты!
Столь нежное приветствие от мнимаго любовника, совсем смутило Василису. Она не знала, с чего начать, и чем заключить. Угрюм её ругал: она молчала; но выйдя из терпения, сама начала его ругать. Во время их ссоры Лукерия шла наведаться, не пришел ли её любовник, от которого желала она узнать яснее, в разуме ли он или повредился. Фонарь, который она принесла под полою, осветил чулан при входе её внутрь. Все трое друг друга увидели, и все равно оторопели, сестры свидевшись против ожидания, а Угрюм – узнав свою ошибку. Лукерия не долго робела, а наполнилась гнева, почтя сестру свою за ту совперницу, которая отнимает у неё сердце её любовника. Угрюм первый начал извиняться пред Василисою, что по ошибке бранил её вместо Лукерии.
– Так, не притворяйся, – говорила Лукерия; – ты предпочел мне сестру мою? Для того-то ты вчера и корил меня неверностью, что я помешала тебе в свидании с нею?
Угрюм робел, смущался и молчал тогда, как Василиса, считающая его за Невзора, начала ему сугубые выговоры.
– Изрядно, господин льстец! – сказала она; – Я очень довольна, что слабость моя к тебе не дошла до крайности, и что счастье открыло мне подлую твою душу. Ты обманул сестру мою, и хотел то же сделать и со мною… А ты, сестрица, не сердись на меня. Я совсем не ведала, что он тебе знаком.
– Так! подхватила Лукерия, – ты еще молода надо мною смеяться, и не думай, чтобы я не могла догадаться, к чему клонятся твои притворства!
Василиса клялась ей, что говорит правду; а Угрюм с своей стороны собирал все секретарское красноречие, чтоб оправдаться пред Лукерьею.
– Я вас впервые вижу, – говорил он Василисе.
– Впервые? то-то не худо! Разве не ты тот, коего я видела часто ходящего мимо окон наших? Не ты ли старался со мною познакомиться? Не ты ли говорил мне о любви? Не тебе ли я отвечала, и не от тебя ли слышала клятву, что ты полюбил, и будешь любить в жизни твоей одну только меня? Не тебе ли я вчерась велела придти сюда, и так как мне выйти было невозможно; то ты писал ныне ко мне с упреками? Я на письмо твое отвечала, и дозволила прийти сюда. Ты и пришел; но пришел бранить меня, и обмануть нас обеих.
Слова эти Угрюму показались так же странны, как китайская грамота. Он смущался, и искал возможности оправдаться; но обе сестры ничего не слушали, и ругали его из всех сил. Угрюм клялся, сносил терпеливо, и наконец терпения своего лишился.
– Так, безстыдница, – сказал он Лукерии, – ты лучше сего не могла изобрести средства во оправдание твоей, вчера замеченной мною неверности, как согласить сюда эту женщину,… сестра ли она твоя, я того не ведаю…. Чтоб она клеветала на меня, будто бы я изъяснился ей в любви, и тем бы я стал пред тобою виноват; а ты бы оправдалась в твоей неверности.
После того брань сделалась общая. Всяк с своей стороны старался показать в том свое искусство. Угрюм ругал больше Лукерию, а разом и его и сестру, которая помогала ей бранить Угрюма, а к стати и самое потчивала титулом К***. Можно видеть по обстоятельствам, что тут скоро дело дошло бы до драки; но рок удержал их на несколько времени, желая сделать равный бой и приближая к ним четвертого – Невзора. Оставим брань и взглянем на него.
Невзор распудренный, напрысканный благовонными водами, со страстною мыслью, с нежным сердцем и пламенным желанием, тихими шагами, приближается к назначенному месту. Он не ожидает столь странной встречи, каковая ему готовится, и имея голову, наполненную прелестями любезной своей Василисы, не мыслит ни о чем другом даже и об осторожности, чтоб кто не приметил его. Выступает он, как солдат, на опасность не взирая, перелезает через забор, приходит к чулану, и в размышлении не слышит шуму, происходящего от ссоры. И потому он сделал сразу три дела, вошел в чулан, удивился, и испугался, не меньше от того, что нашел свою любовницу не одну, а с товарищами, как и видя человека во всем на себя похожего. Что было ему подумать кроме того, что он попался в руки хозяевам, и что его тотчас же примут, как вора. Все это произвело в нем такой страх, что подколенки его задрожали, мороз дернул по коже, и он остолбенев, стал выпучив глаза.
Оставим его в таковом положении, и взглянем на прочих.
Если испугался Невзор, взглянув на брата, Лукерию и Василису, то не меньше поражены были и они.
Василиса кричала:
– Ах! это он! вот мой любезный; мы ошиблись. Мундир различил его в глазах её с штатским кафтаном секретарским.
Угрюм вопил:
– Это он, мой злодей, мой соперник, любовник неверной Лукерии.
Одна только Лукерия замолчала и не знала, с чего начать, удивляясь сходству Невзора и Угрюма. Капитан так же несколько пребывал безмолвен, покуда прошел его ужас, и разобрал, что то не хозяева, и бояться их причины не имеет.
– Что ты за чорт? – Сказал он свирепо-грубым голосом Угрюму. – Зачем тебя нелегкая сюда занесла?
– Разве ты сатана, (отвечал Угрюм) принявший на себя мой образ, чтоб смутить меня с моей любезною?
– Постой! – вскричал Невзор; – я научу тебя, как со мною говорить, и если бы ты и в самом деле был чорт, то я тебе переломаю ребра. – Сказал и окропил Угрюма палкою через лоб. Угрюм поддаться не хотел, и схватил его за волосы; Невзор последовал тому же. Куда полетела пудра, куда девались букли! Волосы их стали дыбом, и от непорядочнаго чесанья клочьями падали на землю.
Но пусть их таскаются, взглянем на сестриц. Эти разладились во время сражения своих любовников, и имея уже причину к несогласию, возобновили её.
– Ты – похабная, – сказала Василиса; – от тебя происходит весь шум, который принесет нам беду!
– Нет, – отвечала Лукерия, – это ты, негодная, смутила меня с моим любезным, дозволив придти сюда какому то волоките.
Словом, они говорили час от часу крупнее, и прежде чем вздумали уйти, пока никто, прибежав на шум, не застал их тут, вцепились взаимно в косы, и усугубили побоище. Долго ли они таскались, я не ведаю; однако, пора мне их помирить. Я не хочу, что бы они повыдрали друг у друга все волосы, и оплешивели.
Невзор ощупал у Угрюма на левом виске родинку, состоящую в шишке с грецкий орех.
– Ах! Постой, – вскричал он: – Ты мой брат Угрюм!
Тот остановился, выпростал руки из волос, и смотря пристально, признал своего брата.
– Ах! ты Невзор? – сказал он. – Каким чудным образом мы с тобою сошлись? Вот изрядное свидание!
Они любили друг друга прямо по братски, и от радости забыв все, начали обниматься. Сестры так же остановились, и с удивлением смотрели на происходящее.
– Как ты здесь очутился любезный Невзор? – сказал Угрюм.
– Зачем ты здесь, дражайший брат? – Отвечал Невзор.
– Я прислан сюда от полка для подряда вещей.
– А я здесь секретарем в приказе. Помиримся, и забывая прошедшее, изъяснимся, какая причина снесла нас в этот чулан.
Невзор начал:
– Я влюбился в эту девицу (указывая на Василису). Она отвечала моей страсти, и вчерашний день назначили мы к свиданию на этом месте. Я пришел сюда так тайно, что никто не видал, и дожидался дорогую мою к себе; но по несчастью, пожаловала ко мне эта (указал на Лукерию). Я испугался; а она конечно ошибкой сочтя меня за тебя, начала оказывать мне любезности и говорила о делах, совсем мне неизвестных. Я счел её сумасшедшею, и пожелал поскорее выбраться из её рук. В то время застучал некто; конечно был это ты? А я пользуясь смятением от произошедшего стука, и не ожидая от того себе ничего доброго, вырвался из объятий меня обнимающей особы, выскочил вон, и ушел домой. Я писал ныне к моей любезной, и она отвечала мне, приказывая сюда придти. Я пришел, нашел вас здесь; а прочее вам известно.
Угрюм изъяснился, что он влюблен давно, и что вчера, увидев его, возревновал, и тем больше, что не воображал его в здешний город прибытия, не слыхал о нем ничего с самого своего вступления в службу. Короче сказать, объявил все, касающееся до объяснения этой повести. Все четверо влюбленных поняли свою ошибку, и помирившись возобновили клятвы о вечной верности. Нежные объятия их надолго бы продержали их в радостном восторге, если бы хозяин того дому, богатый дворянин, услышав в окно происходивший в чулане шум, и увидев светящийся огонь, не полюбопытствовал придти туда и посмотреть причину происходяшего. Но сколь он удивился, ужаснулся и рассердился, увидев дочь свою и двоюродную племянницу с незнакомыми людьми весьма ласково беседующих! Он запер всех их в чулане, скликал людей, и вошел к ним с обнаженною шпагою. Я думаю, что неохотно взглянули они на сего гостя; а особенно Угрюм, не видавший, как шпага оскаливает зубы, трусил во всю свою молодецкую мочь.
Хозяин дома был человек разумный, как свидетельствуют то следующие его слова, кои произнес он без запальчивости: «Слушайте, государи мои! – сказал он, – я не могу возвратить стыда мне вами нанесенного, а хотя и могу сделать вас несчастными, но не хочу того. Избирайте одно. Вы должны жениться на ваших любовницах, или смыть кровью вашей мое бесчестите!»
Чего лучше было желать Угрюму и Невзору? У них гораздо поотлегло на душе, и они припав к ногам хозяина, извиняли себя, что страсть принудила их пойти в такую дерзость, что намерения их были честны, и что они с радостью исполняют его и свое желание. Дворянин спросил их, какого они рода, и узнав по фамилии и отчеству, что они дворяне неубогие, в тот ж час повез их к церкви, послал за попом, и к рассвету Угрюм стал его племянником, а Невзор – зятем. Они жили или живут еще и поныне благополучно и богато.
Я похвалю поступок дворянина, сыгравшего эти свадьбы, но в наши дни он бы не годился ибо ныне брак не на прежнем намерении и не смерть одна только его разлучает —