Стеркатер особенно прославился в войне, которую вел готфский король Ринго против Коданского короля Оралда с пролитием с обеих сторон многой крови. Во оной войне был на стороне готфов, но, невзирая на это, победа досталась недешево, ибо готфы потеряли во оной двенадцать тысяч одних только чиновных людей и дворянства, хотя урон коданов был втрое больше. Стеркатер имел тогда на себе должность готфского главного полководца и покорил коданов в подданство королю Ринго.
Исполин этот был не только отменно силен и неустрашим, но и невероятно скор в ходьбе, так что из верхней части области готфов поспевал в коданы одним днем, чего обыкновенные ездоки не могли учинить в две недели. Кажется, северные народы почитают этого исполина своим Ираклом[94], так что отдают почти божескую честь его славе.
Таковым образом вы видите, что Стеркатер привык к победам и по низложении своем не мог сносить упадка славы, приобретенной и подкрепляемой им чрез целые три века. Вчера пришел он к моему дому; тело его было ослаблено болезнью и ранами, но еще более дух его стесняем был жесточайшею печалью. «Я побежден, дорогой мой Хатер, – вскричал он мне со стенанием, – Русский богатырь Звенислав низложил меня в поединке и погубил всю честь моих подвигов. Ты видишь болезнь мою, произведенную во мне отчаянием; конец мой близок, и я не хочу, чтоб возымел я последний стыд умереть естественною смертью".[95] Окажи мне благодеяние – отсеки сию голову, которую я носить на себе больше уже не в состоянии». Я никак не мог учинить моему благодетелю столь варварской услуги и решительно отрекся. Стеркатер упорствовал и старался доказывать мне примерами, что требование его законно и что многие друзья оказывали друг другу подобные услуги. Но, не преуспев в уговорах, он предложил мне эти сто двадцать фунтов золота, которые получил за убиение мучителя Ола; однако когда и блеск золота не мог привлечь меня, то он пригрозил удавить меня, если я не соглашусь. Признаюсь, голос, с каковым он это произнес, не дозволил мне сомневаться более в его угрозах; я знал его довольно, и спасение собственной моей жизни меня принудило повиноваться. Он привел меня на это место, вручил мне золото, которое вы здесь видите, и, нагнув свою голову, поощрял срубить её смело. Таковым образом совершил я его желание. Отделенная от трупа голова, упав на землю, укусила оную и вырвала великую глыбу своими зубами, что свидетельствовало о ярости его, с каковою оставил он сей свет.
Теперь, великодушный богатырь, можешь решать, заслуживаю ли я гнев твой.
«Со всем тем ты убийца твоего благодетеля, – подхватил Звенислав. – Я довольно вижу, что блеск золота привлек тебя к толь мерзкому поступку, ибо ты найден мною не в оплакивании убиенного тобою, а в пожирании корыстолюбными твоими взорами богатства, приобретенного ценою крови. Ты столь гадок, что я и всякий добродетельный витязь сочтет за бесчестие умертвить тебя своим оружием. Я оставлю тебя на суд твоей совести».
Хатер казался быть приведен этим в ужас, и вид раскаяния покрыл лицо его.
Звенислав в России
Звенислав не пропустил оказать последний долг столь славному мужу; он вместе со Слотаном предал тело Стеркатера земле на Релингских полях, справил по нем тризны по обычаю северных народов и, учинив богатырский штандарт над его могилою, вознамерился последовать ко двору великого князя Владимира, слава коего гремела во всем свете. Двор его описывали ему таковым, к которому славнейшие богатыри имели свое стечение, а особу Владимира таковым государем, коему единственно пристойно было посвящать услуги свои людям великим. Звенислав надеялся при оном наиболее снискать свою славу и от богатырей, разъезжающих по всему свету, получить известие о любезных своих особах. Он направил путь свой к славному городу Киеву, беспрестанно проведывая о возлюбленной своей Алзане и о царе Ятвяжском и его супруге. Слотан не мог оставить столь храброго богатыря, каков был Звенислав, покровительствующий и свидетельствующий верность его к своему монарху; он следовал за ним и посвятил услуги свои богатырю, соединенному столь тесным союзом с Тарбелсом.
Неизвестно, возымела ли совесть над убийцей Стеркатера то действие, какового ожидал добродетельный Звенислав. Но думаю, что куча золота успокоила дух его и скоро привела в забвение укоры русского богатыря, ибо часто видим мы, что металл сей способствует к равнодушному совершению безбожнейших подвигов людям и не так подлого состояния, каков был Хатер.
Между тем слава со своею гремящею трубою не дремала и имя Звенислава стало столь почтенным, что при дворе Владимира принят он был с отличною радостью и оказанием почестей. Милости и благосклонность великого государя русского учинились тем больше, когда Звенислав на подвигах с непобедимыми его богатырями Добрынею, Чурилою, Алешею и прочими оказался не только им не уступающим, но, может быть, и превосходящим.
В бытность свою в услугах Владимировых, Звенислав через пять лет известен был под именем дворянина Заолешанина. Он осматривал все редкости и великолепные здания в именитом граде Киеве, но я не буду описывать (говорит историк его повести) подробности его примечаний: в чем согласен весь свет, что Киев был первый город в подсолнечной вселенной в рассуждении богатства, греческой архитектуры и крепости стен своих, созданных на освященных водах реки Буга. Равномерно не распространюсь я в повествовании тех бессмертных дел, кои совершил Звенислав в служении Владимиру. Этим предварили меня писатели временников, как-то: освобождение царевны греческой, царей Цимисхиев сестры, из плена Хазарского князя Чула. При сем Звенислав проделал опыт над своим Самосеком, который, во время его отдохновения в шатре, порубил всё высланное на богатыря хазарское войско. Потом победил он на поединке самого Чула и принудил его не только возвратить царевну братьям её с честью, но и за плен её заплатить сто тысяч фунтов золота. Потом, при избавлении вятичей от владычества тех же хазаров оказал он Владимиру немалую услугу, взяв одною своею рукою город их Саркел, или Беловеж, и введя в него засаду русских воинов. Равномерно показал он силу свою в походе со Владимиром на кроатов[96]; и когда, в отсутствие его, печенеги напали на Россию с сильным войском, тогда Звенислав взял на себя обязанность прогнать их и дня в два настиг их при реке Трубеже[97]. Тут он учинил им великое поражение и убил исполина их Кудара. Бегущие после этого побоища печенеги встретились с отрядом войск Владимира, посланных и поспешавших на помощь Звениславу, и будучи гонимы с одной стороны богатырем этим, а с другой встречены отрядом, были истреблены вконец. Не меньше славен его подвиг в убиении стоглавого чудовища, возжелавшего выпить до капли всю воду в реке Днепре. По трехдневном без отдыха с ним сражении Звенислав изрубил его на части.
Когда наступил в областях Владимировых мир и когда тщетное проведывание чрез стекающихся в Киев богатырей об искомых Звениславом особах учинило грусть его возобновившейся, просил он Владимира о увольнении со своей службы, открыв чистосердечно причины, его к тому принуждающие. Бесплодно старался Владимир, обязанный его подвигами, удержать его при себе: двор его лишь умножал тоску богатыря, он видел вокруг только счастливых любовников и возлюбленная Алзана была одно его желание. Он оставил Киев и поехал с верным своим спутником Слотаном в обры к тестю своему князю Котагеду, чтоб открыть наконец о несчастье своем, которое до тех пор от него скрывал. Он достиг туда в самое нужное время, ибо нашел кровопролитное сражение пред самою столицею. Аланский князь Сарозий узнал, что князь Котагед лишился своего сына и от чувствуемой оттого печали впал в таковую слабость, что совсем не заботился о правлении своего государства. Сарозий хотел этим воспользоваться и, придя со стотысячным войском, рассчитывал без затруднения покорить княжество Обрское. Котагед проиграл уже два сражения, и это должно было решить судьбу обров, однако те были разбиты и бежали. В таком обстоятельстве ветретил их Звенислав. Он остановил тех кого смог, а в другую сторону послал Слотана – ободрить и удержать бегущих воинов. Напирающие аланы вскоре почувствовали тяжесть ударов Самосека, и сам Сарозий омыл в крови своей собственное властолюбие. Звенислав не щадил неприятелей; Слотан с ободрившимися обрами делал чудеса храбрости и остановился от преследования не прежде, как за пределами владения своего государя.
Радость Котагеда была невообразима, когда узнал он, что избавлением своим обязан храбрости своего зятя, которого считал погибшим, как и детей своих. Звенислав соединил с ним слезы радости и, рассказав о подробностях, касающихся до Алзаны, Тарбелса и Любаны, подал некоторую надежду, что оные когда-нибудь сыщутся и присоединятся к его родительским объятиям. Княгиня Селта, взирая на красоту своего зятя, не желала большего, как видеть дочь свою совершенно счастливой в соединении и совершении её брака. Звенислав не мог долго наслаждаться нежностью своих родственников; его ничто не могло утешить без Алзаны, и потому простился он с князьями обрскими, чтобы продолжать свои поиски. Котагед позволил ему это не иначе, как с пролитием горчайших слез. «Я почти отчаиваюсь увидеть вновь детей моих, – говорил он. – Небо даровало мне тебя, но ты оставляешь меня в печали и опасности. Кто подкрепит без тебя скипетр в ослабевающей руке моей?» – «Государь! – отвечал ему Звенислав. – Опасности ваши суть мои собственные, но не видите ли вы, что я не могу жить, лишенный возлюбленной моей супруги? Само божество повелело мне искать её, и кто знает, не крайне ли потребна ей моя помощь? Может быть, страдает она во власти какого-нибудь мучителя; друг мой Тарбелс, может быть, сносит жесточайшую неволю, и в таком случае кто защитит его дражайшую Любану? Всё повелевает мне не медля шествовать; неужели никогда небо не смягчится моими страданиями?» Сказав так, оставил он Котагеда и Селту. Верный Слотан послан был от него в Ятвягию осведомиться, в каковом состоянии находится правление этого царства и нет ли какого-нибудь слуху про их государей; ему приказано было искать Звенислава в земле вятичей, куда наш богатырь и проследовал.