[88], в великой задумчивости и был остановлен мужем глубоких лет, который имел седую бороду, простирающуюся до самых колен. «Храбрый славянин! – говорил он мне, – Я знаю причину твоей задумчивости, но не отчаивайся удовлетворить твоим славным желаниям! Последуй за мною!» Я поклонился ему и шел за ним. Он привел меня в дом свой, находящийся в приятной роще. «Не удивляйся, – начал муж сей, – что мне известна причина, тебя беспокоящая; я каббалист Тугоркан, и если ты в память мою согласишься принять на себя мое имя, то я дам тебе наставление, каким образом достигнуть Сарендиба и овладеть Златокопытом. Я предузнал по моей науке, что ты рожден под счастливым созвездием, и успех будет следовать многим твоим предприятиям». Я упал пред ним на колени, убеждал его сделать мне наставление и клялся ему, что с сего часа не только принимаю его имя, но и буду почитать его вторым моим отцом. С того времени в самом деле переменил я мое имя, которое было мне Славорон, и назвался Тугорканом. «Ведай, – начал каббалист, – что остров сей невидим, и никто не может во оный достигнуть, не овладев наперед мечом Самосеком. Меч сей хранится в алмазной горе, находящейся на вершине реки Ганга; который сотворен самым обожаемым в здешних странах Иксором[89], но так как бог этот, узнав важность такого оружия, не хотел, чтоб оно было употребляемо, то запер его во внутренность сей алмазной горы, которую нарочно для того воздвиг. Сила этого меча состоит в том, что носящий его не может быть никем побежден, никакое оружие, никакое искусство не может нанести ему раны; напротив, он мечом этим он рассекает крепчайших исполинов напополам и может один побивать целые войска, ибо меч этот и без рук действует, по приказанию им владеющего. Если ты достанешь меч этот, тогда с ним ты откроешь остров Сарендиб и учинишь его всем видимым и доступным; им же убьешь ты чародейного исполина, отгонишь духа Полифема и убьешь дочь морского царя. Теперь должно уведомить тебя, что значит конь Златокопыт. Дух Полифем сватался у морского царя за дочь, которая казалась ему совершеннейшею красавицею, поскольку цвет лица её блистает, как зеленая финифть, и волосы её составлены из различных родов змей, а притом она людям, населяющим поверхность земли, столь опасна, что одним взглядом своим обращает их в камень. Царь морской не мог отказать сему князю духов и союз с ним считал великою для себя славою и выгодностью; но дочь его питала к этому браку крайнее отвращение. Причиною этоого была её тайная любовь с неким морским чудом, которому она и дозволила похитить себя в то самое время, когда отец ее, невзирая на упорство своей дочери, хотел совершить эту свадьбу. Морское чудо увезло её на остров Сарендиб, куда дух Полифем не мог приближиться, не убив наперед морского чуда, а сего он и не мог учинить в рассуждении того, что чудо морское, овладев своею возлюбленною, из острова оного ни на шаг не выступало. Раздраженный этим дух прилагал все силы своего адского искусства, чтоб отмстить своему совместнику. Но как талисман, на котором основан был сотворенный чудом морским остров сей, не допускал его на оный войти, то Полифем прибег к хитрости. Дочь морского царя была великая охотница до жемчужных раковин; чудо морское сам любил оные и приносил их в пищу своей любовнице. Дух прикинулся одною таковою раковиною и вместе с другими был чудом морским пойман и принесен к царевне, когда она сидела на берегу и на несколько шагов отошла в воду. Дух употребил сей благополучный случай в свою пользу: он схватил царевну и унес, а чудовище, не смея с ним сразиться, укрылось в своем острове. Полифем не считал похищенную достойной своего почтения и, без дальних околичностей бедняжку изнасиловав, дозволил ей возвратиться к прекрасному своему любовнику; но, прощаясь с нею, объявил ей, что она родит коня, который умертвит его совместника и будет причиною того, что и сама она из-за него лишится своей жизни; что конь сей, происходя от бессмертной породы, не будет ни умирать, ни стариться и в свое время будет служить двум богатырям славенским, коим разумом своим поможет к великой славе. Царевна морская с печалью возвратилась к своему чудовищу и чрез девять месяцев родила коня Златокопыта. Хотя она и открыла любовнику своему как о несчастье своем, так и о предсказанном от духа, но чудо морское не поверил, чтоб она могла быть беременна от кого-либо, кроме как от него, и для того воспрепятствовал её намерению оного коня-первенца разорвать на части при самом его на свет появлении. Судьба предназначила ему погибель, которой он не мог укрыться, и едва лишь принял мнимое свое детище, чтоб облобызать оное, как Златокопыт ударил его ногою в лоб толь жестоко, что чудовище упало бездушно. Дочь царя морского хотела отмстить убийце за сию дражайшую ей жизнь, но поскольку со смертью чуда морского очарование острова окончилось, то Полифем предстал к ней и в том ей воспрепятствовал. Раздраженная царевна, оставив духа, погналась за Златокопытом, но дух покрыл его стальною великою чашею, а убитое чудо морское обратил в стального же исполина, который и начал защищать вход к чаше, находящийся сквозь золотые дверцы, запертые волшебным замком. С того времени остров опять учинился невидим, а дочь морского царя ежедневно сражается с исполином, желая растерзать коня. Дух приходит помогать исполину, царевна оставляет исполина, бросается на него и дерется с ним, пока не выбьется из сил. Теперь я предуведомил тебя о всем, – продолжал каббалист, – но более не могу дать тебе ни в чем наставления, ибо есть случаи, в которых и мы удерживаемы бываем помогать тем, коим желаем. Иксор[90], желающий, чтоб ты сам возвысил свои заслуги, явясь мне во сне, сие запретил; однако возьми сей шелом и следуй к алмазной горе на юг».
каббалист подал мне этот шлем и сказал, что теперь я могу идти. Я поклонился, и поскольку каббалист выговорил мне всё это с самым решительным видом, то я не смел более утруждать его моими вопросами и, выйдя от него, сел на моего коня. Целый день ехал я, не рассуждая ни о чем, как о надежде, которую вселили в меня слова каббалиста; наконец, по утомлении коня моего, остановился я ночевать. Я рассматривал данный мне шелом и не нашел в нем ничего особенного, кроме прекрасного алого пера, украшавшего верх его. Тогда разные приводящие меня в сомнение мысли начали беспокоить мои рассуждения. Я не доверял уже словам каббалиста, но чувствовал, что мне не возможно победить внутреннего желания искать столь славной вещи, какова была меч Самосек. Я возложил шелом на голову и заснул. Но до чего же велико было мое удивление, когда, проснувшись, увидел я себя при подошве алмазной горы! Сначала я обрадовался чрезвычайно, все казалось соединившимся для того, чтобы меня восхищать. Солнце на восходе своём ударяло лучами в блестящую гору, и при каждом отражении я мнил видеть тысячу ослепляющих взоры мои солнц. С другой стороны, где лучи всемирного светила не преломлялись к глазам моим, части алмаза горели разноцветными огнями. Самый меч виден был сокрытый в недрах горы. Тогда радость моя обратилась в уныние, ибо я не мог вообразить, чем можно было бы разрушить твердость алмаза, который казался во всей горе цельным. Я изломал мой меч, копье и вышел из себя от досады. Смешно покажется, что от нетерпеливости вздумал я разбить голову о гору, кою не мог разрушить, однако если я и предался такой глупости, то не первый: многие мстят противящейся судьбе самоубийством. Я разбежался и ударил о гору собственной головою, одетою в шелом, данный мне от каббалиста. В ту минуту гора вся разлетелась в пыль и, обратясь в дым, сокрылась с глаз моих, а непобедимый меч стал моею добычею. Тогда-то вспомнил я о собственной глупости и был крайне ею доволен, ибо такова участь человеческая, чтобы радоваться о дурачествах, кои проходят нам без наказания. Я довершил оную обрядами, с каковыми взял и опоясал на себя Самосек. Когда прошли первые стремления моего восхищения, узнал я, что нет моего коня. Я не ведал, что мой шелом мог мне оказать услугу, чтоб доставить меня к морю, и потому шел пешком целых три дни, пока достиг морского залива. Но это достижение породило новое неудобство: место это не только не имело корабельной пристани, но и представляло собою необитаемую пустыню. Я сел на крутом морском берегу и углубился в размышления, в коих, повесив голову, уронил с оной мой шелом в море. Урон сей столько поразил меня, что я без рассуждения бросился за ним с утеса. Однако вместо воды попал в позлащенную и устланную персидскими коврами ладью, коя появилась из моего шелома при самом прикосновении его к воде. Я не успел еще опомниться, как ладья, хотя не имела ни весел, ни парусов, повезла меня прочь от осрова с неимоверною скоростью. Благодаря богов и благодетеля моего Тугоркана за сию неожиданную помощь, увидел я себя у невидимого острова Сарендиба, который присутствием при мне Самосека утратил свое очарование.
Лишь только вступила нога моя на берег, шелом мой из ладьи обратился по-прежнему в шлем, но вид его стал подобным наилучшему зеркалу. Я надел его и пошел внутрь острова. Первое представилось глазам моим сражение духа с дочерью царя морского. Полифем в образе одноглазого исполина поражал её железною дубиною, а царевна обращала на него всех своих змей и навостряла железные когти размером более аршина; она изломала в куски дубину, и может быть, дух имел немного выгод, если б я с обнаженным Самосеком не устремился поразить их обоих. Дух исчез, а дочь царя морского, не видя своего противника, обратила всю свою лютость на меня. Тогда я узнал цену подарка, данного мне каббалистом; она, приближась ко мне и готовясь уже разорвать меня своими когтями, увидела лицо свое в зеркальном моем шеломе и в то же мгновение ока обратилась в камень. Я не дожидался, чтоб волшебство её пришло к ней на помощь и освободило её из сего очарования, и впервые испытал силу меча моего; тот одним ударом разделил окаменевшую царевну с головы до ног на две равные половины. Когда я избавился от одного чудовища, другое готово было принудить меня к обороне; чародейный исполин взнес на меня стальную свою дубину с шипами. Надлежало бы желать свидетелей сего побоища. Исполин поражал меня крепчайшими ударами, но я отводил их мечом моим и успевал рубить его, так что исполин при каждом взмахе лишался какой-нибудь своей части. Чародейство подкрепляло его настолько, что он, лишившись даже головы и нижней половины тела, не переставал драться; однако был изрублен мною в куски, и при последнем ударе все части его обратились в прах. В это мгновение услышал я страшный голос Полифемов. «Ты победил, неустрашимый богатырь, – говорил он мне. – Ты достоин владеть конем Златокопытом; но не думай, чтоб я противился тебе в овладении сим неоцененным конем; если я и подкреплял очарованного исполина в сражении с тобою, то затем только, чтоб испытать твою храбрость. Впрочем, ведай, что я открыл обо всём каббалисту Тугоркану, наставившему тебя; и одно лишь остается, в чем мне должно предварить тебя. Если ты хочешь владеть Златокопытом и Самосеком, не прикасайся ни к какой женщине, ибо после сего лишишься ты оных и Баба Яга похитит их; ты вовеки уже не возвратишь оных. И хотя один неустрашимый богатырь из твоего народа чрез несколько веков и освободит коня и меч из рук хищницы, но как уже определено в книге судеб быть ему влюбленным и женатым, то и он владеть ими будет только до тех пор, пока не возляжет на брачное ложе. Тогда они возьмутся на небо и будут превращены в созвездия, и смертные лишатся этих драгоценностей. Впрочем, шелом твой уже для тебя больше не нужен; Златокопыт имеет дар доставлять всё нужное и пособлять в крайностях». Сказав это, дух замолк, и свист вихря подсказал, что он удалился. Я приготовлялся поразить мечом моим стальную чашу, под которою сокрыт был Златокопыт, но ув