Из бытовых вещей наиболее часто встречаются железные ножи, реже — железные шилья и глиняные пряслица. Единичными находками представлены железный серп, наконечник копья, долото, железный рыболовный крючок, бронзовая пинцетка, литейные формочки для отливки привесок, бляшек и бусин и глиняная льячка. В трёх длинных курганах найдены железные удила, в двух — шпоры. Иногда в захоронениях длинных курганов встречаются обломки костяных предметов, в том числе орнаментированных рукояток. /407/
То же — у ещё одних из пригласивших Рюрика — мери:
Инвентарь: копьё, железная булавка с бронзовым навершием, нож… кельт, нож, бронзовая сюльгама с короткими «усами», изогнутая железная пластинка с закрученными в петлю концами… копьё, кельт, удила, нож, щитковое височное кольцо муромского типа… железные пряжки (сохранились в обломках, 2 фитильные трубки, железные пластинки, колечко из двух витков бронзовой проволоки. /241/
И так далее. Побогаче, конечно, у мерян, чем у словен и кривичей, но не ахти.
В общем, видно, что немного мог предложить обычный смерд для городского рынка. Как и тот — неплатёжеспособному смерду. То есть в условиях господствующего натурального хозяйства обмениваться практически нечем.
Поэтому непонятна, на первый взгляд, сама причина событии, как они описаны в летописи.
Хорошо, —
— изгнали варягы за море, и не дата имъ дани, и почаша сами в собѣ володѣти.
Ясно, что на базе этой новообретенной свободы у «революционеров» началась своя «перестройка», неизбежно результирующие из нее счеты друг к другу, как материальные, так и национальные, конфликты и войны:
И не бѣ в нихъ правды, и въста род на род, и быша усобицѣ в них, и воевати сами на ся почаша.
Непонятно другое: где всё это разворачивалось. Все эти усобицы и революции.
Ибо археологически просто не обнаруживаются соответствующие мощные поселения на северо-западе будущей Руси, в которых могли бы разыгрываться такие страсти. Нет ещё даже Новгорода, которому приписывают «честь» призвания варягов. Во времена 860-х годов знаем мы здесь, по сути, только два пункта, похожих на города, — Ладогу и крепость почти напротив неё, которую ныне называют Любшей.
Оно, конечно, человек — животное социальное, а значит, всегда найдёт повод прирезать соседа, если с этого можно будет что-то безнаказанно поиметь. По, строго говоря, в этих местах просто нет таких социальных масс, чтобы могло вырасти нечто большее, нежели драка с поножовщиной.
Вот, например, Ладога:
Определить общую площадь поселения рассматриваемого периода крайне сложно, но ясно, что оценки ее в 12–16 га сильно завышены. Распространение лепной керамики, исчезающей в городских центрах Северо-Западной Руси к началу XI в., показывает, что застройка тяготела к прибрежной полосе р. Волхов, несколько углубляясь от него лишь вдоль левого берега р. Ладожки. Локализованные, но недостаточно исследованные курганные и грунтовые могильники определяют ее максимальные границы на севере и западе (с востока течет Волхов), Однако и на этой площади далеко не все места годились для постоянного проживания. Таким образом, суммарные размеры поселения в Хв. составляли не более 6–8 га.
Для предыдущего века площадь оценивается как ещё меньшая — 2–4 га. Максимум 200 на 200 метров. Поскольку хозяйства занимали больше площади, чем советские легендарные 6 соток, то людей тоже, соответственно, немного:
В І—ІП ярусах открыто от 3 до 5 относительно синхронных жилых построек. Даже если на не раскопанной площади находится такое же их количество (что маловероятно), то все равно население поселка во 2 половине VIII — начале IX вв. вряд ли превышало несколько десятков человек и максимально может быть оценено в сотню жителей. Рассматривать его в это время как крупный центр нет никаких оснований.
Никаких княжеских, боярских, вообще властных владений также не отмечается:
В 810—830-х гг. (IV ярус) застраивается вся исследованная часть площадки Земляного городища… Никакой усадьбы в привычном понимании здесь нет. «Большой» дом IV—5 имеет очаг в центре жилого покоя, продольные ряды столбов, что сближает его интерьер с «большими» домами I яруса…Единственная достоверно выделяющаяся усадьба открыта на участке раскопа Е. А. Рябинина. Она имела весьма небольшие размеры и состояла из «малого» дома, амбара, хозяйственной постройки неясного назначения и стеклодельной мастерской.
Где тут гражданской войне кипеть? Вокруг двух амбаров с зерном?
Парадокс заключается в том, что… воевать тут всё же было за что.
Дело в том, что всё меняется, когда тут появляются русы. Точнее, первые скандинавы, завлечённые в этот край транзитными возможностями. Как раз у них имеется тот избыточный продукт, который можно обменять на рынке. А именно — насилие.
Разумеется, не только оно, не только у них и не только в это время. Точнее, как раз о времени нам и надо вспомнить. Чтобы обозначить некую шкалу, по которой будем двигаться. Нет, ещё точнее: некие старые магазинные счёты, на которых будем откладывать события, передвигая их слева направо и складывая. И переводя в новый разряд, если их величина того стоит.
Итак, примерно до начала 800-х годов Ладога у нас — обычный укреплённый пункт. Конкурент рядом лежащей Любше. Поэтому любви между двумя поселениями нет, что и отражает археология, находящая следы… скажем, разногласий. Какого рода разногласия, если следы их отыскиваются через 12 веков, пояснять, думаю, не требуется.
Идёт и торговля, ибо на меха спрос был и тогда. Но идёт она, судя по всему, больше с восточного сектора. Ибо постепенно в Ладоге появляются стеклянные шарики-«глазки» — и именно восточной поначалу локализации. Причём из разных мест, подчас едва ли не из Эфиопии. Да и вспомним уже указанные выше —
— салтовские лушшцы синего стекла, бусы из сердолика… фиксируется начало активного проникновения арабского серебра.
И это понятно: волжские булгары активно торгуют с Хазарией, та, в свою очередь, — окно на юг. И довольно широкое — от Хорезма в Туркестане до Константинополя в Византии. И скорее всего, именно булгары нащупали товарную позицию: меха против «глазок».
Сейчас уже не очень понятно, дошёл ли такой обмен до ладожан через мерянское (или весьское) посредство, сами ли они решили, что не менее, нежели булгары, с усами и наладили свой собственный бизнес. Факт, что в Ладоге обнаружена стеклодельная мастерская, —
— где по арабской низкотемпературной технологии с 780-х годов варились бусы. Их сейчас в ладожской земле не менее двухсот, а то и трёхсот тысяч. /496/
Насчёт сотен тысяч «глазок» — не преувеличение:
В 1114 году Нестор запишет: «…Поведали мне ладожане, как тут случается. Когда бывает туча велика, находят дети наши-глазки стеклянные — и малые, и великие, проверченные. А другие подле Волхова берут, которые выплёскивает вода. От них же взял более ста, и все разные…»
Судя по археологии, именно за них, за «глазки» —
— ладожане скупали пушнину.
Так что, видимо, жители Ладоги просто переняли инновационные технологии волжских булгар и освоили затем торговлю с «глазками» в виде денег.
И как только эта торговля начала перерастать рамки натурального обмена — соболий хвостик ради стеклянных бус для жены — так и Ладога начала перерастать статус укреплённого пункта и превращаться в торгово-ремесленное поселение.
А затем, примерно в эти же годы… Хотя нет, о чём я говорю! Двадцать лет только с высоты тысячелетия кажутся ничтожным сроком. А давайте-ка вспомним нас, любимых! Сколько за это время — с 1991-го — случилось событий, реформ, дефолтов, мятежей, войн в одной лишь России? Не говоря уже о Советском Союзе и мире! А как жизнь переменилась? Магазины, машины, жилища, предприятия, пригородные территории — как многое стало другим! Так почему наши предки не могли иметь в своей истории столь же бурных перемен?
Но это — в рамке времени наших «счётов» — случится позже. А пока улучшающееся материальное положение Ладоги начинает привлекать и тех, кто также хотел бы приподняться на восточном обмене. К началу 800-х годов в городе, как мы помним, начинает всё ярче проявляться скандинавский элемент. Это еще не банды викингов, это больше торговцы и частью поселенцы… по викинги уже сделали свои первые вылазки в Европе! Их экспансия началась резко и объёмно, что говорит о некоем большом природно-социальном катаклизме, вдруг враз вытолкнувшем сотни и тысячи злых мужчин в яростный натиск на окружающий мир. Внезапный холод, вызванный им голод, вызванные им общественные эпилепсии — не знаю, сегодня судить сложно. Но факт, что 8 июня 793 года некая ватага скандинавских пиратов обрушилась на монастырь Св. Кутбсрта на острове Линдисфарн близ Британии — и с тех пор Европа покоя не знала по меньшей мере до 1066 года, когда принято отмечать официальный конец эпохи викингов битвой при Гастингсе.
И потому мы можем уверенно предполагать, что подобные залётные любители чужого добра заглядывали и на Ладогу.
Точнее, мы твердо знаем, что скандинавы постоянно делали нападения на прибрежные земли — эстов, ливов, западных финнов, куршей. Нет причин не пробовать на крепость и племена Приладожья.
Вот это и было то самое насилие, которое не могли не привнести скандинавы в здепший народнохозяйственный уклад.
Иное дело, что, возвращаясь к разговору об экономическом содержании и экономической целесообразности какого бы то ни было бизнеса в этих местах, мы снова должны отметить, что насилие само по себе здесь — неэкономично. И потому вот это слово — «тогда» — здесь имеет ключевое значение.
Предположим, привёз ты много ценных вещей отцу и матери. Обрадовались они, что ты — жив, а те, у кого ты вещи взял, — нет. А дальше что? Ведь одно дело — викинг: ограбил и забыл. А другое дело — меха.
Один раз отнял, другой… А на другой — уже пет. На другой раз у тебя уже слава дурная, и владельцы мехов предпочитают скрыться от твоих алчущих глаз куда подальше. Да и услуги местных носят такой характер, что не болыю-то их отнимешь, услуги те. Скажем, того же лоцмана для прохода по волховским мелям ты уже не найдёшь, ежели перед тем кого обидел из его братии. Не то что солидарность в этих лесах процветает классовая, а просто страшно людям: ты ж обманщик.