Тогда же у нас появляется судоремонтное и судостроительное производство. А рядом с ним с той же неизбежностью возникает инфраструктура снабженческая, обслуживающая, рекреативная. И вследствие этого появляется главное — обменная инфраструктура. Не за бесплатно же корабли дают! А это значит — обмен товара на товар или деньги, это значит — рынок, это значит — воровство и полиция.
А там — шаг и до политического прикрытия. Ибо не может эта самая инфраструктура быть заложницей настроений любого проплывающего ярла и любой подобравшейся сюда банды. Всякая питательная вещь требует пригляда…
И для этой инфраструктуры нужно место, где она разместится. Вот и возникают около волоков и порогов скандинаво-финно-кривичско-славянские торгово-финансово-охранные поселения. Как, например, у первых порогов на Волхове стоят поселение Пчева и укреплённый пункт Городище, а у вторых, соответственно, — Гостинополье и Новые Дубовики:
…произошло формирование сети поселений вдоль волховского участка системы речных путей с Балтики на Восток. Особая их концентрация наблюдается в зоне Гостинопольских и Пчевских порогов, находящихся выше по течению Волхова. Явно неординарную роль играло городище и селище Любша, расположенные на правом берегу Волхова ниже Ладоги. /226/
Не отсюда ли — возникновение больших посёлков и городищ на концах, так сказать, «мелкого пути»? Типа Гнёздовского.
Риторический вопрос. Именно поэтому. Вот что пишут, например, про поселение в Гнёздово, что как раз в конце важного волока лежит:
Волок был наиболее проходим во время «высокой воды», и именно с этими периодами была связана наиболее интенсивная торгово-ремесленная деятельность в Гнездове. Связь поселения с ближайшей округой не ясна. Зато очевидна ориентация «сезонного» ремесла на обслуживание международного торгового пути. /343/
Более того. Подобное же, хотя и в более поздние времена произошедшее —
— возникновение городов на волоках между реками камского и обского бассейнов достаточно хорошо задокументировано. /541/
Так что всё верно: как во времена оны древнегреческие колонисты расселись по берегам Средиземного и Чёрного морей, словно лягушки вокруг болота, так и населённые пункты на Руси с самого начала кучковались прежде всего около ключевых мест транзитных трасс.
Так у нас возникает Смоленск — и его археологическое «зеркало» Гнёздово. Так у нас возникает (точнее, отнимается у предыдущего автохтонного населения) Псков. Так у нас возникает Полоцк на развилке двух речных систем — Двины — Даугавы и Полоты — Великой — На-ровы. Так возникает Ладога перед входом в восточноевропейские речные системы. Так возникает Рюриково городище на острове в районе не построенного ещё Новгорода. Чернигов с Коровелем-Шестовицами. Тимерёво рядом с будущим Ярославлем.
ИТАК:
Природные и экономические условия эксплуатации восточноевропейских транзитов с неизбежностью принуждали транзитёров опираться на местное население в создании и эксплуатации путевой и обеспечивающей инфраструктуры. А уже это с неизбежностью вызывало необходимость силового и далее политического прикрытия этой инфраструктуры.
Глава 1.5. Обстоятельства времени
Время — самая неудобная философская категория для историков. Как ни парадоксально это звучит.
Читая исторические исследования, не можешь отделаться от мысли, что иной раз для авторов время и не нужно. Нет, не так. Оно для них — вроде елки под Новый год. Нечто вертикальное с ветками, на которых надо правильно разместить игрушки. И отбиться от более слабо владеющих темой коллег, считающих, что того зайку надо повесить повыше, а вон тот шарик — пониже.
Нет, смену культур такие авторы отмечают. Развитие их материальной базы — тоже. Но всё — в некоем физически чистом времени. Оторванном от событий. Это — древнее, это — моложе. Это было раньше, это было позже.
И всё.
Хорошая, простая линеечка.
С нею у историков только одна трудность: правильно разместить находку, событие или культуру на временной шкале.
А между тем время — это не линеечка. Это — всегда ситуация. В которой участвуют несколько событий, каждое из которых находится на отдельном месте в своём собственном времени.
Однажды был у меня на эту тему разговор с одним из интересных русских астрофизиков. Формулы и теоретические выкладки приводить не буду — хотя на самом деле поразительно, насколько современный математический аппарат пригоден и для моделирования исторических процессов! Но смысл воззрений этого учёного на время сводился примерно к тому, что оно — не линейка и не шкала для отмеривания лет. Оно не лифт и не прямая между прошлым и будущим. Время — это пространство событий. Оно — перекрёсток явлений. Вот въехали на него несколько машин, столкнулись. ГАИ приехала, разобрались, оформила протокол. Но растаскивать ничего не стали, просто заровняли, сверху вновь дороги положили. И — вновь авария, вновь заровняли, вновь проложили, вновь авария…
Время — это поднимающаяся гора встретившихся в одном пространстве событий. Если их нет, нет и времени.
А событие, в свою очередь, — единая масса-энергия. Чем больше событий, тем больше — время. Массивнее. Или объёмнее — непонятно пока, что у нас с плотностью времени. В первом приближении представляется, что она — неоднородна. Но до полной ясности надо ещё считать.
Возьмём, скажем, вакуум. Чистый, абстрактный, так сказать. Нет массы, нет энергии. Нет и времени. Потому что нет событий в вакууме.
В дальнем межгалактическом космосе, где вакуум менее абстрактен, ибо присутствуют излучения, энергии, частицы, — событий мало. И все они — на уровне элементарных частиц. И время там потому — элементарное. Осцилляция нейтрино для него — событие. Только и масса времени этого события столь же мала, как масса нейтрино — которая в сто тысяч раз меньше массы электрона. Пару-тройку электрон-вольт «весит» нейтрино в пространстве — ну, и что-то аналогичное во времени.
А вот на Солнце событий происходит очень много. Очень много, с очень многими нулями после единицы. Соответственно, и время там большое, массивное. Хватает его, чтобы и с планетами поделиться. И с Землёю, в том числе. А уже на Земле оно растекается по её событиям.
Но это только в первом приближении. Для видимой материи-энергии. Ибо есть ещё «тёмная» материя и «тёмная» энергия, и их, на минуточку, — 75 процентов всей массы-энергии Вселенной. Пустота космоса пронзается не ощутимыми для нас полями и частицами неизвестно чего, и что там происходит с событиями — вообще неизвестно. Не исключено, что эти «тёмные» масса-энергия и есть потенциальное время, ещё не реализованное через события в видимой Вселенной.
Дальше в разговоре с физиком шло уже не очень нужное в данной книге углубление в тему — с разрядами времени, например, когда происходят события с разными массами. Как они взаимодействуют, как всё это модерирует массу времени, — это я оставляю. Там уже такие дебри, где уравнение Шредингера — всего лишь кустик на опушке дремучей тайги, в которую соваться можно только с Григорием Перельманом наперевес.
Для нас важно из всего этого одно: и в истории время не абстрактно и не линейно. И в истории оно — масса событий, наехавших друг на друга на одном перекрёстке. И потому все шкалы тут — относительны. Зато сцепления событий — абсолютны. В отличие от нейтрино, массы их достаточно велики, чтобы для фиксирования их осцилляций не нужен был детектор, заполненный 50 тысячами тонн специально очищенной воды.
Так вот, чтобы разобраться во всем этом самим, не ожидая подчас лукавой помощи со стороны летописцев и историков, я и хочу проанализировать обстоятельства времени. Времени — как массы событий в их сцеплении.
В частности, поэтому, в отличие от традиционной истории, мы не будем в качестве первого события русской истории считать так называемое «призвание Рюрика». Ибо даже если был тот призыв, — либо же Рюрик сам возложил на себя «миротворческие» функции, подобно американцам во время межплеменной войны в Югославии или Ливии, — масса этого события достаточно мала, чтобы с него начинать. В конце концов, мы даже не знаем, существовал ли этот Рюрик на деле!
Итак, что же это за события, если взять их по всей массе времени?
Как мы уже знаем, первые фигуранты именно русской истории появляются в нашем будущем пространстве в 500-е годы. То есть как раз в ту эпоху, на пороге которой мы остановили повествование предыдущей книги. Отсюда и оттолкнёмся.
В 500-е годы, в конце, некие кривичи достигают Чудского озера и реки Великой. Там появляются первые «длинные курганы», подавляющим большинством учёных относимые к их культуре.
Каким путём шли эти люди, и что их гнало на север дикий, где ещё Волхов тёк из Ладоги в Ильмень, а не наоборот, как сегодня, — до сих пор не очень ясно. О начальных кривичах мы знаем немного. Примерно вот что.
Кривичи — народ-загадка. Даже две сразу.
Первая — так и нет единого мнения по поводу того, кто они культурно — славяне, финны или баллы.
Вторая — так и непонятно, откуда они вышли. Дело в том, что когда кривичи в конце VII века вслед за схлынувшей в Балтику водой Ладоги пришли к этому озеру и построили здесь крепость, ныне часто именуемую Любшанской, — то оная крепость оказалась похожей на дунайские образцы. Точнее, на тамошние укреплённые пункты провинциально-римского характера. Значит, тот, кто строил, соприкасался с Империей. То есть — происходил с лимеса, границы с Римской империей. В широком смысле лимеса, конечно, ибо провинциально-римская культура продвинулась довольно широко.
И в то же время во всей оставшейся от кривичей археологии нет ни одного следа римского или византийского влияния.
Но по порядку.
Археология утверждает, что период освоения народом, представленным археологической культурой длинных курганов, Псковского региона относится к VI–VIII векам. Иными словами, славяне пражско-корчакской культуры ещё только образовались, и только начали свою экспансию, — а в бассейне реки Великой, озера Псковского и в верховьях Ловати уже появляются древнейшие кривичи.