— Володимеръ же и Давыдъ и Олегъ послаша мужѣ свои къ Святополку, глаголюіцс: «Что се створилъ оси в Русьской землѣ — уверьглъ еси ножъ в ны? Чему еси ослипил брата своего? Аще бы ти вина какая была на нь, обличилъ бы пред нами и, упрѣвъ бы и, створилъ ему. А ныне кая вина до него, оже ему се створилъ сси?» —
— и уже оправдывается перед ним великий князь Киевский:
И рече Святополкъ: «Повѣдалъ ми Давыдъ Игоревичъ, яко Василко брата ти убилъ, Ярополка, и тебе хощеть убити и заяти волость твою — Туровъ, и Пинсскъ, и Бсрссти и Погорину, и шелъ ротѣ с Володимѣромъ, яко сѣсти Володимеру в Киевѣ, а Василкови Володимери. А неволя ми главы своея блюсти. И не язь его слѣпилъ, по Давыдъ, и велъ и к собѣ». Ирѣпіа мужи Володимсри, и Давыдови и Олгови: «Извѣта о семь не имыи, яко Давыдъ есть слѣпилъи. Не в Давыдовѣ градѣ ять есть, ни ослѣпленъ, но въ твоемъ городѣ ять и ослѣпленъ». И се имъ глаголющимъ, разидошася раздно.
И вот Мономах уже — глава коалиции князей. И он решает судьбу великого княжения! —
— наутрия же хотя Володимеру и Давыдови и Олгови чересъ Днѣпръ на Святополка, Святополкъ же хотяше побѣгнути ис Кысва, и не даша ему кияне побѣгнути, но послаша Усеволожюю и митрополита Николу къ Володимеру, глаголюща: «Молимся, княже, тобѣ и братома твоима, не мозѣте погубити Русьской землѣ. Аще бо возмете рать межю собою, погани имуть радоватися и возмуть землю нашю, юже бѣша стяжали ваши дѣди и отци ваши трудомъ великимъ и хороборьствомъ, побарающе по Русьской земли, а ины земли приискаху, а вы хощете погубити Русьскую землю». Всеволожая и митрополитъ приидоста к Володимерю и молистася ему и повѣдаста молбу кыянъ, яко створити миръ и блюсти земли Руской, и брань имѣти с погаными. И се слышавъ, Володимерь расплакася и рече: «Поистинѣ отци наши и дѣди наши соблюдоша Русьскую землю, а мы ю хочемъ погубити». И преклонися на молбу княгинину, чтяшеть бо ю яко матерь, отца ради своего, бѣ бо любимъ отцю своему повелику в животѣ и по смерти, и не ослушася его ни в чемь же. Ипослуша яко матере и митрополита такоже, чтя санъ святительский, не прѣслуша молбы его.
Ну, Святополк и дальше то интриговал, то воевал, то предавался одновременно обоим этим занятиям — и чаще всего вновь неудачно. И неуклонно терял свой авторитет.
Закономерный итог:
Того же лѣта, мѣсяца октября у 20, приде Мьстиславъ, сынъ Володимерь, с новгородци, бѣ бо Святополкъ с Володимеромь рядъ имѣлъ, яко Нову городу быти Святополчю и посадити сынъ свой в Новгьгородгь, а Володимери сына своего посадити Володимеру. Иприиде Мьстиславъ Кыеву, и сѣдоша в ыстобцѣ, и рекоша мужи Володимери: «Се присла Володимерь сына своего, да се сѣдять новгородцѣ, да поемьше сына твоего, идутъ Новугороду, а Мьстиславъ да идеть Володимерю». И рекоша новгородци Святополку: «Се мы, княже, прислали к тобѣ, и рекли намъ тако: не хощемъ Святополка, ни сына его. Аще ли двѣ головѣ имѣетъ сынъ твой, то посли’и. Сего ны далъ Всеволодъ, ускормили се мы собѣ князя, а ты еси шелъ от насъ». Святополкъ же многу имѣ прю сними, онѣмь же не восхотившимъ, поемьше Мьстислава, поидоша Новугороду.
Хороший такой разговор с великим князем! И результат: сын Владимира нагло едет в Новгород, а глава русской «корпорации» ничего не может с этим поделать!
Собственно, на том можно и считать оконченной повесть сию. Владимир Мономах более с великим князем не считался. Или считался как с равным. Ну а когда в 1113 году Святополк умер, в Киеве начались волнения, и —
— Кияни же разъграбиша дворъ Путятинъ, тысячького, идоша на жиды и разграбиша я. И послашася паки кияне к Володимеру, глаголюще: «Поиди, княже, Киеву; аще ли не поидеши, то вѣси, яко много зла уздвигнеться, то ти не Путятинъ дворъ, ни соцькихъ, но и жиды грабити, и паки ти пойдутъ на ятровъ твою и на бояры, и на манастырѣ, и будеши отвѣтъ имѣти, княже, оже ти манастырѣ разъграбять». Се же слышавъ, Володимеръ поиде в Кисвъ.
А Олег… А Олег смирился с тем, что не бывать ему великим князем. Что его потолок — удельное княжество. Не бедное, конечно, но…
Да и то хорошо, что хоть так-то всё обошлось. А то ведь слова Мстислава о том, чтобы молил Олег братьев не отбирать у него землю, — не забываются такие слова…
И вот как раз это смирение такого яростного и упрямого воина и убеждает больше всего в правоте генетиков. Олегу явно дали понять: твое место в лествице — не существует. Следующий по старшинству — Владимир. А ты… А ты довольствуйся Черниговом и ни в каких великокняжеских раскладах не участвуй.
Происхождение подвело…
А при чем тут Рюрик? Да ещё и его необходимость?
А вот при чём.
Если внимательно просмотреть аутентичные источники, то мы увидим: того — Рюрика-пришельца — в них нет. Его нет, например, в «Слове о законе и благодати» митрополита Иллариона, где он восславляет князя Владимира за принесение света христианства на Русь. Называя предков великого князя, автор «Слова» останавливается лишь на Игоре:
…нашего учителя и наставника, великого князя земли нашей Владимира, внука старого Игоря, сына же славного Святослава…
Хотя, согласимся, было бы странно не упомянуть в таком важном документе происхождение князя-крестителя «земли нашей» от самого основателя Русского государства. Например, «иже отъ Рюрика, Руси установителя, князя перваго великаго, изошед…»
Никто не знает Рюрика и из зарубежных современников. Нет, был один! Мы о нём ещё поговорим. Вот только жил и действовал он среди западных славян. С франками воевал. Вместе с Госто-мыслом, кстати. А в прочем иностранцы упоминают опять-таки Игоря в качестве главы русов, русского «архонта». Про арабов уж и вовсе молчим.
Наконец, даже в летописях наших Рюрик… не настоящий! Ещё великий русский исследователь летописей А. А. Шахматов убедительно доказывал, что легенда о Рюрике как родоначальнике первой княжеской династии на Руси была внесена только на этапе создания третьей редакции ПВЛ. Проще говоря — во времена Владимира Мономаха. И шов, каковым его привязали к русской истории и — самое главное! — всё к тому же Игорю Старому! — заметен невооружённым глазом:
В лѣто 6387. Умѣршю же Рюрикови предастъ княжение свое Олгови, отрода ему суща, въдавъ ему на руцѣ сына своего Игоря, бяше бо молодъ велми.
Три года спустя:
В лѣто 6390…и вынесоша Игоря: «Сь сынъ Рюриковъ».
Ещё двадцать один год спустя:
В лѣто 6411. Игорсви възрастышо, и хожаше по Олзѣ и слушаше его.
То есть в двадцать четыре года законный сын великого князя, основателя династии, ходил под уже шесть лет как исчерпавшим свои полномочия регентом. И ходил под ним ещё десять лет! —
— В лѣто 6421. Поча княжити Игорь по Ользѣ.
Ага, в тридцать четыре года! А сына Святослава родил ещё спустя около тридцати лет после получения власти…
В общем, и первым летописцам наверняка был виден этот парадокс. Или, точнее, им он как раз виден не был — ведь они ещё не «подшили» Рюрика вместе с несинхронными ему варягами к истории великокняжеского рода.
А почему варяги — несинхронные? А вспомним:
варязи, приходяще изъ заморья.
А зачем это уточнение? Разве и так не ясно, что варяги сидят за морем? Разве летописец нам не рассказал давеча, что это люди, которые и так где-то там, далеко, —
— присѣдять от запада къ полуденью и съсѣдятся съ племенем Хамовомъ?
А может быть, сделал он это для того, чтобы отделить варягов из заморья от каких-то других, местных?
Да конечно! У нашего летописца полная ясность: варягов много, варяги разные, есть те, которые сидят в Англии, а есть тс, которые сидят здесь. Только за предел Симов не заходят. Но, как совершенно справедливо отметил в своей блестящей книге «Основания русской истории» А. Л. Никитин, —
— древнейшие новгородские летописи в своих оригинальных известиях о событиях X–XI вв. не знают «варягов», а все остальные о них упоминания за этот период безусловно восходят к тексту ПВЛ, который в древнейших списках НПА представлен в сокращённом и дефектном виде.
Мы подробно разбирали феномен варягов в предыдущей книге, а потому просто констатируем вслед за А. Л. Никитиным:
Эти наблюдения, позволяющие утверждать, что термин «варяг», впервые зафиксированный византийским хрисовулом в 1060 г., укоренился на Руси не ранее первой четверти XII в., хорошо согласуются с известной тенденцией русской историографии к его фактическому омоложению.
И по всему получается, что варяги — явление более позднее, нежели события, отражённые в пресловутом «предании о призвании». Но, согласимся, без варягов в первоначальной летописи сильно провисает вся история с призванием. А следовательно, и сам Рюрик.
А когда же он появился?
Повторюсь: вся логика политики и литературного творчества говорит о том, что в период между 1037 и 1050 годами, когда было написано «Слово» митрополита Иллариона, легенда о Рюрике ещё не была достоянием массового общественного сознания. Иначе бы он его непременно упомянул. Это как в благодарственном слове о Леониде Ильиче Бержневе не помянуть, что он был верный ленинец.
А достоянием общественности эта легенда стала, скорее всего, в период от 1050-го до 1067 года, когда фиксируется первое «рюриконосное» княжеское имя — Рюрика Ростиславича. Что означает одно: в генеалогическое древо по меньшей мере данного князя был включён того же достоинства предок — Рюрик.
Любопытно, что это ярко коррелирует с наиболее вероятной датой создания Древнейшего летописного свода, легшего в основу «Повести временных лет». Напомню, что по теории академика А. А. Шахматова первый летописный свод был составлен при митрополичьей кафедре в Киеве. Начат он был не ранее 1037 года, когда кафедра была основана, а доведён до первого промежуточного окончания в 1073 году монахом Никоном.
И ещё с одним это ярко коррелирует. С историей о княжеской сваре и гражданской войне, рассказанной только что. Там свара и тут свара. Там род на род — и тут род на род княжеский: Всеволодовичи на Святославичей. Там послы к князю с просьбою править и володеть, дабы выручить землю, — и тут то же. И результат тот же: там Рюрик на княжение незаконно, но по «просьбе» народа сел, так и тут Мономах в Киеве — тоже незаконно, но тоже «по просьбе».